— Давай останемся здесь на ночь, — прошептал Себастьян, когда гости разъехались. — Тебе больше нет нужды туда возвращаться, ни сейчас, ни в любой день в будущем. Ты свободна!
Серена едва не поддалась соблазну. Как легко было отказаться от прежней жизни. Словно она никогда не существовала. Если она больше не появится на Пикеринг-плейс, все будет кончено.
Но она быстро пришла в себя. Только трус бежит, не выполнив взятой на себя миссии. Она никогда не простит себя, если покинет Абигайль в такую минуту.
— До отъезда у нас целый час, — вздохнула она.
— В таком случае не будем терять времени, жена моя, — бодрым голосом провозгласил Себастьян. — Теперь уже на вполне законных основаниях.
— Ты понял, что делать? — процедил генерал Хейуорд, оглядывая стоявшего перед ним человека. Вышеуказанный индивид был настолько немногословен, что ограничился кивком и продолжил ковырять в зубах.
— Отнести письмо на Брутон-стрит, — буркнул он наконец, похлопав по внутреннему карману жилета.
— А что потом? — не унимался Хейуорд.
Парень пожал плечами.
— Если все будет как мы договорились и вы платите мне половину сейчас, а вторую после доставки, значит, все будет сделано как надо. Если что-то пойдет не так, мне какое дело?
Ноздри генерала раздулись: очевидно, он был готов вот-вот взорваться. Но опыт говорил, что не стоит давить на человека, который до сих пор ни разу его не подвел, несмотря на наглость и сводившее с ума немногословие. Правда, если не нравилась работа или он решал, что к нему относятся недостаточно уважительно, вполне мог повернуться и уйти.
— Если дадите обещанные деньги, я немедленно отправлюсь на ту улицу.
Парень сунул клинок в ножны на поясе.
Хейуорд открыл небольшой бумажник.
— Двадцать.
Собеседник коротко, презрительно рассмеялся.
— И это все? Не смешите меня. Пятьдесят.
Генерал дал ему две банкноты и подошел к письменному столу, отпер ящик, вытащил кошель с соверенами и, отсчитав десять золотых кружочков, пододвинул парню. Тот сгреб их и вдумчиво попробовал на зуб каждый, прежде чем ссыпать в карман жилета.
— Значит, я пошел.
— Ты дашь мне знать, когда доставишь письмо?
Вопрос не был удостоен ответа, и мужчина, не прощаясь, покинул библиотеку. Он как раз пересекал переднюю, когда из темного угла под лестницей материализовался Фланаган.
— Кухонная дверь, — бросил он, показывая на черный ход.
Посетитель бросил на него презрительный взгляд и продолжил путь к парадной двери. Он едва не столкнулся с входившей Сереной и, протиснувшись мимо, поспешил на улицу.
Серена, нахмурившись, посмотрела ему вслед. Что затевает отчим? Она знала в лицо безымянного посетителя. Обычно генерал использовал его, чтобы выколотить из неудачливого игрока карточный долг. Одного визита этого человека было достаточно, чтобы добиться цели.
Пожав плечами, она направилась к лестнице. Было уже начало шестого. Нужно переодеться к вечеру.
— Здравствуйте, леди Серена, — поклонился Фланаган. — Кухарка очень расстроена. Не поговорите с ней?
— Да, конечно. А в чем дело?
— Какая-то проблема с рыбой. Не настолько свежая, как следовало бы.
— О Боже! — поморщилась Серена. У кухарки был весьма взрывной темперамент, и, кроме того, она вечно волновалась по пустякам. — Я иду на кухню.
Похоже, идиллический день закончился.
Она коснулась безымянного пальца и улыбнулась, ощутив ободок кольца под перчаткой. Придется снять его до встречи с отчимом, но пока что воспоминания об этом дне так живы в памяти, что трудно прогнать улыбку с губ.
Она решила проблему, предложив кухарке приготовить кур в соусе из бузины, и была счастлива получить неохотный кивок, после чего поспешила наверх переодеваться к вечерней игре.
Глава 19
Джонас Веджвуд явился в дом Саттонов с тщательно подобранным букетиком зимних оранжерейных роз для хозяйки. Он очень нервничал в ожидании приема, который та может ему оказать, но делал все возможное, чтобы казаться уверенным. При этом он невольно старался подражать непринужденным манерам Себастьяна. Он знал, что его костюм безупречен: камзол из темно-синего щелка прекрасно дополнен жилетом в полоску из голубого с серебром дамаста, панталонами из серого шелка и белыми чулками; в жабо булавка с бриллиантом, таким же дорогим, как и те, что лежали в шкатулке с драгоценностями миссис Саттон. Во внутреннем кармане камзола покоился пакетик с серебряным медальоном изящной работы, подарок для Абигайль. Изысканная, не бросающаяся в глаза гравировка. Медальон никак нельзя назвать вульгарным. Ни одна мать не возразит против такого подарка жениха своей невесте!
При условии, разумеется, что помолвка состоится. Но Джонас не позволял себе сомневаться.
Он постучал, и Моррисон, улыбаясь глазами, с особой теплотой в голосе приветствовал его, взял шляпу, трость и плащ и сообщил, что семья сейчас в гостиной.
— Спасибо, Моррисон.
Джонас потрогал жабо, нервно сглотнул и медленно побрел вслед за дворецким.
— Мистер Веджвуд, мэм… сэр…
Джонас вошел в гостиную. Абигайль сидела на диване с пяльцами в руках. Сегодня она выглядела очаровательной, как никогда, в платье из светло-розового шифона с кружевной косынкой на шее. В волосы были вплетены вишневые бархатные ленты.
Услышав шаги, она взглянула на вошедшего с застенчивой улыбкой и, поднявшись, сделала книксен.
Миссис Саттон не двинулась с места, рассматривая Джонаса через лорнет, которого раньше у нее не было. Если она намеревалась вывести его из равновесия, то, наверное, сумела бы, если бы не улыбка Абигайль и сердечное приветствие Уильяма.
— Добро пожаловать, мальчик мой! — воскликнул он, энергично тряся юноше руку. — Садитесь рядом с Абигайль. Диван широкий, места много, всем хватит, не так ли, кошечка?
Он подмигнул дочери, которая немного покраснела, но убрала юбки, чтобы Джонас сел к ней поближе. Тот улыбнулся, прежде чем поклониться ее матери и протянуть букет.
— Мэм, надеюсь, вы любите розы.
Марианна с сухой улыбкой приняла букет. Несмотря на рухнувшие надежды, она не решилась проявить бестактность к человеку, принесшему такие очаровательные цветы.
— Спасибо, мистер Веджвуд. Очень красивые розы.
Она позвонила горничной и велела поставить букет в маленькую хрустальную вазу.
— Что будете пить, Джонас? — спросил Уильям. — Дамы терзают себя ратафией, но нам бы выпить чего-нибудь покрепче — по кружечке эля например.
— Нет, мистер Саттон, мистер Веджвуд выпьет шерри или мадеры, — поспешно вмешалась жена. — Эль хорош утром, но не перед обедом.
Уильям разочарованно вздохнул, но что тут поделать?
— Раз моя жена постановила, значит, так тому и быть. Итак, мальчик мой, шерри или мадеру?
— Шерри, пожалуйста, сэр.
Джонас сел рядом с Абигайль, и та искоса на него взглянула.
— Когда собираетесь возвращаться домой? — осведомилась Марианна, пригубив ратафии. — Думаю, скоро?
Джонас немного растерялся:
— Я еще не решил, мэм.
— Но ведь дядя требует вашего присутствия в своей мастерской?
— Я пока что веду его дела здесь, в городе, мэм. Мне нужно выполнить несколько поручений дяди.
— В самом деле? — с сомнением переспросила Марианна.
Джонас умоляюще взглянул на мистера Саттона.
— Что за допрос, миссис Саттон? — нахмурился Уильям. — Хорошо, что он занимается делами дяди. Заодно теперь есть возможность и поухаживать за девушкой. Верно, кошечка?
Он расплылся в улыбке. Абигайль пролепетала что-то неразборчивое, но глаза ее блеснули. Марианна изобразила улыбку, но ничего не сказала.
— Пора и обедать! — провозгласил Уильям, чтобы прервать неловкое молчание. — Миссис Саттон… — окликнул он, предлагая руку жене. — А Джонас пусть ведет к столу Абигайль.
Марианне пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, но что ей оставалось делать? Абигайль станет миссис Веджвуд, и придется принять это как должное.
Смирившись, Марианна ощутила первый проблеск удовольствия, с которым она объявит своим приятельницам, имеющим дочерей на выданье, что ее дочь первой выйдет замуж… еще до своего восемнадцатилетия, причем за отпрыска самой уважаемой и богатой семьи во всех пяти городах. И конечно, Уильям не пожалеет никаких расходов на свадьбу. Это будет самое незабываемое событие за последние десять лет!
Она позволила себе слегка улыбнуться, глядя на сияющую от счастья дочь. В конце концов лишь бы Абигайль было хорошо.
Уильям заметил кивок жены и облегченно вздохнул. Он знал свою Марианну и верил, что в конце концов ее здравый смысл возьмет верх.
Но теперь на следующие несколько месяцев можно попрощаться с мирной жизнью, к которой он так привык! Теперь жизнь в доме Саттонов превратится в вихрь приготовлений. Марианна будет постоянно мешать своими требованиями, предложениями, проблемами — настоящими и выдуманными, — но ему придется все это терпеть ради своих милых женщин.
С этими мыслями он принялся резать ростбиф и угощать гостя.
— Я всегда говорил: нет ничего лучше, чем добрый кусок говядины.
Он передал полную тарелку лакею, и тот поставил ее перед Джонасом.
— А еще попробуйте йоркширского пудинга, мальчик мой. Кухарка миссис Саттон умеет его готовить. А жареный картофель — лучший во всей стране. Если собираетесь выжить в следующие несколько месяцев, нужно побольше есть.
Он рассмеялся и подмигнул.
Стыдливость Абигайль постепенно растаяла под градом веселых намеков отца, и она принялась оживленно щебетать. К концу обеда Джонас растерял всю свою настороженность и всеми силами пытался очаровать будущую тещу. И так преуспел, что, когда Уильям решил позволить молодым людям немного поговорить наедине, Марианна кивнула и, поднявшись, взяла под руку мужа.
Джонас тоже встал, сжимая салфетку, и низко поклонился.
Родители удалились в гостиную, а Абигайль словно онемела от смущения и стала вертеть в руке бокал. Джонас кашлянул, смял в руке салфетку и снова сел. Но уже через секунду вскочил и выпалил:
— Мисс Саттон… Абигайль, вы сделаете мне честь стать моей женой?
— Да, — прошептала Абигайль, поднимая глаза от стола.
Джонас невольно вскрикнул от радости, схватил ее за руки и поднял со стула:
— Правда? Вы правда согласны?
— Правда, Джонас, — кивнула она.
Он закружил ее по комнате, смеясь от облегчения.
— Вы сделали меня счастливейшим в мире человеком… Счастливейшим во всем Лондоне.
Он прижал ее к себе и неожиданно поцеловал.
— Джонас, вы не должны… по крайней мере до свадьбы, — пробормотала она, но не отстранилась.
— Вы совершенно правы, — прошептал он, снова целуя ее. — Но я ничего не могу с собой поделать, Абигайль, моя дражайшая Абигайль. Моя любовь.
Он снова повел ее в танце, закружил, но внезапно остановился.
— О, я чуть не забыл… У меня для вас подарок.
Джонас выпустил руку Абигайль и полез в карман.
— Надеюсь, вам понравится.
Он вложил пакетик ей в ладонь и с беспокойством следил, как Абигайль разворачивает подарок.
— О, как чудесно, Джонас. Медальон такой красивый… Что же мне в него положить? Ваш портрет? Но пока его нарисуют, пройдет столько времени, а я хочу что-нибудь сейчас.
Она нахмурилась, но тут же просияла:
— Прядь ваших волос.
Абигайль бросилась к буфету и взяла из чаши с фруктами крохотные ножницы для винограда. Джонас стоически перенес потерю пряди своих черных волос, но потом взял у Абигайль ножницы и отрезал у нее золотистый локон. Он сплел обе пряди вместе, вложил в медальон и закрыл.
— Вот… символ и обещание нашей долгой совместной жизни, — прошептал он, поворачивая ее к себе спиной и застегивая цепочку.
Абигайль встала на носочки, чтобы посмотреться в зеркало над каминной доской, и оглядела себя сияющими глазами.
— О, как восхитительно, Джонас! Просто идеально!
— Сделан ювелиром в Хай-Холборне, — сообщил он с ноткой гордости. — Мне сказали, что он известен во всем городе.
— Откуда вы о нем узнали? — улыбнулась она ему в зеркале.
— Кто-то рассказал, — уклончиво ответил он, беззаботно взмахнув рукой. — Тот, кто разбирается в таких вещах.
— Интересно, кто бы это мог быть… — Но, к его облегчению, Абигайль не стала дальше расспрашивать.
Он не хотел говорить, что это Себастьян дал ему адрес ювелира, хотя с усмешкой добавил, что самому ему не по карману изделия этого мастера. Джонас чувствовал, что было бы неприлично и даже вульгарно обсуждать подобные темы с любимой.
— Нам следует вернуться к маме и папе, — сказала она, нежно трогая медальон в ложбинке на шее. — Прежде чем мама пришлет за нами Моррисона.
— Да… да, конечно.
Он не хотел бы снова восстановить против себя мать невесты, и поэтому поспешил к двери, широко открыл ее и поклонился, когда Абигайль проходила мимо с легким реверансом и лукавой улыбкой, нарушившей всякую чинную благопристойность.
Уильям тем временем метался по комнате. Ему хотелось удалиться в библиотеку с бокалом бренди и трубкой, прежде чем лечь спать пораньше, но он не мог оставить гостя. Марианна тоже выказывала все признаки нетерпения, тем более что влюбленные отсутствовали слишком долго. Он облегченно вздохнул, когда дверь наконец открылась и молодые люди вернулись. Один взгляд на их лица сказал все, что им нужно было знать.
— Значит, все решено… все улажено, — объявил Уильям, выступив навстречу с протянутыми руками. — Добро пожаловать в семью, мальчик.
Изящная ладонь Джонаса утонула в его гигантских лапах.
— Постарайся сделать мою девочку счастливой.
— О, я ничего для этого не пожалею, сэр, даю слово.
Джонас понимал, что все время как-то глупо улыбается, но смело повернулся к Марианне, которая тоже улыбалась, но куда более сдержанно.
— Мэм, я буду любить и лелеять Абигайль, — серьезно пообещал он.
— Надеюсь, — обронила Марианна и взглянула на дочь. Ее острые глаза ничего не упустили.
— Что у тебя на шее, дитя мое?
— Медальон, мама. Подарок Джонаса… мистера Веджвуда. Правда, красиво?
Она нагнулась, давая матери рассмотреть безделушку.
Та одобрительно кивнула.
— Очень красиво, и, главное, кстати.
— Мы сплели пряди наших волос, — призналась Абигайль, немного краснея. — Я буду носить медальон не снимая.
Марианна немного растерялась, но поняла, что нужно быть снисходительнее к молодым влюбленным.
— Что же, все это хорошо, дитя мое, но после таких волнений тебе нужно лечь пораньше. Пожелай мистеру Веджвуду доброй ночи. Мистер Веджвуд, вы можете навестить нас завтра утром. Полагаю, вам с мистером Саттоном нужно многое обсудить, а потом с полчаса посидите с Абигайль.
Абигайль разочарованно надула губки.
— Но, мама, мне совсем не хочется спать. Еще рано — только начало десятого.
Марианна решительно воткнула иглу в вышивание и отложила пяльцы.
Абигайль умоляюще взглянула на отца, и тот рассмеялся:
— Миссис Саттон, дайте дочери пожелать жениху доброй ночи. Что плохого, если они перемолвятся словцом?
Он подмигнул жене.
— Я помню, как мы во время помолвки часто прощались с глазу на глаз, так, миссис Саттон?
Марианна послала ему осуждающий взгляд, но все-таки не смогла скрыть нежной улыбки.
— Можешь проводить его до двери, кошечка, — хмыкнул Уильям. — Уверен, что твоя мама не будет возражать.
Если Марианна и возражала, то не собиралась высказывать это вслух. Уильям — хозяин в доме. С этим надо считаться.
— Только до двери, — согласилась она.
— О, спасибо, мама. Ты лучшая мать на свете. — Абигайль обняла мать и поцеловала в щеку. — И я обещаю быть очень благоразумной.
— Посчитай я, что тебе угрожает хоть малейшая опасность, дитя мое, ты не дошла бы дальше двери гостиной, несмотря на помолвку, — объявила Марианна на удивление мягко.
Джонас раскланялся и пообещал приехать завтра ровно в девять, чтобы обсудить брачный контракт с мистером Саттоном, после чего последовал за Абигайль вниз.