Ванго. Между небом и землей - де Фомбель Тимоте 6 стр.


Они вошли в длинную комнату с низким потолком, слабо освещенную пламенем очага. В дальнем ее конце, на фоне языков огня, вырисовывался силуэт грузного человека, сидевшего на табурете. Человек поднял восхищенные глаза и потряс в воздухе левой рукой, сжимавшей ломоть хлеба, щедро пропитанный оливковым маслом.

— Сейчас увидишь, как они тут принимают гостей! — воскликнул он.

Каким образом очутился здесь Пиппо Троизи? Кто так заботливо обработал ему пораненную руку? Теперь это был совсем другой человек.

Ванго обернулся к старику. Тот мягко сказал:

— Главное не в том, как вас принять. Главное — как вас вывезти с Аркуды. Придется спросить у Зефиро.

Аркуда… Ванго доводилось слышать это название: оно звучало в старинных историях о пиратах, которые люди рассказывали на всех островах.

— Пора! — сказал кто-то.

И тут, прямо на глазах у Ванго, темнота в комнате ожила. Со всех сторон его обступили тени, которых он раньше не замечал. Однако с того самого мгновения, как он переступил порог, десятки людей в черном, сидевшие на каменных скамьях, не спускали с него глаз.

6

Таинственный остров

Там же, на следующий день

Ванго казалось, будто он заснул в недрах земли, однако, открыв глаза, он увидел солнечный свет. Живительный луч растекался по его лицу, словно теплое оливковое масло.

— Уж и не знаю, что мне с тобой делать, малыш.

Говоривший лишь частично заслонял собой вытянутое в длину окно. Солнечный луч, проходя над его плечом, слепил Ванго, и он не мог разглядеть лицо незнакомца.

— Твой друг — тот, вчерашний, как там его?..

— Пиппо Троизи, — ответил Ванго, — только он мне не друг.

— Да-да, Троизи, именно так. Ну, он-то останется здесь. А ты… Сколько тебе лет?

— Меня ждет Мадемуазель.

— Мадемуазель?

Ванго не ответил. Он не знал, с кем говорит. И это ему не нравилось.

— Я не умею определять возраст детей, — сказал человек. — Я могу точно назвать возраст пчелы или виноградной лозы, но с детьми я давно не имел дела.

— Мне уже пятнадцать! — заявил Ванго, надеясь, что ему одним махом удастся повзрослеть сразу на пять лет.

Это была первая ложь в его жизни. До сих пор у него не было ни случая, ни желания соврать. Оказалось, что это довольно приятно.

— Ну-ка, выпей вот это.

Возле своей постели Ванго увидел стаканчик. Он сел, чтобы удобней было пить.

Человек смотрел, как он отставил пустой стакан. Потом отошел от окна и направился к двери.

Ванго почувствовал странный привкус во рту. Что же это он выпил? У него слегка закружилась голова.

— Если бы тебе было десять лет, — сказал незнакомец, — я со спокойной совестью отправил бы тебя домой. Десятилетний мальчик не представляет опасности. Но раз тебе пятнадцать…

Он захлопнул за собой дверь и задвинул засов. Ванго потерял сознание.

На сей раз Ванго проснулся среди хорошо знакомых запахов.

Он лежал на скамье, выложенной голубой фаянсовой плиткой, возле стола, за которым сидели Базилио и Мадемуазель. Доктор ел миндальные бисквиты, макая их в горячий шоколад. Мадемуазель улыбнулась мальчику.

— Где они? — спросил Ванго, едва шевеля пересохшими губами.

— Здесь, здесь, — ответил доктор, придвигая к нему корзинку с маленькими пирожными. — На твою долю еще осталось.

Ванго помотал головой, он говорил не о бисквитах.

— Те люди… где они?

— Какие люди? — мягко переспросила Мадемуазель.

— Ну, пираты.

Доктор Базилио улыбнулся, жестом успокоил Мадемуазель и сказал Ванго:

— Тебя нашел Мацетта, ваш сосед. Похоже, ты упал и потерял сознание на дикой стороне острова.

— Я никогда не падаю, — возразил Ванго.

— Он тебя нашел по чистой случайности. Славный человек!

Никто из них троих не мог знать, что Мацетта нашел Ванго отнюдь не случайно: увидев, как встревожена Мадемуазель, он разыскивал его днем и ночью во всех укромных уголках острова.

Наконец он обнаружил мальчика, лежавшего без сознания в том месте, которое, казалось ему, он обшарил уже трижды. Все эти долгие годы Мацетта чувствовал ответственность за Ванго.

— Я плыл в лодке, — сказал Ванго. — Я побывал на острове людей в черном.

— Да-да, ты вернулся к нам издалека, — подхватил доктор с широкой улыбкой. — Но ты вовсе не плыл на лодке, Ванго. Ты просто упал. А сейчас тебе уже лучше.

— Я никогда не падаю, — повторил мальчик.

— Да ты потрогай шишку у себя на затылке… Ладно, сегодня тебе нужно полежать и отдохнуть, а я зайду вечером, — сказал доктор, вне себя от радости, что сможет повидаться с Мадемуазель еще раз, сверх традиционных понедельников.

Он пожал руку Мадемуазель, которая сказала ему:

— Спасибо вам, доктор!

Она помнила, как врач уговаривал ее называть его по имени — просто Базилио, — однако эта мелкая уступка подала бы ему слабую надежду на успех, а ей этого не хотелось. Он задержал ее руку в своей немного дольше, чем дозволяли приличия.

Но она отняла ее и открыла дверь.

— А вы, Мадемуазель? Неужели вы так и не назовете мне свое имя? — спросил доктор.

— К сожалению, я даже не знаю его.

Она прикрывала шею и плечи небольшой шалью. Запирая дверь за врачом, она увидела Мацетту, который издали наблюдал за ними.

Врач также заметил его и шепнул Мадемуазель:

— Сейчас скажу Мацетте, что Ванго полегчало. Слава богу, он вовремя нашел мальчика и тем самым спас ему жизнь.

— Говорите ему, что хотите.

— Что вы имеет против него, Мадемуазель? Ведь этот человек отдал вам все, что имел.

Она не ответила.

— Знаете, как он зовет своего осла? Сокровище мое! — со смехом сказал доктор.

— Не знаю и знать не хочу.

И она захлопнула дверь.

Не знаю. Не помню. Всегда одни и те же ответы.

Мадемуазель понимала: когда-нибудь ей придется перестать скрывать то, что она прекрасно знала, чего не забывала ни на минуту.

Она опустилась на колени перед Ванго. Он лежал с закрытыми глазами.

Ради этого мальчика она и сделала свой выбор — ничего не помнить. Лишь бы он был жив.

А тем временем Ванго в полудреме пытался вспомнить все, что свалилось на него за последние часы.

Воспоминания эти были нечеткими, и порядок событий путался у него в голове. Он помнил о лодке, о плаванье в тумане, о каких-то людях в черном, но теперь не мог бы сказать точно, сколько их было — несколько или только один, произошло все это ночью или солнечным днем. И лишь одно выделялось в этой смутной путанице образов — голос, звучавший четко и властно. Голос в ярком солнечном свете.

Голос человека, произнесшего ту странную фразу: «С детьми я давно не имел дела».

Однако несколькими часами позже, когда Ванго смог встать и сел за стол вместе с Мадемуазель, он решил со всем этим покончить. Его приключение слишком уж походило на сон, а подробности постепенно стирались из памяти.

Наверное, от него сохранится лишь эта большая шишка на затылке да еще странная тоска по чему-то неведомому.

Он с удовольствием поужинал. Доктор, явившийся к десерту, первым делом обследовал затылок Ванго.

— Ну, все уже почти прошло!

Да, для Ванго все уже почти прошло.

— Вы не попробуете мой суп? — спросила Мадемуазель из чистой вежливости, прекрасно зная ответ. — У меня осталась целая тарелка.

— О, я не хотел бы злоупотреблять, — ответил доктор, уже засовывая за ворот салфетку, — мне следовало бы отказаться…

И доктор уселся за стол. Трудно сказать, отчего так ярко заблестели его глаза — от запаха супа или от улыбки Мадемуазель.

Затем, в конце ужина, когда Базилио разрешил Ванго выпить капельку апельсинового вина, когда они вдоволь посмеялись над забавными историями, которыми всегда изобилует жизнь любого опытного врача, когда Ванго уже почти забыл о своем необычном приключении, доктор вдруг произнес фразу, которая изменила все:

— А сейчас я вам расскажу грустную новость: Пиппо Троизи — ну, вы знаете, тот, что торгует каперсами, — представьте себе, исчез.

Ванго решил, что ослышался.

— Кто, вы сказали, исчез?

— Пиппо Троизи. Его жена Пина уже три дня оплакивает пропавшего супруга.

Ванго закрыл глаза.

— Никогда бы не подумал, что Джузеппина будет так горевать, — продолжал доктор. — Честно говоря, у нее такой свирепый нрав, что вначале здесь поговаривали: уж не сама ли она его съела…

И доктор хихикнул. Ванго поспешно встал и выскользнул наружу.

Солнце уже садилось. Сделав несколько шагов, Ванго посмотрел вдаль. За ближайшим островом, длинным, с выпяченной серединой, очень похожим на беременную женщину, разлегшуюся на воде, едва виднелся другой островок. Он назывался Аликуди. Последние его обитатели давным-давно покинули эти места. Считалось, что он пустует уже больше двадцати лет.

— Ванго!

Обеспокоенный доктор вышел следом за мальчиком.

— Ты должен полежать в постели еще денек-другой.

— Ладно, полежу. Сейчас приду…

Врач направился было к дому.

— Доктор…

— Да?

— Как называется остров, вон тот, самый дальний?

Врач сощурился, глядя в море.

— Это Аликуди.

— И всё?

— Ну да, всё.

— А раньше, давно, он ведь назывался по-другому… Еще во времена пиратов…

— Да, верно. У него было арабское название.

— И какое же?

— Аркуда.

Аркуда, неделей позже

Ванго преодолел последние десять метров подъема.

На этом крутом склоне его никто не поджидал. Значит, он сможет тайком осмотреть остров.

Ласточки стремительно носились мимо мальчика, закладывая последние виражи перед дальним перелетом на юг.

Ванго всегда привлекал к себе, точно магнит, и ласточек, и всех других птиц.

Однажды зимой, когда ему было шесть или семь лет, он подобрал ласточку, разбившуюся об оконное стекло заброшенного дома, и целых полгода выхаживал ее, сделав для сломанного крыла подобие шины из обломка виноградной лозы. Ласточка прожила у него всю зиму, он кормил ее мертвыми мухами и маслом. В апреле, когда ее стая вернулась из дальних краев, она улетела.

Но с тех пор все ее сородичи прониклись к Ванго таинственной признательностью. Это выражалось в воздушных танцах, когда птицы со скоростью сто километров в час носились вокруг него, едва не задевая крыльями.

Иногда Ванго находил поведение птиц слишком уж фамильярным. И если они путались у него под ногами, кричал: «Ладно, хватит!» Ласточки живут очень долго, гораздо дольше, например, чем самые старые лошади, но с годами их привязанность к мальчику отнюдь не угасала.

Ванго обернулся и взглянул на море. Посреди необъятного голубого простора он различил удалявшийся парус. Это была большая торговая шхуна, которая шла в Палермо, а по пути высадила его близ острова Аркуда.

В тот момент, когда судно покидало маленький порт Мальфы, Ванго спрыгнул с причала на палубу. Капитан шхуны был французом. Его поразил этот мальчик, обратившийся к нему на безупречном французском, без акцента и даже с какой-то старомодной изысканностью. Ванго объяснил, что его дядя живет вон на том дальнем островке, а он опоздал на встречу с рыбаком, который обычно по воскресеньям доставлял его туда.

— Но сегодня же не воскресенье, — возразил капитан, — сегодня среда.

Однако Ванго, не моргнув глазом, уверенно ответил:

— Здесь у нас среда называется воскресеньем. Не забывайте, что вы не во Франции.

За последние несколько дней Ванго вполне преуспел в умении лгать. И предавался этому занятию с упоением дебютанта.

Во время морского перехода он поведал экипажу, что его дядя живет на острове с медведем и маленькой обезьянкой. Никогда в жизни Ванго не был так болтлив. Одному из матросов — русскому, который спросил, откуда взялась обезьянка, — он ответил по-русски, что ее нашли в бочонке, выброшенном волнами на берег.

— Так ты говоришь по-русски?

Но Ванго не ответил: он уже объяснял другим матросам, что медведь добрался до острова вплавь.

Он не мог устоять перед искушением выкладывать все, что приходило в голову.

Он оставил Мадемуазель записку, в которой сообщал, что будет отсутствовать несколько дней, так как собирается «кое за кем поухаживать». Он все еще пребывал в убеждении, что это означает помогать, и в данном случае был отчасти прав: ведь Пиппо Троизи грозила опасность.

Но главное, он хотел выяснить, действительно ли на этом острове существует то, что он якобы видел.

Однако, закончив подъем, он ровным счетом ничего не обнаружил.

Сколько он ни глядел, вокруг не было ни малейших следов человеческого присутствия. А ему-то казалось, что он найдет какое-нибудь мрачное становище или несколько пещер, словом, приют пиратов, который так ясно представлял себе, твердя это название — Аркуда.

Для него человек, с которым он говорил в ослепительном утреннем свете, был предводителем пиратов, а Пиппо Троизи — их пленником.

Увы, на этом островке не было видно ни одной пиратской треуголки, ни одного черного флага с «мертвой головой», ни одного болтливого надоедливого попугая, ни одной пепельницы, сделанной из черепа[17].

Кругом только скалы да колючий кустарник.

Ванго, сам себе в том не признаваясь, почувствовал легкое разочарование.

— Ну и ладно, я так и знал.

Повторяя эти слова, он походил на обыкновенного десятилетнего мальчишку.

Тогда Ванго решил обследовать другой, пологий склон. Между скалами росло одно-единственное дерево. Ванго решил сделать там привал и обдумать, каким образом покинуть остров и вернуться к Мадемуазель. Он сел, прислонившись к стволу, и взглянул в сторону моря.

Край зеленой террасы, на которой он находился, четко вырисовывался на сверкающей морской глади. И вдруг на этой длинной линии — границе травы и воды — Ванго заметил цветное пятнышко. Сперва он решил, что видит парус. Но, приглядевшись, узнал в нем цветок. Да, голубой цветок, похожий на тот, который он сорвал здесь в прошлый раз и который подсказал ему, что он находится на чужом острове. Он встал, прошел несколько метров, отделявших его от цветка, нагнулся.

И вот тут-то он обнаружил куда больше, чем искал.

7

Зефиро

Это был не приют пиратов, это был сад. Волшебный сад на пустынном, голом острове.

Прямо под ногами Ванго простиралась ложбина, формой напоминающая углубление ладони. Ее буйную растительность обрамляли таинственные каменные сооружения. Над этим райским уголком клубился голубоватый пар: казалось, земля сада дымится под жарким солнцем.

Ванго никогда не видел подобного чуда ни во сне, ни наяву. Он давно привык к мысли, что родился среди камней, где не растет ничего, кроме вереска, сухих трав да колючих опунций. А здесь пышные живые изгороди чередовались с ухоженными клумбами, с длинными грядками, которые пестрыми прихотливыми узорами вились по черной плодородной земле, и с этими загадочными строениями, наполовину скрытыми за пальмовыми кронами. Две приземистые башни, утопавшие в зелени, походили на пару симметрично стоящих утесов.

Но при всем том — никаких признаков человеческого присутствия в аллеях сада, никаких голосов. Куда же подевались пираты-садоводы, сумевшие взрастить этот сад на камнях?

Ванго решил воспользоваться их отсутствием, чтобы спуститься и получше обследовать местность.

Интересно, где они держат Пиппо Троизи?

Ванго сразу же узнал аромат жасмина и журчание воды. Именно сюда его привели во время того странного приключения. Тогда он не смог ничего разглядеть, но память навсегда запечатлевает запахи и звуки.

Ванго прокрался между лимонными деревьями. Пригнувшись, миновал грядки с поздними помидорами. В аллеях царила необыкновенная, сказочная прохлада. Повсюду, куда ни глянь, текла вода. Она струилась по деревянным полым трубам, заполняла каменные водоемы, поднималась каким-то магическим устройством на тростниковое колесо и сбегала оттуда вниз, разделяясь на множество тоненьких журчащих ручейков.

Назад Дальше