– Верно. Откуда мы можем знать, не попытается ли он вступить в личный контакт с Ноэль, как только узнает, что она в Лондоне?
– Но чего он этим достигнет? Он не посмеет прийти к вам в дом, отлично зная, что вы никогда не разрешите ему встретиться с Ноэль.
Эрик хмурился, пытаясь.осмыслить странную логику Эшфорда.
– Я понимаю, что вы правы, но все же это не избавляет меня от беспокойства.
– Я поклялся защищать Ноэль, лорд Фаррингтон, – спокойно возразил Эшфорд, – и намерен сдержать свою клятву.
Должно быть, что-то от его уверенности передалось Эрику, потому что тот повернулся и, встретив взгляд молодого человека, кивнул ему:
– В таком случае мы завтра же после сеанса Ноэль с Сардо начнем укладываться, а послезавтра отправимся в Лондон.
Андре, узнав новость, был крайне удивлен. Он чистил свою палитру, когда Ноэль сообщила ему об отъезде. От изумления он выпустил палитру из рук, а его черные брови сошлись над переносицей.
– В Лондон? Так поспешно?
– Да, – кивнула Ноэль, вскакивая со стула, на котором сидела. – Мама считает, что нам необходимо приехать пораньше. Сделать кое-какие покупки. К тому же придется ездить к модистке. Через несколько недель меня представят ко двору. Я должна быть готова заранее.
– Но это ведь не значит, что вы перестанете мне позировать? – В глазах Сардо промелькнуло беспокойство.
– Разумеется, нет. Мы просто на время сменим адрес, но наше с вами творческое сотрудничество продолжится. – Ноэль подошла к Андре и легонько дотронулась до его руки. – Вам понравится гостиная в нашем городском доме. Это солнечная и уютная комната, намного уютнее, этой. Уверена, что она еще больше вдохновит вас.
Он схватил ее руку и поднес к губам.
– Если в ней будете вы, уверен, что она мне понравится.
– Андре, я знаю, вы ужасно заняты, и, право, Господу Богу известно, как меня утомляют бесконечные приемы, но, когда я окажусь в Лондоне, мы, возможно, сможем выбраться с вами в галерею Франко, и вы покажете мне ее поподробнее. Я была там только раз, и у меня едва хватило времени бросить беглый взгляд на картины. Мне бы хотелось иметь гида, не говоря уже о возможности увидеть ваши творения.
– Cherie, я буду счастлив сопровождать вас куда угодно и в любое время.
– Значит, мы сможем пойти в галерею? – спросила она.
– Как только вы переедете в город. – Губы Сардо коснулись прелестной шейки Ноэль. – А потом мы сможем отправить Грейс с каким-нибудь поручением и останемся одни. – Он поднял голову и заглянул ей в глаза: – Вас это смущает, шокирует?
Ноэль облизнула губы кончиком языка.
– Шокирует? Нет. Но… Я не думаю… – Она не смогла закончить фразы, потому что Сардо закрыл ее рот поцелуем, столь настойчивым, что стало ясно: это только прелюдия к чему-то более серьезному.
Кровь прилила к голове Эшфорда, находившегося в укромном уголке. Он был вне себя от ярости. Ему потребовалась вся его воля, чтобы сдержаться и не ринуться на Сардо.
– Андре, перестаньте! – Ноэль отшатнулась от него. Сардо самодовольно усмехнулся, На губах его заиграла улыбка опытного человека, знающего цену женщинам и умеющего понимать их с полуслова. Он знал, что в их устах слово «нет» часто означало «да».
– Я вас смутил. Простите меня. – Он поднес ее локон к лицу и вдохнул аромат ее волос. – Меня опьяняет в вас все – ваша красота, ваша невинность.
– Я не испугалась, – возразила она, высвобождая пряди волос. – Я просто удивлена.
– Не удивляйтесь. – Он гладил ее затылок и шею. – Мы не станем спешить. Мы будем неторопливы настолько, насколько вы пожелаете. Только скажите мне, чего вы хотите, и я всегда буду к вашим услугам.
– Я не могу сосредоточиться, когда вы говорите такие вещи. – Ноэль отступила от него на шаг. – Пожалуйста, Андре. На сегодня довольно.
– Конечно… – Взгляд, который он бросил на нее, был нежным и понимающим, он не сделал больше попытки прикоснуться к ней. – У меня есть предложение. Сегодня у вас много дел – вам надо упаковывать вещи, готовиться к отъезду. Пожалуй, мне пора оставить вас. Думайте обо мне больше и чаще…
– . Я думаю о вас, Андре. Я думаю о вас постоянно и гораздо больше, чем вы можете себе представить.
Улыбка, которой он ответил ей, была почти счастливой.
– Это поможет мне просуществовать несколько дней без вас. Тогда я узнаю, насколько это соответствует истине. Мы оба узнаем это, как только вы доберетесь до Лондона.
Сардо еще не успел выехать из Фаррингтон-Мэнор, когда Эшфорд вышел из своего укрытия и приблизился к Ноэль.
– Не знаю, кого мне следует убить в первую очередь -. тебя или эту похотливую гадину, – процедил он сквозь зубы, испепеляя ее взглядом. – О чем ты, черт возьми, думала, когда кокетничала с этим мерзавцем и предложила ему повести тебя в галерею Франко?
– Честно говоря, Эшфорд, для человека, клятвенно заверявшего меня, что никогда не теряет власти над своими чувствами, ты ведешь себя странно – ревешь как раненый зверь каждый раз, когда Андре приближается ко мне.
– Приближается? Приближается к тебе?! И это ты называешь «приближаться»?! Да он впился в твои губы так, будто хотел проглотить тебя заживо.
– Не беспокойся. Ты целуешься гораздо лучше, чем он. – На ее губах заиграла озорная улыбка,
– Не испытывай меня, Ноэль, не дразни меня! – Глаза Эшфорда зло прищурились.
– Я учту это, – вздохнула она. – А прогуляться но галерее я предложила потому, что хочу выяснить, какие еще художники пишут картины для Бариччи. Андре не захотел говорить об этом, когда я спросила его напрямик. Пришлось прибегнуть к хитрости. Представь, – она даже хлопнула в ладоши от радостного предвкушения, – я прогуливаюсь по галерее, восторженно разглядывая творения Андре и восхищаясь ею гениальностью. Потом вскользь выбраню бездарные картины какого-нибудь другого художника, имени которого, разумеется, не знаю! Он не выдержит и назовет имена «бездарен». Я сообщу о них тебе, и ты наведешь о них справки. Кто знает, возможно, кое-кто из них преподносит мистеру Бариччи не только свои картины.
– Я уже навел справки о других художниках, чьи работы прошли через галерею Бариччи. – сообщил ей Эшфорд. – По крайней мере, о тех, подписи которых можно было прочесть на картинах… В прошлом году таких было шесть или восемь человек. Остальные неизвестны – подписи на них либо отсутствовали, либо были нацарапаны где-нибудь в углу и их скрывала рама.
– Опиши мне эти работы и скажи, где они висят. На них я обрушусь…
– Лучше ты сосредоточься на горничной леди Мэннеринг. А галереей займусь я.
– Но ты не смог справиться с делами в галерее. Не можешь найти способа получить сведения, которые нам нужны. Может быть, решишь, что на этот вопрос тебе ответит мистер Уильяме?
Эшфорд стиснул зубы, и на щеках его обозначились желваки:
– Нет, у мистера Уильямса я этого спрашивать не стану. Но если ты воображаешь, что он преисполнится доверия к тебе и не станет следить за каждым твоим шагом, за каждым движением, то весьма ошибаешься.
– Ладно, ладно, – поторопилась успокоить его Ноэль, испугавшись его реакции. – Я буду осторожна с Андре. Что же касается мнимой опасности, испугавшей тебя, то я ведь буду там днем, когда в галерее полно посетителей. К тому же не забывай, что с нами будет Грейс.
– А потом?
– Мы с Грейс отправимся прямо домой. Если, конечно, – Ноэль бросила на него лукавый взгляд, – ты не захочешь встретиться со мной на какой-нибудь частной квартире, на что намекал Андре. Я могла бы тогда убедить Грейс уехать, а сама бы. задержалась. Но ее попытка смягчить Эшфорда не увенчалась успехом. С мрачным видом он потирал затылок. – Нет, этот способ не годится. – Эшфорд становился все мрачнее. – Если ты решишься отправиться в галерею, я последую за тобой. И не беспокойся, что меня заметят, – добавил он, отметая все возможные возражения движением руки. – Я буду держаться на расстоянии.
– Хорошо, но сделай так, чтобы Андре не увидел тебя.
– Это я сумею, – пообещал Эшфорд. – Во всяком случае, тебе придется извиниться перед Сардо и отложить визит в галерею на несколько дней, как и ваши сеансы.
– Потому что я сначала должна побывать в доме лорда Мэннеринга?
– Отчасти поэтому: Но главное – я не хочу, чтобы Сардо вертелся возле тебя без моего присмотра.
– Я думала, что ты собираешься в Лондон прямо сейчас, – удивилась Ноэль.
– Я должен сделать одну остановку на пути в Лондон. Это займет всего два дня.
Последовала пауза, и она была столь выразительной, что Эшфорду казалось, будто он читает ее мысли и слышит вопросы, возникшие в ее хорошенькой головке,
– Я смогу удерживать Андре на расстоянии, пока тебя не будет, – сказала она просто, но твердо. – Я притворюсь, что устала до изнеможения, если это понадобится. Папа будет в восторге, если я попрошу его быть моим телохранителем. Главная же моя цель – встретиться с горничной леди Мэннеринг. Если нужно, я готова встречаться с ней столько, сколько нужно, пока она не скажет мне всю правду. Я надеюсь, что к этому времени ты закончишь свои дела.
Эшфорд потянулся к ней и нежно провел рукой по ее щеке.
– Я полагаю, что так оно и будет. – Его мучили противоречивые чувства – любовь к ней и беспокойство за нее. Он опасался, что его отсутствие может толкнуть пылкую Ноэль на опрометчивый поступок. Она может слишком досадить Бариччи, а это очень опасно.
«Ноэль еще полностью не созрела, но скоро она убедится, что встретила свою судьбу». Самодовольная ухмылка блуждала на лице Андре, когда он, подойдя к мольберту, стал поправлять наброски, сделанные на предыдущих сеансах. Прижав палец к губам, он принялся расхаживать по комнате, задумчиво поглядывая на свою работу.
«Изумительно! Изысканно!» Ему нравилось то, что он уже сделал…
Андре чиркнул спичкой, зажег свечу, стоявшую на полу у его походной кровати. Его окружило неяркое золотистое сияние.
Наброски при таком освещении выглядели превосходно. Он лежал на боку, наклонив свои рисунки под определенным углом, дающим эффект присутствия.
Вот Ноэль на морском берегу, а вокруг – изрезанные трещинами уступы и скалы, а вода прибоя разбивалась брызгами у ее ног. Какой уязвимой и одинокой она казалась!
Он отложил набросок в сторону и обратился к другому – Ноэль, входящая в волны, руки простерты к горизонту, будто она стремится обнять его. Влажное платье липнет к телу. Ее черные как смоль волосы усыпаны алмазными капельками'воды. Женщина из сказки – хрупкая и незащищенная.
Ему захотелось успокоить ее, сказать, что она в безопасности, что он позаботится о ней и будет заботиться всегда. Последние три наброска носили интимный характер, и он улыбался, лаская их взглядом. Он сделал их недавно и наслаждался каждой минутой, пока работал над ними. создавая в своем воображении эти позы, блеск глаз, матовость кожи. Потом он часами смотрел на них, прежде чем уложить в папку, и держал рисунки в ней, открыв ее только в своей студии, оставшись наедине с ней.
Один. Один с Ноэль. Он разложил три последних наброска на полу, пытаясь решить, который ему нравится больше, На первом Ноэль была изображена сидящей на стуле, задрапированной в какую-то ткань, на втором – распростертой на полу, на ковре, на третьем нежилась в постели. В его постели! На всех трех набросках она была представлена обнаженной – ее сверкающая белизной кожа и совершенной формы грудь сводили его с ума. А синева бездонных глаз уводила куда-то в волшебный мир счастья. Он с трудом преодолевал искушение приготовить палитру и начать писать ее портрет тотчас же. Но он подавил желание творить, подобно эротическому желанию. Он сегодня потратил столько сил, создавая ее образ, а потом любуясь ею, что ему казалось, будто акт любви уже совершен.
Ночь сгустилась над Саутгемптоном. Коляска проехала по широкой круговой подъездной аллее и остановилась.
Дафни подняла голову от страниц романа, который она читала, и выглянула из окна зеленой гостиной. Затем повернулась к мужу, который сидел в кресле, записывал новые статьи приходов и расходов в толстую тетрадь в кожаном переплете.
– Наконец-то! – воскликнула она, вставая с кушетки. Пирс поднял голову, еще не понимая смысла ее реплики.
– Наконец наш сын здесь. А я все гадала, когда же он приедет в Маркхем. Дорогой, он приехал повидаться с тобой. – Она подошла к Пирсу и присела на подлокотник его кресла. Пирс медленно закрыл свою тетрадь, отложил в сторону.
– Ты думаешь, он приехал из-за Ноэль?
– Конечно! – вздохнула Дафни, беря Пирса за руку – их пальцы переплелись в нежном пожатии. – Я помню, как мучительно ты принимал это решение. Все события должны проделать полный круг, полный цикл! Почему и хорошее, и плохое должно повторяться? Почему родители не могут избавить детей от боли, которую уже пережили сами?
– Потому что, только претерпев эту боль, дети могут в полной мере испытать радость, – ответил Пирс, поднося к губам их сплетенные руки и целуя кончики пальцев Дафни. – Не волнуйся, Снежинка. То, что Эшфорд здесь, означает одно, он знает, чего хочет.
– Помоги ему обрести это, – нежно обратилась к нему Дафни. – Помоги ему получить то, что есть у нас с тобой.
– Считай, что я это сделал. – Глаза Пирса потемнели от нахлынувших чувств.
Наклонившись вперед, Дафни нежно прикоснулась губами к губам мужа.
– Мне не важно, сколько лет прошло, – прошептала она. – Ты так же умеешь выполнять мои просьбы и удовлетворять желания.
Она уже была на полдороги к двери, когда вошел Эшфорд.
– Привет, мама, – сказал он с усталой улыбкой.
– Ты выглядишь измученным. Ты ел? – Дафни поцеловала сына в щеку.
– Теперь, когда ты спросила, понял, что нет, – Он провел рукой по волосам матери. – Не ел, по крайней мере с.полудня.
– Сейчас распоряжусь, чтобы принесли поднос с едой. Садись, отдохни и поговори с отцом. – Она продолжила свой путь к двери.
– Мама…
Дафни остановилась в дверях. – Ты не хочешь спросить меня, почему я здесь?
Она ответила ему проникновенной улыбкой:
– Нет. – И закрыла за собой дверь. Эшфорд не менее минуты созерцал закрытую дверь, потом повернулся к отцу:
– Я так понимаю, что вы меня ожидали?
– Твоя мать уже давно ждет тебя. – Пирс улыбнулся и жестом пригласил сына сесть. – Она удивительная женщина.
Эшфорд присел на край дивана, охватив колени руками и глядя в глаза отцу.
– Не желаешь ли сначала обсудить, что нам удалось расследовать? – спросил Пирс, закидывая ногу за ногу. – Или мы отложим обсуждение этого вопроса на потом, а сначала обсудим главную причину твоего появления у нас?
– Лучше так и сделаем.
Глубоко вздохнув, Эшфорд пустился в обсуждение своих затруднений, не теряя времени на частности и не отвлекаясь.
– Я был решителен с рождения, отличался ясностью ума и не сворачивал с пути, с тех пор, как научился ползать. Так почему, черт возьми, я должен спасовать теперь?
– Потому что теперь ты влюблен, – ответил Пирс, столь же честный и прямолинейный, как его сын. Эшфорд кивнул и вздохнул с облегчением:
– Это я знаю и сам. Но все прочее вдруг изменилось и пришло в хаотическое состояние.
– Повторяю: все дело в том, что ты влюблен. – Пирс встал, налил два бокала бренди, один из которых протянул Эшфорду. Занятый вроде бы только напитком, задумчиво помешивая его в бокале, он говорил: – Мое дело, разумеется, занимает большое место в моей жизни, Эшфорд. Но ты, твои братья и сестры и, конечно, в первую очередь твоя дорогая мать, моя бесценная жена, – это вся моя жизнь. Я все еще живо помню момент, когда я осознал это, и чувства эти органично вошли в мою кровь и плоть навсегда.
Пирс поднял голову и проникновенно посмотрел на сына.
– Это случилось тогда, когда твоя мать приложила мою ладонь к своему животу и сказала, что я стану отцом. Незабываемый момент… Это случилось следом за самой ужасной ночью в моей жизни: ночью твоя мать привезла меня домой после ограбления с пулей, засевшей в плече. Потом она забрала у меня оловянную кружку с деньгами и отвезла по назначению. Ради моего дела она рисковала не только репутацией, но и свободой. Подобно пуле, сразившей меня, вдруг пронзила мысль: еще немного, и я мог бы потерять все – жену, свое будущее и жизнь, которая только зарождалась и о которой должен я был заботиться не меньше, чем о своем деле.