Въ гостиной была и мистриссъ Кроли. Она подошла къ прибывшему гостю съ улыбкой, и также протянула ему руку. Доббинъ въ смущепіи отступилъ назадъ.
— Прошу извинить, сударыня, сказалъ онъ, я принужденъ объявить, что пришелъ сюда не въ качествѣ вашего друга. Совсѣмъ напротивъ.,
— Ахъ, пожалуйста, майоръ, увольте насъ отъ всякихъ исторій! перебилъ взволнованный Джой, нелюбившій никакихъ сценъ въ домашнемъ кругу.
— Желала бы я знать, что такое майоръ Доббинъ намѣренъ говорить противъ Ребекки? сказала Амелія чистымъ, звучнымъ и яснымъ голосомъ, устремивъ на бѣднаго Вилльяма грозный взглядъ.
— Я не терплю въ своемъ домѣ никакихъ исторій, перебилъ опять мистеръ Джой. Вы сдѣлаете мнѣ великое одолженіе, майоръ Доббинъ, если, на этотъ разъ, уволите насъ отъ своего визита. Покорнѣйше прошу васъ объ этомъ, сэръ.
И раскраснѣвшись какъ жареный ракъ, Джой, дрожавшій всѣми членами, сдѣлалъ шагъ къ дверямъ.
— Великодушный другъ мой! сказала Ребекка съ дѣтскою наивностью, выслушайте, прошу васъ, что намѣренъ сказать противъ меня майоръ Доббинъ.
— Ничего не хочу слушать, ничего, ничего! заревѣлъ Джой во весь голосъ.
И затѣмъ, подобравъ полы своего комнатнаго сюртука, онъ исчезъ.
— Теперь мы остались только съ Ребеккой, сказала Амелія, вы можете, милостивый государь, смѣло говорить въ присутствій двухъ женщинъ.
— Такое обращеніе со мною едва-ли сообразно съ вашимъ характеромъ, отвѣчалъ майоръ съ большимъ достоинствомъ, и вы, Амелія, напрасно вздумали подвергать меня своему гнѣву. Я пришелъ исполнить свои долгъ и могу увѣрить, что эта обязанность не доставляетъ мнѣ никакого удовольствія.
— Исполняйте скорѣе вашу обязанность, майоръ Доббинъ, сказала Амелія, уже пачинавшая чувствовать сильнѣйшую досаду въ своей маленькой груди.
Можно вообразить, какъ вытянулось честное лицо Вилльяма при этой повелительной рѣчи.
— Я пришелъ сказать… и, такъ-какъ вы остались здѣсь, мистриссъ Кроли, то я принужденъ сказать въ вашемъ присутствіи, что, помоему убѣжденію, вы не можете и не должны, ни въ какомъ случаѣ и ни по какому побужденію, принадлежать къ членамъ семейства моихъ друзей. Леди, оставившая своего мужа, путешествующая подъ чужимъ именемъ, леди, которая сидитъ въ публичномъ мѣстѣ за игорными столами…
— Это было однажды, когда я собиралась на балъ, вскричала Бекки.
–..такая леди, говорю я, не можетъ быть приличной собесѣдницей для мистриссъ Осборнъ и ея сына, продолжалъ майоръ Доббинъ. Къ этому остается мнѣ прибавить, что есть въ этомъ городѣ особы, вполнѣ знакомыя съ вашимъ поведеніемъ, и онѣ сообщаютъ о васъ такія подробности, о которыхъ я не желаю и не смѣю говорить… въ присутствіи мистриссъ Осборнъ.
— Вотъ это, по крайней мѣрѣ, очень скромный и совершенно удобный способъ клеветать на беззащитную женщину, отвѣчала Ребекка. Вы подвергаете меня обвиненіямъ, таинственнымъ и загадочнымъ, которыхъ и не высказываете; это дѣлаетъ вамъ честь, майоръ Доббинъ. Въ чемъ же, спрашивается, обвиняютъ меня? Въ невѣрности къ мужу? Я презираю эту клевету и открыто вызываю всѣхъ и каждаго доказать ее;— вызываю васъ самихъ, милостивый государь. Честь моя неприкосновенна — была, есть и будетъ, несмотря на ожесточенныя преслѣдованія моихъ враговъ. Въ томъ ли еще вы обвиняете меня, что я бѣдна, несчастна, безпріютна, отвержена всѣми своими родственниками? Такъ точно, я виновата во всѣхъ этихъ проступкахъ, и судьба караетъ меня за нихъ каждый день. Караете и вы, майоръ Доббинъ. пусти меня, Эмми, и я уйду, куда глаза глядятъ. Стоитъ только предположить, что я не встрѣчалась съ тобою, и колесо злосчастной моей жизни снова завертится своимъ обычнымъ чередомъ. Пройдетъ ночь, и я опять булу скитаться по всему свѣту, какъ странница, для которой нѣтъ безопаснаго пріюта подъ человѣческою кровлей. Помнишь-ли, Амелія, какую пѣсню ялюбила пѣть въ свои былые, молодые годы? и тогда я скиталась точно такъ же, какъ теперь; и тогда презирали меня, какъ жалкую, безпріютную тварь; и тогда обижали меня, и безнаказанно издѣвались надо мною, потому-что некому было вступиться за бѣдную дѣвушку на этомъ свѣтѣ. Пусти меня, Эмми, мое пребываніе въ твоемъ домѣ противорѣчитъ планамъ этого господина.
— Ваша правда, сударыня; сказалъ майоръ, — и если въ этомъ домѣ я имѣю какую-нибудь власть.
— Власть! Власть!!?? Никакой власти вы не имѣете здѣсь и не будете имѣть, майоръ Доббинъ, закричала Амелія, сверкая своими гнѣвными глазами. Ребекка, ты останешься со мной. Я не оставлю тебя, потому-что есть на свѣтѣ изверги, которымъ пріятно преслѣдовать беззащитную женщину; и не буду я обижать тебя, Ребекка, изъ-за того только, что это могло бы доставить удовольствіе майору Доббину. Уйдемъ отсюда, моя милая.
И обѣ женщины быстрыми шагами пошли къ дверямъ.
Но Вилльямъ заслонилъ собою этотъ выходъ. Онъ взялъ Амелію за руку и сказалъ:
— Я непремѣнно долженъ объясниться съ вами, Амелія, угодно ли вамъ остаться на минуту въ этой комнатѣ?
— Онъ желаетъ говорить съ тобою безъ меня, сказала Бекки, принимая страдальческій видъ.
Въ отвѣтъ на это, Амелія схватила ея руку.
— Увѣряю васъ честью, сударыня, что не о васъ теперь я намѣренъ говорить съ мистриссъ Осборнъ. Воротитесь, Амелія… на одну только минуту.
Амелія посмотрѣла на свою подругу нерѣшительными глазами, и отступила на середину комнаты. Ребекка ушла; и Доббинъ заперъ за нею дверь. Мистриссъ Эмми облокотилась на туалетъ, и безмолвно смотрѣла на Вилльяма, губы ея дрожали, лицо было блѣдно.
— Я былъ въ замѣшательствѣ, сказалъ майоръ послѣ кратковременной паузы, — и начиная говорить съ вами, я имѣлъ неосторожность употребить слово «власть».
— Да, вы употребили, сказала Амелія
И зубы ея заскрежстали при этихъ словахъ.
— По крайней мѣрѣ, Амелія, я имѣю здѣсь нѣкоторое право быть выслушаннымъ, продолжалъ Доббингь.
— То-есть, вы разумѣете свои одолженія, оказанныя мнѣ? Очень великодушно съ вашей стороны напоминать мнѣ объ этомъ, майоръ Доббинъ, отвѣчала Эмми.
— Права, о которыхъ говорю, предоставлены мнѣ отцомъ вашего Джорджа, сказалъ Вилльямъ.
— Вы оскорбили его память, милостивый государь, да, вчера вы оскорбили. Вникните хорошенько, что вы сдѣлали. Я никогда васъ не прощу, никогда, никогда! сказала Амелія.
И выстрѣливая этими маленькими сентенціями, она вся трепетала отъ гнѣва и душевнаго волненія.
— Серьёзно ли вы говорите это, Амелія? сказалъ Вилльямъ грустнымъ тономъ. Неужели одно неосторожное слово, произнесенное въ минуту запальчивости, затмитъ окончательно въ вашихъ глазахъ глубокую преданность всей моей жизни? Я надѣюсь и увѣренъ, что поступки мои никогда не оскорбляли памяти капитана Осборна, и вдова моего друга не имѣла до сихъ поръ ни малѣйшихъ причинъ дѣлать мнѣ какіе бы то ни было упреки. Подумайте объ этомъ когда-нибудь на досугѣ, и совѣсть ваша, безъ всякаго сомнѣнія, докажетъ вамъ всю неосновательность этого обвиненія. Вы начинаете это чувствовать теперь.
Амелія продолжала стоять безмолвно, склонивъ голову и опустивъ глаза въ землю.
— Нѣтъ, Амелія, нѣтъ, продолжалъ Вилльямъ, — не вчерашняя рѣчь вооружила васъ противъ меня. Или я напрасно изучалъ и любилъ васъ впродолженіе всѣхъ этихъ пятнадцати лѣтъ, пди, вчерашнія слова послужили для васъ только предлогомъ для выраженія мыслей, уже давно затаенныхъ въ вашемъ сердцѣ. Но я знаю васъ, Амелія. Я давно привыкъ читать всѣ ваши мысли, и слѣдить за всѣми движеніями вашего сердца. Я знаю, къ чему вы способны, мистриссъ Эмми, вы можете привязаться къ воспоминаніямъ, лелѣять въ своихъ мысляхъ мечту и любить фантастическій призракъ, но сердце ваше не можетъ отвѣчать на глубокую привязанность, которую могла бы цѣнить женщина, великодушнѣе васъ. Я, въ свою очередь, гонялся за фантастическимъ призракомъ все это время. Выслушайте теперь, что я скажу вамъ однажды навсегда, мистриссъ Джорджъ. Вы недостойны любви, которую я питалъ къ вамъ до сихъ поръ… И я зналъ, что этотъ призъ, котораго хотѣлъ я добиться цѣною жизни, не стоитъ выигрыша. Я былъ глупецъ, мечтатель, безумно желавшій промѣнять весь запасъ своихъ чувствъ на слабую искру любви, которая могла, по крайнеи мѣрѣ, на нѣкоторое время вспыхнуть въ вашемъ сердцѣ. теперь — конецъ моимъ стремленіямъ, конецъ безумнымъ надеждамъ, и я отказываюсь отъ безплодной борьбы… Я не виню васъ, Амелія. Вы очень добры, и во всѣхъ этихъ случаяхъ поступали по крайнему своему разумѣні, но вы не могли, вы неспособны были возвыситься до той высоты нравственной привязанности, на которой я стоялъ въ отношеніи къ вамъ; надобно имѣть душу, гораздо возвышеннѣе вашей, чтобъ измѣрить всю глубину этого чувства. Прощайте, Амелія! Я уже давно слѣдилъ за вашей борьбой. Время положить этому конецъ. Мы оба утомились, и надоѣли другъ другу.
Страхъ и трепетъ объяли мистриссъ Эмми, когда Вилльямъ собственными руками разорвалъ, наконецъ, цѣпь, привязывавшую его къ ней, и когда онъ объявилъ свою независимость и превосходство. Такъ давно этотъ человѣкъ привыкъ лежать у ея ногъ, и такъ давно эта бѣдная женщина съ миньятюрною головкой привыкла попирать его своими башмачками. Амелія вовсе не хотѣла выйдти за него, но все же ей пріятно было держать при своей особѣ эту ньюфаундлендскую собаку. Ей хотѣлось, не давая ничего, получить отъ него все. Такіе договоры, говорятъ, нерѣдко заключаются въ дѣлахъ любви.
Съ минуту они оба стояли молча съ поникшими головами. Амелія продолжала смотрѣть въ землю.
— Должна ли я понимать, что… что… вы хотите насъ оставить… Вилльямъ? сказала она.
Доббинъ бросилъ на нее грустную улыбку.
— Мнѣ уже не въ первый разъ оставлять васъ, Амелія, сказалъ онъ. Однажды я уѣхалъ отъ васъ, и воротился опять къ вамъ черезъ двѣнадцать лѣтъ. Мы были тогда молоды, Амелія. Прощайте. Слишкомъ много жизни я израсходовалъ на эту борьбу.
Впродолженіе этой интересной бесѣды, дверь въ комнату мистриссъ Осборнъ была немного пріотворена, и мистриссъ Бекки, устремивъ свои зеленый глазокъ въ это маленькое отверстіе, имѣла случай слѣдить за всѣми движеніями разговаривающихъ особъ, и не проронила ни одного слова, исходившаго изъ ихъ устъ.
«Что за благородное сердце у этого человѣка, думала мистриссъ Бекки, — и какъ позорно играетъ имъ эта глупая женщина!»
Ребекка удивлялась майору, и въ сердцѣ ея не было ни малѣйшаго негодованія противъ той жестокой роли, которую онъ принялъ въ отношеніи къ ней самой. То была съ его стороны открытая, честная игра, и онъ далъ ей полную возможность отыграться.
«Ахъ, еслибъ у меня былъ такой мужъ!» подумала мистриссъ Бекки;— я бы не посмотрѣла на его неуклюжія ноги! Великодушный мужчина съ умомъ и сердцемъ превосходная находка для умной женщины.»
И затѣмъ, вбѣжавъ въ свою комнату, Ребекка оторвала клочокъ бумажки и написала записку, упрашивая майора остаться въ Пумперниккелѣ на нѣсколько дней, и вызываясь сослужить ему службу при особѣ мистриссъ Эмми.
Такимъ-образомъ окончательная разлука совершилась. Еще разъ бѣдный Вилльямъ подошелъ къ дверямъ и ушелъ. Маленькая вдова, затѣявшая всю эту исторію, осталась побѣдительницею на полѣ битвы, и приготовилась, вѣроятно, наслаждаться своей побѣдой. Многія леди позавидуютъ, конечно, этому тріумфу.
Къ обѣденному часу явился Джорджинька, и опять, съ великимъ изумленіенъ, замѣтилъ отсутствіе стараго «Доба». За столомъ господствовало глубокое молчаніе; Джой кушалъ одинъ за всѣхъ, но сестра его не прикоснулась ни къ одному блюду.
Послѣ обѣда, Джорджинька, по обыкновенію, развалился на подушкахъ въ амбразурѣ стараго окна, откуда открывался видъ и на Слона, и на майорскую квартиру. Джорджинька любилъ производить наблюденія съ этого пункта, какъ нѣкогда безсмертный мистеръ Пикквикъ слѣдилъ за феноменами человѣческой натуры, изъ форточки своей квартиры на Гозъуэльской улицѣ. Предметомъ, обратившимъ на этотъ разъ вниманіе маленькаго Джорджа, были признаки сильнаго движенія, происходившаго въ майорской квартирѣ по другую сторону улицы.
— Ба! сказалъ онъ, — «ловушку» Доббина вывозятъ со двора. Что бы это значило.
Ловушкой называлась довольно неуклюжая колымага, купленная майоромъ за шесть фунтовъ стерлинговъ. Джорджинька любилъ подтруиивать надъ этимъ экипажемъ.
Эмми вздрогнула, но не сказала ничего.
— Это что еще? продолжалъ Джорджинька. Францискъ укладываетъ чемоданы съ разнымъ хламомъ, а Кувдъ, кривой ямщикъ, ведетъ подъ уздцы трехъ лошадей. Прескверныя клячи. Какъ онъ забавенъ въ этой желтой курткѣ!.. Прошу покорно, онъ впрягаетъ лошадей въ майорскую колымагу. Развѣ Доббинъ уѣзжаетъ, мамаша?
— Да, сказала Амелія, онъ уѣзжаетъ.
— Куда? Зачѣмъ?… Когда онъ воротится?
— Онъ… онъ не воротится, отвѣчала Эмми.
— Не воротится? вскричалъ Джорджъ, и опрометью соскочилъ съ окна.
— Останьтесь здѣсь, сэръ! проревѣлъ Джой.
— Останься, Джорджинька, сказала его мать съ грустнымъ лицомъ.
Мальчикъ принялся бѣгать по комнатѣ взадъ и впередъ, и безпрестанно вспрыгивалъ на окно, обнаруживая всѣ признаки нетерпѣливаго безпокойства и любопытства.
Между-тѣмъ въ колымагу майора заложили лошадей. Багажъ продолжали укладывать. Францискъ вынесъ изъ воротъ шпагу своего господина, его трость и зонтикъ, связалъ все это вмѣстѣ, и положилъ въ кузовъ экипажа. Затѣмъ были вынесены бритвенный приборъ и старый жестянный ящикъ съ треугольной шляпой майора. Наконецъ явилась старая, грубая шинель, на красной камлотовой подкладкѣ, защищавшая майора отъ всякихъ бурь и непогодъ впродолженіе пятнадцати лѣтъ, и которая «manchen Sturm erlebt» какъ гласила современная нѣмецкая пѣсня. Она помнила ватерлооскую битву, и прикрывала обоихъ друзей, Джорджа и Вилльяма, въ ночъ передъ побѣдой.
Затѣмъ вышелъ старый Буркъ, квартирный хозяинъ, за нимъ опять Францискъ съ послѣдними господскими узлами, и за нимъ, наконецъ, самъ майоръ Доббинъ.
Буркъ принялся цаловать своего жильца съ большимъ усердіемъ. Майора всѣ любили, и ему трудно было высвободиться теперь отъ этихъ энергическихъ доказательствъ сердечной привязанности.
— Нѣтъ, ужь какъ хотите, я побѣгу, ей-Богу! закричалъ мистеръ Джорджъ.
— Отдай ему эту вещицу, сказала Бекки, доложивъ свою записку въ руку мальчика.
Джорджъ пустился бѣжать изъ всей мочи, и черезъ минуту былъ уже на противоположной сторонѣ улщы. Рыжій ямщикъ похлопывалъ бичомъ.
Вилльямъ, освободившійся наконецъ отъ объятій хозяина, сѣлъ въ свою колымагу. Въ одно мгяовеніе Джорджинька вспрыгнулъ на передокъ экипажа, и, обвивъ руками шею майора, припялся цаловать его съ большимъ жаромъ, и засыпалъ его множествомъ разнообразныхъ вопросовъ. Затѣмъ онъ, опустивъ руки въ карманъ своего жилета, подалъ ему записку. Вилльямъ схватилъ ее съ нетерпѣніемъ, и открылъ дрожащею рукою, но вдругъ физіономія его измѣнилась, онъ изорвалъ бумагу на нѣсколько клочковъ и выбросилъ изъ экипажа. Онъ поцаловалъ Джорджиньку въ голову, и мальчикъ, приставивъ кулаки къ своимъ глазамъ, вышелъ наконецъ изъ колымаги при содѣйствіи Францнека, но вмѣсто того, чтобъ пдти домой, онъ остановился на панели.
— Fort, Schwager!
Францискъ вспрыгнулъ на козлы, рыжій ямщикъ хлопнулъ бичомъ, лошади поскакали, Доббинъ опустилъ свою голову на грудь. Онъ не оглянулся на «Телячью Голову», и не замѣтилъ наблюденій, дѣлаемыхъ изъ окна этой гостинницы.
Оставшись одинъ среди улицы, Джорджинька залился горькими слезами, и сдѣлался интерсснымъ предметомъ наблюденій для праздныхъ зѣвакъ. Онъ плакалъ навзрыдъ даже ночью, и горничная Эмми, для утѣшенія мальчика, принесла ему абрикосоваго варенья, но чтобъ оказать еще болѣе дѣйствительную помощь, миссъ Поймъ завторила Джорджинькѣ самыми горькими слезами. Всѣ бѣдные и честные люди, всѣ, кто только зналъ майора, любили искренно этого великодушнаго и простосердечнаго джентльмена.
Что жь касается до мистриссъ Эмми… Но вѣдь мы знаемъ, что она была спокойна. Въ утѣшеніе ея остается надъ коммодомъ портретъ капитана Осборна въ золотой рамкѣ.
ГЛАВУ LXVI
Родины, бракосочетанія и смертные случаи
Мистриссъ Бекки, какъ мы видѣли изъ ея записки, рѣшилась оказать свое содѣйствіе майору, и увѣнчать его нѣжную любовь вожделѣннымъ успѣхомъ, но въ чемъ собственно долженъ былъ состоять ея планъ — это до времени содержалось въ глубочайшей тайнѣ. Впрочемъ, на первый разъ, ей надлежало позаботиться о собственномъ своемъ благосостояніи, и у Ребекки оказалось множество дѣлъ, неимѣвшихъ никакого отношенія къ сердечному счастію майора.
Послѣ шумныхъ суетъ и бурныхъ треволненій, Ребекка вдругъ и совершенно неожиданно очутилась въ чистой и опрятной квартирѣ, среди скромныхъ, тихихъ и добродушныхъ особъ, съ какими уже давно не встрѣчалась она виродолженіе своей бродячей жизни. Она, какъ мы знаемъ, любила эту жизнь, и находила въ ней весьма много удовольствій, но были минуты, когда Бекки, несмотря на цыганскія наклонности, съ наслажденіемъ мечтала о тихомъ домашнемъ очагѣ. Такъ, любитель аравійскихъ степей, привыкшій кочевать съ своими верблюдами среди неизмѣримыхъ песковъ, непрочь ипогда отдохнуть подъ тѣнью развѣсистаго дерева, на берегу прозрачнаго ручья, и случается иногда, что, наскучивъ уединенной жизнью, онъ съ наслаждевіемъ останавливается въ большихъ городахъ, разгуливаетъ по базарамъ, прохлаждается въ банѣ, и читаетъ алкоранъ въ мечети. Палатка Джоя и его пилавъ были очень привлекательны для нашей измаэлитки. Она удержала стремленіе своего коня, развѣсила воинственное оружіе, и расположилась съ большимъ комфортомъ у камина. Такой отдыхъ, послѣ недавняго безпокойства, былъ конечно невыразимо сладокъ и пріятенъ.