— Маккензи? — произнесла она наконец с вопросительной интонацией.
В голосе прозвучало сразу несколько вопросов. И ни на один из них он не мог дать ответа.
— Маккензи, — повторила Эйприл, — что дальше? Я хотела бы знать, какие у нас планы.
Он немедленно отметил про себя скрытый смысл в подмене обычного «вас» на «нас» и сразу почувствовал досаду. Зачем предлагать то, чему не суждено сбыться? Зачем обещать то, что невозможно дать?
— Завтра мы снимаемся. Оставаться здесь опасно, — сказал он тоном, какой установился, когда их путешествие только еще начиналось.
Невкусное, но питательное мясо ели молча. Эйприл жевала свой кусок с таким видом, будто медвежатина вполне съедобна.
До конца завтрака она не произнесла ни слова, но вздернутый подбородок яснее ясного говорил о том, что ее молчание всего лишь временная сдача позиций.
Им не удалось поговорить и позже. Катастрофически уменьшилась куча хвороста, а ветер, завывающий в верхушках сосен, обещал студеную ночь. Топора не было, поэтому сразу после завтрака Дэйви и Эйприл отправились за хворостом. Они бродили по лесу, собирая ветки, шишки, валежник. В поисках топлива для вечернего костра прошло время до обеда. Между тем похлебка оказалась вкуснее жареного мяса, потому что дикий лук отбил специфический привкус медвежатины. Упревшее варево понравилось даже Дэйви.
Как и следовало ожидать, наваристый суп подкрепил Маккензи. Почувствовав прилив сил, он с помощью Эйприл доковылял до ручья. Дэйви накопал червей, Маккензи сделал крючок и, привалившись спиной к дереву, занялся подготовкой к рыбалке.
Дэйви с Эйприл опять отправились за хворостом, оставив его в одиночестве. Забросив веревку с крючком и приманкой в воду, Маккензи задумался. Если удастся наловить побольше рыбы, они смогут продержаться еще несколько дней. Копченая рыба долго не портится, в пути это отличное подспорье. А здесь оставаться опасно. Надо сниматься. Но куда? Если Пикеринг добрался до форта Дефайенс, тогда Вейкфилд, возможно, уже в пути. Хотя вряд ли он сам возглавит поиски. Как опытный воин, генерал, скорее всего, постарается укрепить границы, поскольку понимает, что взбунтовавшиеся апачи несут смерть, разрушения и неисчислимые бедствия. Так что Вейкфилд, скорее всего, поручит поиски дочери и внука кому-нибудь другому. Должно быть, адъютанту Моррису. Тот однажды наведывался к нему в долину вместе с Вейкфилдом. Стало быть, именно туда Моррис прежде всего и отправится, решил Маккензи. Эта мысль его не обрадовала. Моррис толковый малый, черт бы его побрал! Грамотный офицер, этого у него не отнимешь. Собственно, поэтому он адъютант у Вейкфидда. Генерал, надо отдать ему должное, бездарей не выносит. Но ни тот, ни другой понятия не имеют, где находится хижина покойного отца, продолжал размышлять Маккензи. Он никогда об этом не заводил с ними разговор. Да и вообще не упоминал о своем отце. Вейкфилд ничего о Робе Маккензи не знает. Отец всегда скрывал ото всех свое дворянское происхождение. А уж ему-то и вовсе наплевать на какие-то королевские распри столетней давности. Отец был помешан на сохранении в тайне какой-то там приверженности британской короне. Поэтому Маккензи всего лишь дважды в год навещал отца. Тот вечно дрожал от страха: а ну как кто-то разнюхает о том, что его сынок на службе в американской армии! Странные они, эти люди старой закалки. Бывало, привезет отцу муки, кофе, сахару, овса для единственной лошаденки, вот и все отношения. Чудной был старик! Старый, дряхлый, но одинокую жизнь в горах предпочитал всем благам цивилизации. Маккензи вздохнул, вспомнив, как приехал навестить отца около года назад и нашел старика бездыханным. Тот лежал на полу у порога с топором в руке.
Дернувшаяся в руке веревка вернула Маккензи к реальности. Он осторожно потянул веревку и понял: на крючке — тяжелая рыбина. Такую сразу не вытянешь, а придется поводить, дать ей устать, вымотать ее, а уж только после этого подсечь и с маху выбросить на берег.
С рыбиной он, конечно, знает, как поступить, а самому что делать? Может, все-таки наведаться в свою долину? Время позволяет. Глянет еще разок на благословенный край и распростится навсегда со своей несбывшейся мечтой. Ладно, хватит сердце травить. Главное — не в этом. Хижину он давно обустроил. Там есть все. Инструменты, теплая одежда, одеяла, съестные припасы. Мэннингам, да и ему тоже, скоро придется туго — зима на носу. Так что хижину стороной не обойдешь. А не лучше ли будет, если он там оставит Эйприл с Дэйви? Как говорится, быт налажен, пусть живут. Моррис обязательно туда наведается. Вот будет сюрприз! Вейкфилд наверняка на это рассчитывает.
Маккензи задумался. А если Вейкфилд поступит иначе? Вдруг ему некого послать? Мало ли что могло произойти за это время. Нет, нельзя оставлять Мэннингов одних. Допустим, Моррис возглавил поисковый отряд. Но ведь не исключено, что апачи идут по следу. Нагрянут и всех вырежут. При мысли о том, что ожидает Эйприл и Дэйви в этом случае, Маккензи поморщился. Что делать? С Мэннингами оставаться тоже опасно. Он уже и так поддался эмоциям. Это никуда не годится! Все кончится тем, что мать с сыном свяжут его по рукам и ногам и он уже не будет принадлежать сам себе.
И тут его осенило. Эймос! Эймос Смит, старинный приятель отца, — вот кто поможет. Один как перст. Живет в горах. Обожает опекать слабых и беззащитных, поэтому постоянно навещал старину Роба Маккензи. Менял шкуры на товары, поддерживал приятеля, как мог. А ведь Эймос, между прочим, в прекрасных отношениях с ютами, часто бывает у них. Вот кто передаст весточку Вейкфилду! Маккензи воспрянул духом — выход из создавшегося положения найден. Эймос надежный человек, никому не проговорился до сих пор об отцовской хижине. Мать и сын Мэннинги найдут в лице Эймоса Смита надежную защиту.
Когда Эйприл с Дэйви вернулись к ручью, Маккензи встретил их улыбкой. Возле него на берегу лежали восемь крупных выпотрошенных рыбин. Вид у него был довольный. Однако рана давала о себе знать — обратно он еле шел.
Прошло еще три дня. Маккензи окончательно окреп. Однако рана, хотя и затянулась, вид имела пугающий. Он сам делал перевязки, обильно смазывая струпья мазью из тысячелистника.
Эйприл следила за тем, чтобы Макензи не слишком утруждал левую руку. Заставляла его лежать как можно больше, но он всячески противился такому режиму.
По утрам Маккензи непременно ловил рыбу, разок сходил на охоту и подстрелил двух зайцев.
Эйприл пыталась втянуть его в беседу, но он ограничивался лишь короткими репликами. «Да», «нет» — вот и весь разговор!
Между тем ночи становились все холоднее. Они с сыном укрывались двумя одеялами. Маккензи порывался отдать им и свое, но Эйприл пригрозила, что, если он не успокоится, они вообще будут спать без одеял.
Эйприл мучила бессонница, вечером она долго не могла заснуть и на рассвете уже просыпалась. Мысли о том, как сложатся отношения с Маккензи, не давали покоя. Он упорно держал дистанцию, а она страдала, не понимая, чем вызвана его отчужденность.
Сегодня Дэйви долго возился, все никак не мог согреться. Наконец угомонился, прижавшись к ней. И когда она забылась тревожным сном, вдруг раздался протяжный волчий вой. Эйприл мгновенно открыла глаза и прислушалась.
Последовал еще один волчий взрыд — тоскливый, на высокой ноте и совсем близко.
Она подняла голову.
Маккензи сидел поодаль и, ломая ветки, подбрасывал их в костер.
— Не бойтесь, они не осмелятся подойти к огню, — сказал он, как всегда, сдержанным тоном.
— Раньше их не было слышно.
— Чувствуют приближение зимы.
— Зимы? Но ведь еще сентябрь.
А может, уже октябрь? Если бы знать, какое сегодня число, подумала она. Но откуда? Календаря и того нет. Надо было вести счет дням.
— Зима будет ранней, — буркнул Маккензи с обезоруживающей лаконичностью.
— Ранней?
— Да. — Он помолчал. — Надо укрыть вас в надежном месте, пока она не наступила. Утром тронемся в путь.
— Куда же?
— Недалеко отсюда… долина. Всего день пути. Там хижина…
Эйприл обратила внимание на паузу перед словом «долина», но решила не расспрашивать, понимая, что он все равно ничего не скажет.
— Возьмем там кое-какие припасы, теплую одежду.
— А дальше? — Эйприл задержала дыхание.
— А дальше наведаемся к одному человеку. Он живет в горах. Я поручу ему позаботиться о вас. Человек надежный. Кстати, он вашему отцу сообщит, что вы под его присмотром.
Эйприл выбралась из-под одеял, потеплее укутала Дэйви и села рядом с Маккензи.
— Я хочу остаться с вами, — выпалила она совершенно неожиданно для себя.
Маккензи долго молчал. Эйприл встревожилась. Неужели он ее не понял? Потом она услышала, как он глубоко вздохнул и наконец произнес с горечью в голосе:
— Это невозможно.
— Мы вам надоели, да? — сказала она вполголоса. Эйприл не собиралась задавать этот вопрос, он вырвался помимо ее воли.
— За мной будут охотиться, и я не хочу, чтобы вы и ваш сын тоже стали объектом охоты.
— Меня это совершенно не волнует.
— Я о себе говорю, — усмехнулся Маккензи. — Не хочу, чтобы в вашей жизни произошли неприятности именно из-за меня.
— Дэйви вас любит, — прибегла Эйприл к последнему доводу. — Он будет тяжело переживать разлуку с вами.
Снова повисла пауза. Когда Маккензи заговорил, она с трудом разобрала слова: шотландский акцент проявился как никогда прежде.
— Рядом со мной у него нет будущего.
Эйприл подняла голову и посмотрела Маккензи прямо в глаза. «Господи, он же страдает! » — подумала она, увидев в них невысказанную муку.
И тогда Эйприл протянула руку и накрыла ею мужскую ладонь. Ощутив подрагивание пальцев, она поднесла ее к своей щеке, а через мгновение уткнулась в нее лицом.
Вот и все! Она не в силах бороться с чувствами, переполнявшими ее сердце. Пусть он распорядится ими по своему усмотрению. Маккензи мгновенно оценил этот жертвенный дар, преподнесенный ему с благородной щедростью, но понимал, что ему нечего предложить взамен.
— Если бы только… — начал он говорить то, что обязан был сказать, но она лишила его возможности попрать самого себя — а стало быть, ее великую любовь к нему, — закрыв ему рот поцелуем.
Отвергнуть этот бесценный дар было выше его сил.
Раздвинув языком ее губы, он завладел ртом, влажным, горячим и чувственным, а сердце переполнилось огромной нежностью к женщине, возвысившей его. Хотелось подняться с колен, ибо мысленно он уже рухнул, хотелось завладеть ею и властвовать, лаская и наслаждаясь своей властью над ней, хотелось соединиться с ней и познать наконец великую любовь — единение плоти, души, разума. И он уже готов был испить до конца сладостную чашу страсти, но помешал врожденный инстинкт осторожного охотника. До его слуха донесся протяжный волчий вой.
И сразу память подбросила картину похорон отца, а разум напомнил все, о чем он тогда думал: он обречен на одиночество, ему никто не нужен, верить нельзя никому.
Маккензи осторожно отстранил Эйприл.
— Маккензи, — прошептала она, — я вам сделала больно? Дотронулась до раны? Болит?
Пусть думает, что все дело в этом, мелькнула мысль.
— Чуть-чуть, — прошептал он и, увидев ее несчастное лицо, хотел было утешить ее, но, собрав остатки воли в кулак, отвернулся и, подбросив хворосту в огонь, проглотил ком в горле.
— Маккензи? — позвала она.
Он обернулся. Смерил ее холодным взглядом.
— Ложитесь спать, миссис Мэннинг. Завтра у нас трудная дорога.