Он кивнул и понял, что больше не выдержит встречи с любимой сестрой. Слишком сильные переживания. Она, видно, прочла его мысли, неожиданно поцеловала.
— Мне надо работать. Как только узнаю результат томографии, сразу сообщу. Если все будет в порядке, Агнес могут сегодня же выписать.
— Если нет, я, возможно, воспользуюсь твоим предложением насчет машины.
— Ладно, — кивнула она.
Джон еще раз крепко обнял ее, проследил, как она взбирается на крутой берег, бежит по стене к высокому холму, оборачивается, машет ему.
Он помахал в ответ, волнение переполняло его. Начинался прилив, вода наступала с моря, заполняла прибрежные заводи, закручивала водовороты в песке. Шесть часов между приливом и отливом, шесть лет он пробыл вдали от семьи. Представил себе Хонор — прежнюю и вчерашнюю, до смерти перепутанную за Агнес.
Все это невозможно держать в душе. Джон схватил кирку, замахнулся. Шесть лет тюремного заключения выливались в слезах, в воздух летели каменные осколки. Ничто угрожающее его девочкам не имеет права на существование, и он вдребезги крушил валун, стоя в воде, нежно плещущейся под ногами.
Глава 10
— Ну, рассказывай, — велела Реджис, присев на соседнюю койку, — что там на снимке. Прошлой ночью — или утром, — когда они возвращались домой, Сес сбегала за фотоаппаратом Агнес и принесла его в отделение «скорой», навестив сестру чуть раньше.
— Не помню, — ответила Агнес, откинувшись на подушки. В голове стоит звон, ничего нельзя вспомнить. Солнечный свет льется в окна, яркий, прекрасный, но от него головная боль лишь усиливается. — Расскажи еще раз, какой он, как выглядит?
— Как обычно. Наш замечательный папа. Я даже забыла, что он такой высокий. Фантастика. — Реджис затрясла головой. — Ты наверняка помнишь, как он на берегу делал тебе искусственное дыхание. Это он спас тебе жизнь.
— Раньше никогда ничего подобного не было…
— То есть, раньше никто не спасал тебя от смертельного кровотечения, не вытаскивал из воды? Господи Боже мой, Агнес, ты же действительно могла погибнуть!
— Нет. Я хочу сказать, никогда еще не натыкалась на камень. Сто раз ныряла с той стены. Точно знала, где он, и могу поклясться — он сдвинулся. Или просто сама просчиталась…
— Гналась за видением, — криво усмехнулась Реджис.
— Не смейся надо мной, — предупредила Агнес.
— Правда, никто не гоняется за видениями. Их либо видишь, либо нет. Например, тетя Берни…
— Вот именно! В том-то и дело. Ей явилось видение на территории Академии и мне тоже, клянусь. Вдобавок, разве тебе не кажется чудом, что папа оказался на том самом месте в тот самый момент? Он ведь спас мне жизнь…
— Кажется, — признала Реджис. — Только слушай, Агнес, мне Сес рассказывала о рыжем ангеле. Помнишь? Бред сумасшедшего. А видение…
— Оно на снимке.
— Покажи.
Агнес протянула фотоаппарат, внимательно наблюдая за сестрой. Реджис скептически относится к религии, считая, что в природе хватает чудес, объясняющих тайны жизни. Она абсолютно практична, полностью полагается на собственную силу и волю. Поэтому Агнес торжествовала победу, видя, как сестра изменилась в лице, взглянув на дисплей цифровой фотокамеры.
— Видишь?
Она вспомнила, как взобравшись на стену, почувствовала под босыми ногами теплые камни, сохранившие накопленное за день тепло, побежала, готовая воспарить в небо, как ангел. Ночь при звездном свете была все-таки темной, загадочной, потом ее окутал белый свет, поднял в воздух…
— Это твоя ночная рубашка, — объявила Реджис.
— Что? — переспросила Агнес.
— Прозрачная белая ткань, — присмотрелась Реджис. — Ничего больше.
— Ты вечно все портишь, — задрожала Агнес.
— Слушай, — сестра схватила ее за руку, — может быть, чайки в тот момент вспорхнули. Ты испугалась их, когда нырнула. Просто мелькнуло что-то белое, а вовсе не видение.
Глаза Агнес наполнились слезами.
— Чего ты? — испугалась Реджис.
— Разве не знаешь, что мне надо верить во что-то хорошее? — разрыдалась она. — Знать, что кто-то о нас заботится после всего случившегося… Когда папа попал в тюрьму за то, чего не делал… мама просто исчезла… ты выходишь за Питера… — Слова сами слетали с губ, Агнес их не могла удержать.
— При чем тут Питер?
— При том! — Она обливалась слезами, чувствуя, как в голове застучало. — Он просто твое видение, ангел, который не позволяет тебе погрузиться во тьму…
— Слушай… — Реджис побелела, когда сестра, всхлипывая, уткнулась лицом в ее ладони.
— Я должна знать, что нас кто-то хранит, — рыдала Агнес. Она была не в силах сдержаться, когда Реджис старалась разуверить ее, что вчера вечером она видела нечто мистическое и священное, что их семью охраняет какая-то добрая сила.
Реджис стиснула ее руку. Открыв глаза, Агнес увидела лицо сестры совсем рядом, глаза, смотревшие ей прямо в глаза.
— Мы сами друг о друге заботимся. Обо мне Питер заботится. Если ты говоришь, что на снимке ангельские крылья, значит, так и есть. Что я знаю?
Дверь открылась, сердце Агнес застучало. Она упала на подушки, от всего отрешилась, стараясь улыбнуться сквозь слезы. Прошлой ночью он обещал сегодня прийти и пришел.
— Легок на помине, — заметила Реджис. — Брендан, рыжеволосый архангел.
— Я не вовремя?
— Вовсе нет. — Реджис быстро пожала сестре руку. — Просто шутка.
— Тебе лучше? — спросил он, глядя на Агнес.
— Да, спасибо, — кивнула она.
— Приятно слышать. Добрый знак.
— Сегодня ты за ней присматриваешь? — уточнила Реджис.
Брендан не ответил, глядя на Агнес сияющими глазами. С виду он был на несколько лет старше Реджис — года двадцать два — двадцать три, рост пять футов девять дюймов, очень худой, с ярко-рыжими волосами. Агнес никогда не видела таких голубых глаз и немного прищурилась под их пристальным взглядом.
— Брендан Маккарти? — переспросила Реджис, присматриваясь к табличке у него на груди. — Эй! Ты сегодня дежуришь при ней?
— М-м-м… нет. Я служу в «скорой помощи»… Мне сообщили, что Агнес перевели на шестой этаж. Просто хотел заглянуть, посмотреть, как она себя чувствует. И… — запнулся он, снова глядя на Агнес, — …передать вот это.
Брендан положил на поднос раковину. Она протянула руку к идеально отполированной устрице и сказала:
— Спасибо. Откуда ты знаешь, что я люблю ракушки?
— Не знаю. Просто нашел, подумал о тебе.
— Ты был на берегу прошлой ночью? — Реджис поднесла к его глазам аппарат. — До смены? Наверно, моя сестра слышала шелест твоих крыльев.
— Молчи, — смущенно покраснела Агнес.
— Кроме того, — продолжала она, — я видела, у тебя вчера джинсы были в колючках. В тех, которые на берегу растут.
— Это какой-то другой ангел, — пробормотал он, глядя на дисплей.
Как ни странно, Агнес очень понравилось, что он на нее оглянулся, пропустив мимо ушей дурацкое замечание Реджис насчет колючек.
— Попрошу сестер на этом этаже хорошенько за тобой присматривать.
— Выкроил из рабочего расписания время? — усмехнулась Реджис.
— Без проблем.
— Странно, — заметила она. — Почти все теряют работу, выбившись из расписания, не явившись на сверхурочное дежурство. Впрочем, ангелы, видно, всегда сверхурочно работают, правда?
Брендан смущенно кивнул головой.
— Наверно. Я потом загляну, ладно, Агнес?
Она только кивнула, держа в руках раковину.
— Ладно, — ответила за нее Реджис, — заглядывай.
Когда он вышел из палаты, она улыбнулась сестре.
— Ты ему приглянулась.
— Просто прошлой ночью была его пациенткой.
— Наверняка видела, как он над тобой стоял, охранял. Зашла его сменщица и сильно удивилась: он даже не должен был дежурить. Словно знал, что тебя привезут, и примчался. Ты знакома с ним?
— Нет. Вчера ночью впервые увидела.
— Под халатом на нем были джинсы в налипших колючках. Могу поклясться, из зарослей между берегом и виноградником.
— Что он там делал? — нахмурилась Агнес, чувствуя головную боль от практичных, обыденных рассуждений Реджис.
— Возможно, искал настоящую и единственную любовь… тебя.
Она задохнулась и охнула, ощутив боль в ушибленных ребрах.
— Не говори так! Разве не помнишь?
Реджис сразу умолкла. Агнес, взглянув на нее, поняла, что сестра помнит очень хорошо.
— Папа всегда говорил, что мама его настоящая и единственная любовь.
— Знаю. — Реджис легонько погладила руку сестры, словно та была птичкой, сломавшей крыло.
— А теперь он дома, — продолжала Агнес. — Прошлым вечером увидел свою единственную любовь…
Реджис не сказала ни слова.
У Агнес болело все тело — по словам врача, от искусственного дыхания, когда отец чуть не переломал ей ребра. Благодаря ему, она осталась жива. Это чудо — почему же ей так плохо? Охваченная сомнениями, она вновь задрожала, заплакала.
— Это тебя огорчает? — с недоумением спросила Реджис.
— Нет, — всхлипнула Агнес. — Просто мне очень больно.
— Скоро пройдет, — заверила сестра. — Мама там разговаривает с врачами, они уже сказали, что ты завтра вернешься домой. Все будет хорошо.
— Мне не из-за этого больно.
— А из-за чего?
— Почему папа не приходит?
Реджис не ответила. Агнес понимала, что сестра не хочет ее огорчать. Прошлой ночью, теряя и вновь обретая сознание, пока ее укладывали в машину «скорой помощи», она слышала, как мать кричала на отца — фактически вопила, выплескивая жаркую черную злобу.
— Она его не пускает ко мне?
— Скорей, он не желает обострения отношений. Ему сейчас прежде всего хочется, чтобы ты поправилась. Просто дожидается, когда ты вернешься домой. Только о тебе и думает.
Хуже всего, что он так близко, но и так далеко. Каково ему одному, без них? Агнес всхлипнула. Почему родители не понимают, что все должны быть вместе?
— Знаешь, о чем я думаю? — спросила Реджис. — Как папа обрадуется, увидев Сеслу! Он ее жутко любит…
Агнес не смогла ответить, лишь крепко стиснула подаренную Бренданом ракушку, думая об отце и стараясь не разрыдаться.
Вечером Джон позаимствовал у монахинь фургон и поехал в больницу. Берни сообщила, что Агнес хотят подержать там еще день на всякий случай. Непривычно ехать по знакомым дорогам, помня, как он мчался по ним в ночь рождения Агнес — собственно, при рождении всех своих дочек.
На автостоянке для посетителей чувствовалось дуновение бриза с гавани. Джон вошел в центральный подъезд и напрягся всем телом. Оштукатуренные стены, линолеум на полу напоминали, что это официальное учреждение, и он постарался избавиться от интуитивной боязни, бегом взбежав по лестнице. Добежав до палаты Агнес, думал только о том, чтобы скорее увидеть дочь.
Она лежала на белых подушках с забинтованной головой, с закрытыми глазами. Мать и сестры уже ушли, оставив ее одну.
— Солнышко, — прошептал он.
Агнес распахнула глаза.
— Папа!..
— Как себя чувствуешь?
— Голова болит.
— Сочувствую, детка. Немного поболит, а потом пройдет. Ты жутко нас перепугала.
— Я не знала, что там камень, — пробормотала она со слезами.
— Видно, его накрыло приливом.
— Прости, что я доставила вам столько волнений. Наткнулась на валун…
— Не за что извиняться. Нам нужно только одно — чтобы с тобой было все в порядке.
Она кивнула, но плечи затряслись в беспомощных рыданиях. Девочка плакала у него на груди, промочив слезами рубаху, а Джон думал о предательском камне в воде, который чуть не отнял у него дочь.
— Тебе надо поспать, — шепнул Джон.
— Не уходи, пап, — пробормотала Агнес, толкая его кулачками, как маленькая. — Не уходи, пока не засну.
— Не уйду, обещаю.
И не ушел, пока Агнес не погрузилась в сон, долго еще просидев после этого, чтобы полностью удостовериться.
На другой день Агнес спокойно лежала в собственной постели, а Хонор стояла в своей мастерской, перепачкавшись в масляных красках. Безумные события — подготовка холста, красок, начало работы, несчастный случай, едва не лишивший ее дочери, — привели в какое-то отупение. Вчера она легла спать с тревогой, с облегчением, с миллионами других переживаний и долго не могла заснуть, даже закрыть глаза. Видела перед собой только насквозь промокшего, перепачканного в песке Джона, обнимавшего Агнес. Абсолютно нереально. Эта картина преследовала ее на протяжении всей бессонной ночи — муж с дочерьми на руках — сначала с Агнес, потом с Реджис. Картина менялась.
Хонор со всех ног бросилась в мастерскую, чтобы запечатлеть ее. Краски и контуры выливались на холст, она думала только об этом, а не о своем ребенке в больнице. Работала кистью, наносила мазки, грубо изображая Джона с их дочкой. С Реджис или с Агнес — неясно и, может быть, даже неважно. Он был очень нежен, но явственно чувствовались душевное напряжение, волнение, мрачность… Она полностью погрузилась в работу, стараясь не упустить ничего.
В точке перспективного схода на фоне возникла вершина холма, увенчанного старой каменной стеной. Хонор опустила кисть. Почему она это сейчас написала? Потому что ничего нельзя упускать.
Кисть изобразила круглые камни с белыми крапинками лишайников, смягчавшими очертания, оставив темное пятно — отверстие, где пряталась шкатулка.
О, какая хищная охота пошла после ее находки! В шкатулке они обнаружили корешок билета, золотое кольцо, свидетельство о смерти, начерченную от руки карту Ирландии, самых дорогих мест для Кормака Салливана — графств Корк и Керри с изрезанными скалистыми берегами, протянувшимися в Атлантический океан костлявыми длинными пальцами. На кончике одного — Баллинкасла — было написано «дом».
Первыми в Ирландию отправились Том и Берни. Они влюбились в Дублин — родной город Келли, — и каждую неделю слали Джону и Хонор открытки с изображением замков, реки Лиффи, пивных, украшенных цветами. Медленно водя кистью, Хонор вспоминала, как рассматривала их, воображая ирландскую романтику и чудеса.
А в Джона найденная шкатулка вселила мрачную страсть. Он одержимо раздумывал над ее смыслом, спрятав в потаенных глубинах души, откуда она вдохновляла его творчество. Страдания предков, их борьба за лучшее будущее для своих детей привели его в невиданный доселе гнев и ярость.
Голод: нечего есть, нечем жить. Британцы угнетают ирландцев, отнимают пищу, работу, жизнь. Тела родных иссохли от голода, кости утратили крепость. Они жили на самых западных землях Ирландии. Каким образом поняли, что спасение за океаном, в Америке? Как могли покинуть любимую землю, родных, и как не могли их покинуть? О, голодные пароходы, пропахшие болезнью и смертью, набитые под завязку людьми, потерявшими все, что любили, до последней крохи…
Джон всегда знал, что его инсталляция будет стоять на вершине утеса, на краю Ирландии, как символ стремления прадеда Кормака добраться до Америки на другом берегу океана.
Кормак Салливан родился первого августа 1831 года в Западном Корке, а умер четырнадцатого ноября 1917 в Хартфорде, штат Коннектикут. В Ирландии он стал каменщиком, работая на своего отца, Симуса, освоившего профессию во время голода, получая работу от равнодушных к их бедам британцев. Все силы уходили на выживание, но Салливаны становились мастерами, художниками, расчищали земли, возводили каменные стены, создали свою фирму, завоевали уважение в графстве и за его пределами.
Во время расчистки прибрежного участка на мысе Бера лопата Симуса Салливана наткнулась на золото — буквально.
Нанятый семейством Дарганов, владельцев фермы в Баллинкасле, он нашел две вещи: золотой кубок и золотое кольцо с красным камнем, пошел прямо в дом и предъявил сокровища. Обрадованный мистер Дарган отдал ему в награду кольцо и поведал историю: в конце 1500-х годов на север с Непобедимой армадой[18] и сами по себе плыли алжирские и испанские пираты. Выдававшаяся в Атлантику Ирландия была неприступна, и пираты взяли в осаду все западное побережье. Одна шайка захватила целый город, обратив ирландцев в алжирских рабов. Кое-кто из пиратов обосновался в округе, пряча награбленные сокровища в бесчисленных морских пещерах вдоль скалистых берегов, закапывая в землю в приметных местах.