Просто увидеть ее покоренную, признающую его власть, умоляющую не покидать, не останавливаться…
Думая об этом, Брес негодующе провел рукой по месту рядом собой. Одиночество никогда не было состоянием ему навязанным, он всегда был окружен вниманием. А теперь… но пускай, все же это ее кровать, что уже было победой, пусть не в войне, но в одном сражении точно. И услаждая себя мыслью, что этих простынь касалось лишь ее тело и его, мужчина уснул.
Естественно, мечты о покорении этой неприступной вершины пробрались в его сон. Он запомнил тело Айрис так отчетливо, что закрыв глаза мог вспомнить даже маленькую родинку на плече. Выступающие позвонки, ключицы, ребра. Какая же она худая. Кажется такой хрупкой, заставляя его быть невероятно осторожным, контролировать каждое свое движение, что отзывается болью во всем теле… в самом низу.
Скрип двери освободил Бреса из плена мучительно-сладких грез, заставляя прислушаться. Все его напряженное тело, переполненное нетерпением, замерло в предвкушении.
— Есть кто? Тут было открыто…
Брес не сильно расстроился, когда узнал в незваной гостье Мелиту. Ее дрожащий от холода и волнения голос, выдавал кроме прочего чрезмерное возбуждение. Что ж, не трудно догадаться, о чем думала женщина, направляясь сюда ночью в одиночестве.
Мелита негромко вскрикнула, когда ее резко втянули в темноту комнаты, захлопывая дверь. Беспомощная и напуганная женщина все же не сопротивлялась рукам, бесцеремонно снявшим с нее дорожный плащ, под которым было только ее непристойно возбужденное тело.
— Я… я искала тебя… почему ты ушел? — Прошептала она, подчиняясь мужчине, который поставил ее на колени на холодный, сорный пол. — Мне так одиноко… так плохо без тебя.
Брес не ответил. К тому же уже через минуту в словах не было никакой надобности. И спасибо этой темноте, которая поощряюще окружала его, позволяя отдаться желанной фантазии. Хотя, что уж говорить, сочное тело Мелиты не было похоже на то, которое он так отчаянно хотел.
Зная, как женщину возбуждает грубость, Брес обхватил копну ее завитых, надушенных волос, дергая на себя. И когда Мелита уже перестала сдерживать рваные стоны и бесстыдные просьбы, дверь в комнату распахнулась. И, воистину, лучше бы это была привлеченная шумом Вергия.
— Боги! — Сдавленно вскрикнуло за дверью, которая тут же закрылась.
Брес, тяжело дыша, кинул взгляд в сторону выхода, зная, что свидетель их преступления до сих пор стоит по ту сторону порога.
— Кто… кто это был? — Прошептала Мелита, тут же зайдясь стоном от очередного резкого движения.
— Моя жена. — Ответил Брес, чувствуя, как губы растягивает улыбка.
— Же… жена?! Но ведь… ах… ведь ты говорил, что…
— Я солгал.
* * *
Прикусив губу, прижав суму со свитками к груди, Айрис стояла под дверью собственной комнаты, не имея, однако, возможности зайти внутрь. Оглядываясь по сторонам, натыкаясь взглядом на все новые угрожающие тени, прислушиваясь к подозрительным шорохам и шагам, которые пробивались сквозь приглушенные стоны разнузданной женщины, Айрис понимала, что оставаться на угрожающе тихой, ночной улице не может ни минутой дольше.
И потому, рассмотрев свое положение как совершенно безвыходное, Айрис обошла хижину, поднимаясь по внешней лестнице наверх. Дверь комнаты не была заперта, собственно, от воров Брес был защищен не замком, а отсутствием всякого имущества.
Заперев дверь на засов, девушка быстро огляделась. Пустая комната очень походила на ту, которую занимала сама Айрис. С разницей лишь в том, что кровать тут была нетронута.
Скривившись, Айрис потратила некоторое время на то, чтобы отрешиться от назойливых звуков грязного соития, которое шло полным ходом этажом ниже.
Никогда особо не брезгуя, она и теперь без долгих колебаний легла на кровать, веря, что голова Бреса еще не касалась этих подушек. Ведь мужчина предпочитал в качестве ложа ее постель. И в качестве борделя ее комнату.
Вопреки потрясению, измученная работой и бессонными ночами, Айрис достигла царства Морфея быстро. И прежде чем уснуть, пообещала завтра же подыскать новое жилье.
* * *
Никогда не привыкший выставлять женщин вон сразу после того, как проведет с ними ночь, Брес и сейчас не настаивал на уходе Мелиты. Но, очевидно, здешняя обстановка аристократке претила, а может она была оскорблена открывшейся «правдой». Как бы то ни было, его маленькое лукавство заставляло Бреса улыбаться каждый раз, стоило ему вспомнить шок, почти ужас любовницы. На деле же он сам не понимал, что дернуло его сказать эту глупость. Однако, стоило ему эту глупость озвучить, и внутри разлилось блаженное тепло…
Лежа на не своей кровати и смотря в не свой потолок, Брес предположил, что Айрис по принципу талиона забрала себе его комнату вместо своей, узурпированной им. И дабы убедиться в своей правоте, он навестил свои нищенские «покои».
И вид, открывшийся ему, пришелся ему по вкусу.
Дабы насладиться картиной полностью, Брес принес светильник и зажег его в отдалении от кровати, чтобы свет лишь слегка касался спящей. Скованная сновидением, повернувшись к нему лицом, закинув руку за голову, с туникой, которая задралась и обнажала ноги, Айрис была прекраснее Венеры. Теперь уже без шуток.
Сев у противоположной стены, сложив руки на коленях, Брес смотрел. Только смотрел, понимая, что еще никогда созерцание не доставляло столько удовольствия. А еще, что наслаждение можно получать и в муках. Например, в воздержании и терпеливом предвкушении. Ведь когда-нибудь он спросит ее «моя?», и она ответит ему сразу, безоговорочно, утвердительно.
Брес сидел долго, тихо, лишь иногда поправляя фитиль светильника. И просидел бы так до самого рассвета, если бы одно единственное движение не спугнуло его сдержанность. Женщина плавно шевельнулась, перекатившись на спину, и провела рукой по телу словно в приглашающем жесте полном томления. Ее пальцы задели тунику, сбивая широкий ворот в сторону, почти обнажая грудь.
Убеждая себя в том, что не перейдет границу, Брес подсел ближе. Через несколько минут он уже сидел у самой кровати, млея от мысли, что Айрис спит на территории, условно принадлежащей ему. О, если бы она могла видеть его настоящий дом! Как бы он хотел предложить ей себя настоящего, необъятно богатого, сильного, почти всемогущего. Увидеть ее восхищение… он в нем нуждался, но не мог вызвать его вот уже целый месяц. Какая жалость.
С ее приоткрытых губ соскользнул вздох, похожий на тихий стон. И уставившись на этот соблазнительный женский рот, Брес полностью познал смысл выражения «танталовы муки». А ведь когда-то он целовал ее, а она отвечала. И ради чего он так необдуманно пренебрег ее страстью?
Все еще веря, что держит ситуацию под контролем, мужчина наклонился, замирая в миллиметре от женских губ. И каким бы жалким ублюдком он в этот момент не выглядел, Брес чувствовал себя почти счастливым. А потом теплый, нежный выдох прикоснулся к его губам, заставляя мужчину податься вперед.
Айрис проснулась не сразу. Эохайд сначала едва ощутимо, затем откровенно, а под конец нескрываемо жадно поцеловал ее, проводя ладонью вдоль женского тела, которое в ответ выгнулось ему навстречу. И все еще находясь в полусне, девушка простонала, а ее руки потянулись к нему, обнимая, привлекая к себе. О, боги, что это был за момент! Ее тихий, жалобный стон прозвучал как призыв к действию, тому самому, о котором Брес мечтал с возрастающим отчаяньем. А теперь она была в его руках, полностью в его распоряжении, готовая и жаждущая…
— Сет. — Выдохнула Айрис сонно, находя взглядом склоненного над ней мужчину.
Словно оглушенный прозвучавшим именем Брес замер, всматриваясь в темные глаза. Которые медленно, очень медленно наполнялись осознанностью, пониманием ситуации, страхом. А потом Айрис дернулась, разбивая безопасную неподвижность. Ее желание сбежать было естественным, но и в половину не таким сильным, как его желание вытеснить собой мечты о мальчишке, который, будь все проклято, все еще стоит между ними.
И после всего, на что сопляк ее обрек, она еще смеет мечтать о нем? Вспоминать его? Хотеть его? Когда рядом тот, кто только ждет снисходительного взгляда, слова, не обжигающего безразличием, кто лучше этого Сета во всем, кто может дать ей больше, несравнимо больше, чем какой-то смертный недомерок.
Следующий его поцелуй был яростным, наказывающим, требующим ответа, покорности и согласия. И когда Айрис отвернулась, хватая ртом воздух, чужая рука обхватила ее за подбородок, вынуждая принимать жестокую ласку. Она продолжала отбиваться до тех пор пока мужчина не оказался сверху, а его руки резко задрали подол туники, обнажая судорожно сведенные бедра.
Когда Брес оставил ее губы, первым порывом было протестующе закричать, однако твердая ладонь зажала ее рот. Напрягшись от страха и отвращения, Айрис чувствовала его рваные поцелуи на шее, на плечах, на груди, и слышала хриплый полусумасшедший шепот.
— Айрис… Айрис, стань моей… тебе будет хорошо… ты даже представить себе не можешь, как хорошо тебе будет со мной…
Зажмурившись, она не сдержала тихого всхлипа. Эти слова были мучительно похожи на те, которые Сет произносил ей в саду в тот раз. И слышать теперь их от того, кто уже однажды отвернулся, было настоящей пыткой.
Тяжело дыша, едва сдерживая себя от насилия, Брес поднял взгляд к ее лицу. Мокрому от слез.
— Нет. Проклятье! Нет! — Прорычал он, слетая с кровати. — Ну что? Что ты хочешь?! — Не доверяя себе, Эохайд отошел в самый угол и повернулся к кровати спиной. — Твой Сет бросил тебя, ты уже давно не нужна ему! К тому же он остался там, в прошлом, за морем, а ты здесь, и я… — Внезапное осознание того, что сам некогда уподобился Сету, предложив Инанне в качестве доказательства собственной верности забрать ее жизнь, пронзило Бреса резкой болью. Значительно позже он поймет, что люди эту боль называют мукой совести. — Возможно, ты хочешь, чтобы тебя трахнул этот мальчик… Кастор? По нему видно, что он к женщине еще ни разу не прикасался, кроме боли и унижения он не даст тебе ничего! А я покажу тебе то, чего еще ни одна смертная не видела. Я подарю тебе чистое наслаждение. Ни с одним мужчиной ты никогда не испытаешь ничего даже отдаленно похожего. Я хочу показать тебе всю прелесть положения моей женщины.
— Я тебя прощаю.
Брес растеряно обернулся. Увлеченный своей обличительной речью, он даже не заметил, как Айрис встала, поправила одежду, взяла свои вещи и теперь направлялась к выходу. Оставляла его за своей спиной. Опять!
— Что? Прощаешь?! Ты меня прощаешь?! Да ты хоть знаешь, что сделала со мной? Во что ты меня превратила?! — Прорычал он ей вслед, пытаясь тем самым вывести на скандал. На крик. На рукоприкладство.
Пусть ударит его, ведь он заслужил! Пусть накричит, он хочет услышать в этом крике толкование ее непонятного, глухого «я тебя прощаю». Потому что эти слова ужаснули его своим тихим звучанием и убежденностью.
Словно она прощала его не только за грубость и несдержанность, а за все то зло, которое она по его вине была вынуждена пережить. Словно отпускает ему все его грехи, что были до нее, что будут после. Эти чудовищно безжизненные слова прозвучали, не как прощение, а как прощание.
Гораздо позже, размышляя над этим самым моментом, Брес поймет, что должен был удержать ее. Как угодно: угрозами, просьбами, цепями. Но подчинившись реву уязвленной гордости, он предпочел отпустить Айрис и даже убедить себя в том, что на самом-то деле, ему до нее нет никакого дела. И что во всей ойкумене тысячи женщин нуждаются в его внимании, и кто она против них со своей спесью? Неужели он станет ее, рабыню, человека, умолять о снисхождении к себе? Он и так по воле Инанны пал ниже некуда, не хватало только чтобы его унизительное положение довершили мольбы обращенные к человеку.
Называя Сета сопляком и мальчишкой, Брес даже представить себе не мог, как недалеко сам ушел от того, что стояло за этими понятиями.
9 глава
Септимия Бассиана, прозванного Каракаллой, народ не любил. Даже знать и префект, устроившие в честь его отнюдь не триумфального возвращения праздник, были не в восторге от мысли, что коварный, жестокий и переменчивый император вместе со своей одичавшей армией, солдаты которой до сих пор не получили ни денария, остановится в Александрии на неопределенный срок.
Потому теперь, когда властитель Римской империи торжественно проезжал по главной улице усыпанной цветами, приветственные «ave» и восторженные крики подкупленных плебеев перекрывали голоса недовольного люда.
В отличие от аристократии простых граждан Александрии куда сильнее беспокоил не тот факт, что в их прекрасном городе осядут не получившие своей добычи звери, а что Каракалла ославился как кровосмеситель и братоубийца. О том, что он убил Гету, знали или догадывались все поголовно, но молчали, потому что войны за престол не были такой уж новинкой для римских императоров. Однако связь императора с собственной матерью горожане воспринимали неприкрыто возмущенно. И потому в сторону императора то тут, то там сыпались оскорбления, сравнения его с Эдипом, а его мать — с Иокастой и призывы немедленно убраться, захватив с собой своих псов.
Каракалла из Александрии не убрался, но судя по хмуро надвинутым бровям, недружелюбный настрой своих подданных к сведению принял.
— Первый раз в жизни вижу императора! — Пытался перекричать рокот толпы Кастор, наклоняясь к Айрис. — Не думал, что это будет так!
Так громко, ярко, многолюдно, всеохватно, помпезно.
Айрис смогла лишь ответить согласной бесцветной улыбкой. Благо шум избавлял от необходимости разговора. Ведь независимо от темы, беседа была бы в данный момент совершенно бесполезна, и дело тут совсем не в визите императора и ее волнении по этому поводу.
Смотря на раздираемую противоречиями толпу, часть которой посылала к небу восторженные «виват-виват», а другая часть, стараясь перекричать первую, изощрялась в оскорблениях и проклятьях, Айрис казалось, что она заглянула в свою душу. Нынешней ночью произошло то, что разрушило гармонию ее мыслей, порождая полнейшую анархию. И вот теперь часть ее кричит «виват», а другая «убирайся».
Невнимательно следя теперь за движением золоченой колесницы, Айрис пыталась понять, что именно мешает ей всем сердцем возненавидеть высокомерного мужчину. Помимо того, что Брес уже однажды оставил ее в беде, несмотря на заключенный уговор, что был обеими руками «за» ее смерть, что, являясь просто избалованным, назойливым, ленивым божеством, он не признает остальных, ставя свои желания во главу угла… помимо всего этого вчера он готов был добиться своего примитивной силой. Прямо после того, как отымел Мелиту на полу комнаты, которую Айрис уже привыкла называть своим домом. И его нетерпеливые, требовательные прикосновения казались Айрис намеренным оскорблением и долгожданной местью. И все же сейчас, вспоминая его, она не чувствует праведной ярости, хотя, казалось бы, имеет на нее все права. Не странно ли?
Досаду, жалость к себе, растерянность, страх… но не гнев, не ненависть. А ведь в случае с Бресом третьего не дано, его можно было либо ненавидеть, либо боготворить до гроба. Как бы то ни было и в первом и во втором случае смерть обещала быть скорой.
И вот теперь, размышляя над своим положением, Айрис хотелось оттянуть момент встречи с Бресом. Дом представлялся ей теперь местом казни. Ведь увидев мужчину, Айрис не сможет отвертеться, ей придется решить окончательно и бесповоротно, как отныне смотреть на него, что говорить, как себя держать.
Потому, когда следом за своим предводителем усталыми, озлобленными тенями прошагали его легионы, и Кастор спросил, проводить ли ее домой, Айрис ответила отрицательно.
— Знаешь, мне хочется погулять… долго-долго гулять и ни о чем не думать. — Виновато проговорила она, чувствуя, как рука Кастора, словно поощряя, мягко обнимает ее ладонь.
— Значит, будем гулять допоздна! И в кои-то веки ни о чем не думать!