А потом, в один прекрасный день, новый образ влезает в голову и весь заполняет тебя. И ты снова (несмотря на все неудачи) берешься за работу. Потому что иначе отделаться от того, что вступило в башку, невозможно…
Думая обо всем этом, я наконец механически закончил отвечать на дурацкую интернетскую анкету. Щелкнул мышкой по клавише на экране «Показать результаты». Вспыхнул титр: «Ждите. Идет обработка данных…»
Я откинулся в кресле. Мой Дуся спал, свернувшись клубком на мониторе.
На экране появилась мультипликационная кукушка. Она помигала в мою сторону глазком-бусинкой. Потом вдруг разочарованно развела крыльями и улетела за обрез экрана.
Посреди экрана вспыхнула надпись:
Sorry…
А затем ее сменила другая:
Вам осталось жить-поживать 8 дней 2 часа и 28 минут.
Я вперился в титр. Ну ни фига ж себе!
Я битый час угрохал на дурацкую анкету – и ради чего! Чтобы меня так мерзко, предательски разыграли! Подумать только – мне осталось жить восемь дней с минутами!
Тут на мониторе появился новый титр:
Причина смерти – несчастный случай.
Не успел я вглядеться в него, как возникла новая надпись:
Время пошло!
А ниже появился цифровой хронометр.
08 дней 02 часа 28 минут 36 секунд.
Часы вели обратный отсчет.
Последнее число стремительно убывало:
35 секунд… 34… 33… 32…
Пока я, ошеломленный, пялился на экран, счетчик секунд обнулился, а потом снова пошел по убывающей:
08 дней 02 часа 27 минут 59 секунд… 58 секунд… 57… 56… 55…
Вот твари! Ну шутнички!
Раздосадованный, я тут же нажал мышкой клавишу Завершить работу.
Экран мигнул и потух. Я с шумом отодвинул от компьютерного стола кресло. Дуся приоткрыл на меня один глаз, словно проверяя: что случилось? Я усмехнулся и выбежал на кухню. Залпом выпил стакан холодной воды.
«Ну идиоты! – вознегодовал я на создателей «Кукушки». – Это же надо так пошло шутить! Мало того, что я потратил битый час на их анкету, – они еще на полном серьезе дают дурацкие предсказания!»
И главное, ведь ничего нового. Что-то подобное я уже видел. В каком-то фильме ужасов. Кажется, он назывался «Звонок». Сначала он был японским, а потом еще и американцы римейк сняли. Ну, а то, что бывает в «ужастике», – никогда не случается в жизни. Кстати, и у Мураками в одном из романов герой знал точное время собственной смерти…
Долбанутые компьютерщики! Сами ничего нового придумать не могут – вот и крадут чужие идеи. Шутнички, блин! Кукушечки!
Разумеется, я ни на секунду им не поверил – но все равно неприятный осадок оставался. Будто кто-то посторонний влез к тебе прямо в душу. Ты ему чуть ли не исповедался, а он плюнул тебе на ботинки и сказал, что ты говнюк и вообще вот-вот умрешь.
Да, гадское ощущение внутри – будто пирожок с несвежим фаршем съел.
Чтобы перебить его, я заварил себе еще одну чашку мощного кофе. Полез в холодильник за конфетами «Шоколадный крем».
Вот идиоты, вздохнул я, откусывая шоколад и постепенно успокаиваясь. Испортили настроение.
Хотя…
Я отхлебнул горяченного кофе и самоиронично подумал:
«Ну, раз я умру через неделю – имеет ли смысл браться за банку пепси? Нарисую очередную, стомиллионную банку газировки – и что?
А вот натюрморт… Есть шанс – правда, мизерный! – что после моей нелепой, скоропостижной смерти (через восемь дней!) картина вдруг возьмет и прославит меня. И обессмертит мое имя. И лет через сто пойдет с молотка аукциона «Кристи» миллионов за сто долларов… Так что прямой смысл заняться именно картиной. Чтоб было чему моим далеким наследникам порадоваться.
Что ж, идиотская интернетская шутка мне помогла сделать выбор.
Решено. Берусь за цветы.
Оставшихся (я хихикнул про себя) восьми дней мне хватит».
НАТЮРМОРТ. ЗВОНОК
Я уселся на кухне. Взял планшет с бумагой. Карандашом быстренько набросал эскиз.
Отложил. Пристально осмотрел. Мне понравилось. С композицией все было в порядке. Мне вообще нравится момент, когда нематериальные образы, возникшие в башке, начинают превращаться в первые линии.
Когда из ничего проступают первые контуры чего-то.
Эскизничал я на кухне – с натуры. Вот стол – а вот задний план: окно. А вот и вид из окна: соседский дом, детская площадка, машины. Все перенесется на задуманную картину.
На кухню приплелся, заметив мое отсутствие в комнате, Дуся. Пришел проверить: вдруг я тут ем? А если ем – может, и ему перепадет? Вот примитивная тварь. Ничто ему неведомо: ни муки творчества, ни мысли о смерти. Ничто его не интересует. Одна жратва.
Дуся покрутился по кухне, тыкнулся в свою плошку. Убедился, что едой и не пахнет, и разочарованно поплелся в туалет.
И тут раздался телефонный звонок.
Обычно я отключаю телефон, когда работаю. Пусть те, кто решил меня побеспокоить, записывают свои послания на автоответчик. Нечего отвлекать творческого человека в рабочее время.
Но сегодня с самого утра у меня не раздалось ни единого звонка. Да еще эта дурацкая сетевая шутка… От нее, несмотря ни на что – кофе, конфеты, работу, – внутри было кисловато. Поэтому, чтобы развеяться и забыть дикий розыгрыш, я снял трубку.
В наушнике что-то слегка щелкнуло. Затем раздалось легкое шипение. А потом механический голос – точь-в-точь как в службе «100» – безразлично произнес:
«Вам осталось… – Пауза. – Восемь дней… один час…»
Между словами автоматический голос делал паузы, как делает обычно механизм, сообщающий точное время.
«Тринадцать минут… И сорок секунд…»
Потом опять щелкнуло, и снова:
«Осталось… Восемь дн…»
Я бросил трубку.
МЕРТВАЯ ТИШИНА
Не скажу, что после идиотского звонка у меня поднялись волосы дыбом. Или там – что я побелел как смерть.
Хотя не знаю. Сам я себя в зеркале не видел.
Но было противно. И как-то неприятно. Дурацкий розыгрыш затягивался. И принимал все более объемлющие формы. Интернет, а теперь вот и телефон.
Попался бы мне этот дурацкий шутничок – немедленно получил бы прямо в ухо.
Смерть!.. Нашли чем шутить.
Я оглядел кухню.
На столе валялся отложенный планшет с эскизом натюрморта и карандаш. Керамическая чашка с остатками кофе, смятый фантик и пустая баночка из-под йогурта дополняли реальный, а не идеальный – возникший в моем воображении – натюрморт.
Кухня показалась мне сейчас какой-то нахохленной, неприкаянной. Тюлевая занавеска была содрана с двух крючков. Ее вообще давно не мешало бы постирать. А окна – помыть.
При этом и кухня, и вся квартира казались полными какой-то нехорошей тишины.
И в этой абсолютной, мертвящей тишине капала вода из крана. Давно пора сменить прокладку. Дзыньк, дзыньк! – звенели капли, падая в непомытое блюдечко из-под вчерашнего чая.
Но – что удивительно! – больше в нашем огромном многоквартирном доме не раздавалось ни единого звука.
Я выглянул в окно.
Залитый весенним солнцем двор был абсолютно пуст. Недвижно стояли припаркованные машины. Из помойки торчал длинный кусок картонной коробки и чуть покачивался на ветру.
И тут я заметил движение. По пешеходной дорожке шел человек. Шел он с трудом, будто преодолевал сопротивление ветра.
Я пригляделся и увидел, что человек попросту пьян. Нагрузился с утра и шкандыбает от магазина.
В руках у пьяного был старый полиэтиленовый пакет. Нес он его с чрезвычайной осторожностью. Видно было, что он готов при необходимости защищать его всем своим телом. У стороннего зрителя вроде меня не оставалось никаких сомнений по поводу содержимого пакета.
На сердце как-то отлегло. Отчего-то этот пьяный, шествующий поперек двора, теперь показался мне чрезвычайно симпатичным.
А тут вдруг из квартиры сверху донесся посвист дрели. Еще ни разу в жизни этот звук не был мне настолько мил.
Все нормально. Я стряхнул с себя морок. Жизнь продолжается. Все живы. И мир – жив.
И я – жив тоже.
Просто – будний день. Одиннадцать часов утра. Народ – на работе. Дети – в школе. Птицы еще не вернулись с югов.
Все нормально.
Однако мысль о том, что надо вернуться к работе, вдруг стала мне невыносима. Показалось удивительно унылым: продолжать сидеть здесь, в квартире, одному и писать натюрморт.
Надо мне, пожалуй, пойти прогуляться, решил я.
Что-то я зачах тут один. Одичал. Да еще и предсказания эти дурацкие. Звонки.
Надо сходить в магазин, подумал я. Там – люди, там – милые кассирши. Может, кого из соседей встречу по пути – поболтаем. Вот и развеюсь.
Решено, собираюсь. А чтобы мне не было так одиноко, я включил радио в своем музыкальном центре «Панасоник».
«…А впереди у нас путешествие по времени, – раздалось бодрое щебетание ведущей из «Радио семь – на семи холмах», – годы шестидесятые, восьмидесятые и девяностые. «Битлз», Анна Усачева и Джо Кокер. Оставайтесь с нами!..» И в динамике раздались известные аккорды. А после запел Маккартни:
In the town Where I was born…
Я бодро подхватил, подпевая сэру Полу:
Lived a man Who sailed to sea…
И отправился надевать джинсы.
ПИСЬМО
«Йеллоу Сабмарин» была единственной битловской песней, которую я знал от начала до конца.
Я допел ее вместе с Полом, одеваясь. Потом выключил радио и вышел в робко-весенний день.
Никого из знакомых я по дороге в магазин не встретил. Зато мило поболтал со скучающей кассиршей. И скидку получил, как ранняя пташка – покупатель, явившийся до двенадцати часов дня.
В магазине я приобрел жестяную двухсотграммовую банку «Нескафе-классик», коту – «Вискаса» и туалетный наполнитель «Катсан». Еще я купил «Студенческих» микояновских сосисок и тортик «Наполеон». А кроме того, побаловал себя шоколадкой «Вдохновение», апельсинчиками и бананчиками.
Когда я подошел к своему подъезду, гнилое настроение, вызванное дурацкими розыгрышами, улетучилось.
В моем обычном – не виртуальном! – почтовом ящике что-то белело.
Я поставил сумку с покупками на пол и отпер его.
Внутри оказалось письмо. Адресовано – мне, и адрес – мой. Координаты отправителя не указаны.
Почерк на конверте показался мне странно знакомым.
Я довольно редко получаю письма, поэтому разорвал конверт прямо в подъезде. Оттуда выпал небольшой голубоватый листочек, исписанный от руки.
Я взялся читать:
«Когда вы прочтете эти строки, меня уже не будет в живых.
Да, да! Я должен умереть. Судьба распорядилась именно так, и я чувствую приближение неминуемой смерти.
Очень жаль, что мне не удалось выполнить все задуманное, воплотить все мечты. Но меня утешает и мне льстит мысль, что удалось оставить после себя хотя бы кое-что. Хоть какие-то следы моего пребывания на Земле. Картины, оставшиеся после меня, продайте. Не знаю, как оценит их история, но все, что я ни писал, делал со всей душой и от чистого сердца.
Жаль, что мне не довелось родить сына. Ну, что ж, значит, не судьба. Значит, богу это оказалось не угодно.
Еще раз прощайте – и вспоминайте обо мне».
Письмо было без обращения и подписи, однако я застыл в подъезде, словно пораженный громом, вперившись в ровные, угловатые строки…
Потому что это был МОЙ ПОЧЕРК!
ГЛАВА 3
ЛИЗА. КОЛДУН
Лиза ехала в центр и ругала себя «поленом», «мымрой» и даже «овцой». Бабушка бы ее осудила. Но как тут не ругаться, если тебя все-таки «развели» на несусветную глупость? Она, выпускница «Плешки», почти атеистка, едет к колдуну – подумать только!
Одно оправдание: слишком уж упорно ее в последние дни всякая мистика преследовала… В электронном почтовом ящике обнаруживались маги, в обычном – ведьмы, и даже Сашхен – вот уж реалистка из реалисток! – и та переметнулась с материалистических позиций на магические и принялась за промоушен колдуна! И вот итог: Лиза приготовила честно заработанные сто баксов и несет их какому-то Кириллу Мефодьевичу, явно ведь – шарлатану…
Дом колдуна оказался в одном из старомосковских переулков, совсем неподалеку от Патриарших.
«Специально он себе, что ли, такое место жительства выбрал? – подумала Лиза. – Маргарит приманивать? На девушек впечатление производить?»
Несмотря на самые лестные аттестации, что дала чародею Сашхен, Лиза настроена была крайне скептически. Все-таки училась она в советской школе. Учителя и родители ее в материалистическом духе воспитывали. Лиза даже пионеркой успела побывать. И теперь… Теперь она шла к кудеснику, потому что понимала: Сашка от нее все равно не отвяжется, так что уж лучше сходить к этому Мефодьевичу и тут же выкинуть сей визит из головы.
«Подумаешь, колдун, – уговаривала она себя. – Ну, пошепчет какие-нибудь заклинания. Благовония воскурит. Ну, руками в воздухе повертит… От меня же не убудет, правда? Зато появится некий новый опыт. А жизненный опыт – это бесценная штуковина!»
Она уже опаздывала минут на пять или семь. И все еще искала нужный адрес. Нумерация домов в переулке была загадочной. Следом за девятым домом сразу шел тринадцатый. И как быть, если тебе нужен дом под номером одиннадцать?
«Одиннадцатый, наверное, показывают только избранным, – усмехнулась про себя Лиза. – А обычным людям этот дом неведом…»
Впрочем, быстро обнаружилось, что одиннадцатый всего-навсего притаился в глубине двора.
Внутрь его вела низкая подворотня.
Дворик оказался точь-в-точь петербургским: колодец, куда не проникал солнечный свет. Шестиэтажные грязно-желтые стены смотрели на Лизу рядами окон, за которыми не чудилось жизни. Окна в большинстве своем были серыми, грязными, давно не мытыми. Впрочем, кое-какие рамы оказались самоновейшими – белыми поливиниловыми. Весь маленький двор был уставлен в несколько рядов машинами. Как они, интересно, разъезжались здесь при такой толчее?
Во дворе было пусто, ни души, и тихо-тихо, словно совсем нет рядом Москвы с ее суетой, толкотней и пробками. Странное место. На первый взгляд все мирно-уютно, но сердце почему-то так и екает – совсем как в ночном метро или в темной подворотне.
Лиза подошла к ближайшему подъезду. Нумерация квартир здесь тоже оказалась, словно в Петербурге, – совершенно беспорядочной. Вывеска над дверями сообщала, что тут помещаются квартиры: три, четыре, пять и шесть. А еще вдруг – с тридцать второй по тридцать шестую.
Нужная ей тринадцатая, должно быть, находится в следующем подъезде. Лиза, лавируя меж припаркованными машинами, подошла к другому парадному. Рядом с изрядно выщербленными ступеньками располагалась мусорка. Бак был переполнен.
Да, все правильно. Тринадцатая квартира здесь. Кажется, на втором этаже. Но почему с каждым шагом ей все страшнее и страшнее?!
«Глупости это», – оборвала себя Лиза и смело шагнула к подъезду.
Набрала цифры «один» и «три» на бронированном домофоне.
Квартира номер тринадцать, видите ли. Подходящий номер для колдуна.
В домофон никто не ответил – однако дверь пискнула и сама собой отворилась.
Лиза вошла в подъезд. В парадном было полутемно. Свет струился только из маленького окошка где-то под потолком.
Лиза поднялась по красной, слегка истертой дорожке.
Порядок квартир в подъезде соблюдался: тринадцатый номер шел следом за двенадцатым и располагался на втором этаже. Дверь оказалась обычная, деревянная. На ней – почтовый ящик еще советских времен. И даже глазка нет.
Лиза позвонила. Звонок отозвался в тихой квартире где-то далеко-далеко.
Через минуту из-за дверей раздался женский голос: «Кто?»
– Я к Кириллу Мефодьевичу! – прокричала Лиза. – Назначено!
Дверь распахнулась. На пороге стояла женщина с невыразительным и усталым лицом.