— Нет. А что?
— Я сегодня встал рано, пришел сюда до рассвета. Нашел Джона на берегу за работой. Оказывается, лабиринт строит. Я говорю, предки-каменщики наверняка перед ним шляпы сняли бы, а он шутки не принял, был не в том настроении.
— Почему? Что случилось?
Том покачал головой.
— Сначала он не хотел рассказывать, потом понял, что я не отстану, пока не признается, и объяснил. Как я понял, они с Хонор пошли в кино на пляж в Хаббард-Пойнт. — Он бросил на нее взгляд, проверяя, помнит ли она. Разумеется, помнит, стараясь сохранять спокойное выражение на неподвижном лице.
— И очень хорошо, что пошли.
— В тот год, когда они с Хонор стали встречаться, мы все на пляж в кино бегали. Помнишь?
— Это было очень давно, — сурово заметила Берни.
— Слышу голос монахини.
— Я и есть монахиня.
— Будто я когда-нибудь смогу это забыть.
— И что с ними случилось? — спросила она.
— По словам Джона, отец Питера сделал какое-то замечание, и Реджис на него набросилась.
— Набросилась? — ошеломленно переспросила Берни.
— Да, — кивнул Том. — Джон говорит, из себя вышла. Он за нее боится. Хонор ему не позволяет с ней поговорить.
— А сама что говорит?
— Ну, по-моему, Джона винит за вчерашнее и за все остальное. Хуже того — он сам себя обвиняет. Мне его вид не понравился.
— Что же ты о нем думаешь? — Берни смотрела на надписи на стене, вспоминая одиноко сидевшую в монастырской церкви Хонор.
— Он хочет поговорить с Реджис, закончить задуманное, — сказал Том. — Насчет остального точно не знаю. По-моему, собирается уезжать.
— Куда? — Сердце Берни заколотилось при мысли о новой разлуке с братом.
— Неизвестно. Думает, что доставил слишком много страданий Хонор и девочкам. Я, кстати, спросил, не его ли рук это дело, — взглянул он на исцарапанный камень.
— Нет, — твердо объявила она.
Том пожал плечами.
— Он говорит, что был далеко, когда появилась первая надпись. Я стараюсь понять, один ли человек сделал обе.
— И что думаешь?
— Ну, как ты сказала, источник тот же. Стало быть, автор знаком с Песнью песней. Слова нацарапаны печатными буквами, трудно заметить разницу в почерке. Впрочем, есть кое-что. — Том указал на новую надпись, оглянулся на Берни, поманил к себе. — Я не кусаюсь.
Она на секунду закрыла глаза. Никогда не боялась Тома. Как только вернула Хонор письмо, словно открыла дверь, которую уже не сможет закрыть. Прошлой ночью пыталась заснуть, после полуночи наконец задремала. Снился ей этот грот, груды монет, книги, карточки с мессы, отчаянные записки, оставленные надеющимися просителями, статуя Девы Марии… Во сне она изо всех сил старалась завалить вход огромным камнем, чтобы опечатать секреты и больше никого сюда не пускать.
— Ну, давай, говори, — приказала она.
— Ладно. Вот, видишь, писавший усердно трудился над первыми несколькими словами: «положи меня, как печать, на сердце твое», — а дальше заторопился. Будто сначала думал, что у него полно времени, а потом заспешил. Или его кто-то спугнул.
— Последнее слово «любовь» просто процарапано, — согласилась Берни.
— Как будто он понял, что его вот-вот застукают. Кто-нибудь здесь ходил среди ночи?
— Я. — Она подняла на него глаза. — Заснуть не могла и пошла прогуляться.
— Патрулируешь территорию, сестра? — спросил Том, возвышаясь над ней, не прикасаясь, но стоя слишком близко.
— Зачем?
— Не знаю. Выискиваешь заблудившихся племянниц или романтично настроенных идиотов, которые царапают стены в гроте.
— Просто гуляла, и все.
— Кстати, как в Библию попала любовная поэма? — спросил он, словно не слышал.
— Это притча, — объяснила она. — Бог привел ее автора к идеальной любви. Ученые в целом согласны, что это символ возвышенного духовного союза, а не романтическая любовь. Поэтому твоя теория рушится.
— Кому-то пришлось попотеть, — заметил Том, разглядывая стену. — Буквы неглубоко врезаны в камень, но все равно потребовались усилия. Тот, кто это сделал, действительно одержим чем-то. Похоже, дело темное.
— Да, — согласилась Берни, думая о Джоне с его лабиринтом, о Хонор в капелле, о разъяренной Реджис, об Агнес на стене, о прочих неразрешимых загадках. Сколько любви и сколько тревог…
— Значит, говоришь, это нечто священное, а не личное?
Она кивнула. Не хочется лгать здесь, лгать Тому. Хотя фактически это не ложь. Она верит, что личное столь же священно, как религиозное. Знает, что это противоречит католической доктрине, но для нее Песнь песней всегда остается поэмой о человеческой любви.
О священных узах между двумя людьми, любящими друг друга.
Берни стояла, чувствуя на себе его взгляд. Волосы свешивались ему на глаза, хотелось их откинуть, пригладить, но она не сделала этого. Только сказала:
— Я не вижу твоих глаз.
— Зачем тебе их видеть?
— Чтобы понять, о чем думаешь.
— Думаю, бывает ли на этом свете крепкий союз между двумя людьми.
— Том…
— И думаю, что надо сообщить в полицию. Не знаю, угроза это или крик о помощи, но мне не нравится.
— Не надо сообщать. Сами разберемся.
Он бросил на нее долгий холодный взгляд, который она уловила даже сквозь пряди волос.
— А вдруг тем временем что-нибудь произойдет? Кто-нибудь пострадает, совершит что-то опасное? Из-за разбитой любви.
— Кто?
— Выбирай по номерам из списка, — предложил он.
— Откуда столь язвительный тон?
— Знаю, я здесь просто смотритель, но считаю себя ответственным за порядок на всей территории. Знаю, что должен делать, сестра, и сделаю.
Она не ответила.
Том вышел из грота, она не оглянулась. Мысленно видела, как он качает головой, даже теперь после стольких лет сердясь на нее за несбывшиеся надежды. Догадывается ли, что ей тоже хотелось, чтобы они сбылись? Одна Хонор знает почти всю историю, хоть и не до конца. Берни торопливо вышла, решив ее найти. Надо поговорить с подругой.
Она взобралась на холм, побежала в развевавшихся одеждах и плате к капелле, вспоминая слова Тома о людях, страдающих от разбитой любви. Две юные послушницы по-прежнему молились у алтаря, но кроме них никого в церкви не было. Хонор исчезла.
Хонор не знала, с чего начать. Столько хотела сказать Богу, а полчаса просидела с пустой головой и пылающим сердцем. Она была счастливым ребенком, удачливой девушкой, женщиной. Вышла за любимого, родила ему троих дочерей. Одаренные талантом, они вдохновляли, подстегивали друг друга, умудряясь сохранять страсть в повседневной жизни.
А потом все рухнуло. Буквально — они долго и медленно катились вниз по льду, и вдруг сорвались в пропасть. Видя Джона искрящимся, увлеченным жизнью и миром, рискующим в искусстве и в жизни, она чувствовала себя совсем пропащей. В ее последних картинах выплеснулась вся радость и боль, пережитая в семейной жизни: любовь к мужу, мысли о нем, страхи за него, даже за саму его жизнь, счастливые встречи дома по его возвращении, и, наконец, раздумья, увидятся ли они еще когда-нибудь.
В чудесные последние дни Хонор вновь ощутила в себе творческое горение. Изображение Баллинкасла — лучшая в ее жизни работа. Во многом благодаря лабиринту Джона и, конечно, ему самому. Его произведение неожиданно оказалось прочным, основательным, буквально укоренившись в песке на их собственном берегу. А ее картина вдруг воспарила, вернувшись в Ирландию, в темные, потайные глубины души.
Прошлой ночью, лежа одна в постели, слушая крики чаек в гнездовье на другом берегу пролива, Хонор вдруг почувствовала, как что-то щелкнуло у нее внутри, и все встало на место. Она прозрела. Винила Джона в безрассудстве Реджис, в ирландской трагедии, в намеченной свадьбе дочери, в несчастном случае с Агнес, во всем… но больше всего, конечно, в том, что он оставлял ее в одиночестве.
Идя через виноградник к берегу, Хонор остановилась, нарвала луговых цветов, растущих вдоль стены. Продолжая путь, заметила Агнес с Бренданом, сидевших на траве под большим дубом с бумагой и красками. Хотела остановиться, заговорить с ними, но помешало более срочное дело.
Выйдя на береговой откос, увидела внизу Джона, который, присев на корточки в центре лабиринта, раскладывал мелкие камни. На бревне топляка улеглась Сесла. Когда-то она была диким бродячим котенком, теперь смотрела на него взглядом, полным любви. Хонор постояла под ветром, сдувавшим с лица волосы, глубоко вдохнула и пошла по песку к мужу.
Джон удивленно поднял глаза. Издали он казался спокойным, задумчивым, но вблизи она увидела в его глазах беспредельную боль.
— Это тебе, — протянула Хонор луговые цветы.
— За что?
— За то, что ты раньше принес мне цветы, и я очень обрадовалась. Хочу сделать для тебя то же самое.
— Спасибо, — кивнул он без улыбки, принимая букетик.
— Прости за вчерашний вечер, — вымолвила она.
— И ты меня прости.
— Тебе не за что извиняться. Ты не виноват… никто не виноват. Девочки тебя очень любят. Все на свой лад стараются быть на тебя похожими. Агнес фотографирует, Сес начала лепить из глины, Реджис…
— Знаю, — сказал Джон.
— Ральф Дрейк вел себя безобразно. А она кричала: «Не троньте моего отца!..» При всей ее дикости я никогда ее такой не видела. Почему она так среагировала?
Он опять наклонился, положил цветы рядом, медленно перебирая камни, раскладывая на песке. Она увидела, что у него дрожат руки.
— Джон! Ты знаешь?
— Ей не хотелось видеть меня униженным, — вымолвил он. — Оставим это, Хонор.
Она пристально смотрела на него сверху вниз. На таком расстоянии лабиринт представлял собой просто ряды камней, лучами расходившиеся от пустого центра.
— Жарко, — заметила она. — Не надо бы тебе работать на солнце.
Присела рядом, осторожно потянулась к его руке. Вчера вечером в темноте они держались за руки, он нес ее по лесу. Тяжелые годы растаяли, она позволила себе вновь почувствовать любовь. Страшно желала вернуть ее. Джон отдернул дрогнувшую руку.
— Хонор…
— Извини за вчерашнее, — повторила она.
— Не извиняйся, — хрипло выдавил он.
— Я была абсолютно растеряна, — объясняла она, ошеломленная его тоном. — Хотела только увести ее домой, от людей. Не должна была тебя винить, не должна была оставлять тебя там. Так разволновалась, расстроилась, что забыла о твоем возвращении.
— Они вели себя грубо, — холодно проговорил он. — Я мог бы пережить без проблем, но ты, девочки, Реджис, страдали… вот что меня убивает.
— Ужасней всего это именно для тебя, Джон, — возразила она.
Он отрицательно покачал головой.
Тело его на солнце покрылось загаром. Опустив глаза, Хонор увидела плохо залеченный шрам на ребрах под локтем, погладила пальцем. Он вздрогнул.
— Это ты в тюрьме получил?
Он схватил ее за обе руки, посмотрел прямо в глаза.
— С тюрьмой покончено. Теперь я свободен. Понятно? Не ты меня туда посадила, ты ни в чем не виновата. Поэтому больше не смотри на меня таким взглядом, Хонор. Избавься от чувства вины, не упрекай себя.
— Я перестала тебя навещать, — прошептала она, охваченная горестной волной.
— Не важно. Знаешь, что мне помогало там выжить все эти годы?
Она затрясла головой со жгучими слезами на глазах.
Он прижался губами к ее уху и совсем тихо шепнул, как легчайший ветерок:
— Ты.
— Но ведь меня там не было. Я с тобой вообще не была. Увезла девочек, не позволяла им с тобой видеться…
— Не имеет значения, — повторил он. — Ты для них же старалась, хотела, как лучше. Я мечтал, чтобы ты была им как раз такой матерью. Но ты все равно оставалась со мной. Каждую минуту.
— Я не смогла тебя защитить, — прорыдала она, содрогаясь.
— Хонор, — сказал он, — разве ты еще не поняла, даже сейчас? Никто никого защитить не способен. Можно только любить и немножечко верить.
— Я потеряла веру шесть лет назад, — всхлипнула она.
Джон не ответил. Ей хорошо известно, что он тоже потерял веру. Даже нет нужды признаваться — это читается в его жестком взгляде.
— Я не останусь.
— Что ты говоришь? — взглянула на него Хонор.
— Не стану больше подвергать тебя и девочек таким испытаниям. Том поможет где-нибудь устроиться. Например, в Канаде. Я знаю, что смогу там работать. Сообщу адрес, девочки будут ко мне приезжать, когда захотят.
— Но нам вовсе не этого хочется, — возразила она, чувствуя, как тепло уходит из тела. Джон принял решение, это видно по его позе, по тому, как он стоит спиной к ней, глядя в море.
Начинался прилив, первые мелкие волны накатывались на плотно утрамбованный песок, где они стояли. Мелкая рябь, прозрачная, как целлофан, плескалась у щиколоток.
И тут они услышали гулкий топот по слежавшемуся песку, оглянулись, увидели летевшую по берегу Сес, которая размахивала руками и белым листком бумаги.
— Мама! Папа! — кричала она. — В Академии полицейская машина… Это из-за Реджис? Она исчезла! Сбежала!..
Глава 23
В записке Реджис написала, что ей надо побыть одной и подумать. Но после вчерашнего происшествия Хонор сочла это наихудшим решением.
Вернувшись в дом, Джон следом за ней вошел в комнату девочек, остановился в дверях, огляделся. Кругом его фотографии: на секретере, на тумбочках у кроватей, на стенах. Сделанные им снимки — оригиналы и вырезанные из журналов — развешаны у двери на стене. Он замер на месте, потрясенный свидетельством своего присутствия в жизни дочек, зная, что он их опять покидает. В ушах звенел крик: «Не трогайте моего отца!» Если он исчезнет, то, может быть, Реджис не пойдет дальше по этой дорожке.
Хонор схватила и стиснула ее подушку. Просто сжимала в руках, стоя посреди комнаты. Не рылась в платяном шкафу, не выдвигала ящики стола. Джон понимал: она просто вслушивается, пытается догадаться, куда сбежала дочка.
Сесилия лихорадочно кричала:
— Ее надо найти! Зовите, садитесь в машину, ищите!..
— Правильно, — кивнула Хонор. — Не знаю, что взбрело ей в голову.
— Если бы она знала, что вы с папой разговариваете! — зарыдала Сес. — Если бы знала, что ты пошла к папе на берег!
— Что ты хочешь сказать?
— Она всю ночь жутко переживала, — захлебывалась Сесилия, — что мы просто бросили папу в Хаббард-Пойнт, не привезли домой…
— Я дошел домой по берегу, — объяснил Джон. — Все в порядке, Сес.
— А Реджис думала иначе! Просто из себя выходила. Буквально волосы рвала на себе, считая себя виноватой. Думала, что виновата, все время твердила…
— Ее попросту огорчили слова отца Питера, — объяснила Хонор.
— Возможно и нет, — пробормотал Джон.
— А что же?
— Может быть, говоря о своей вине, она имела в виду не прошлый вечер, — мрачно вымолвил он.
— А что? — спросила Хонор, подходя к столу, машинально поправляя скатерть. Что-то привлекло ее внимание, и она вытащила голубой конверт. — Ты ее видела до исчезновения? — спросила она у Сес, прежде чем Джон успел ей ответить.
Сесилия кивнула.
— Мы вместе завтракали. Вернее, я завтракала, она просто сидела, ничего не ела.
— Упоминала об этом? — допрашивала Хонор, бледнея, взмахнув пустым конвертом.
— По-моему, нет. — Сес пожала плечами. — А что это?
— То, чего мне не следовало оставлять у всех на виду, — пробормотала Хонор, засовывая конверт в карман джинсов.
— Что это? — требовательно спросил Джон.
— Письмо, которое я написала Берни много лет назад. Недавно она мне вернула его… чтобы напомнить о том, что я ей когда-то сказала.
— Смотрите! — Сес ткнула пальцем в окно, у которого стояла. Через лужайку от главного здания кампуса к гроту двигалась полицейская машина рядом с темным седаном. — Я их уже видела и подумала, что они ищут Реджис.
Джон вспомнил прошлый вечер — дикую вспышку дочери, бросившейся его защищать, — понадеявшись отыскать ее раньше полиции, пока она ничего никому не сказала.
— Давайте поговорим с ними, — предложила Хонор.
— Они должны ее найти, — воскликнула Сес. — Бежим быстрей!
Джон замешкался, стараясь представить, куда могла направиться Реджис, чтобы найти ее первым. Хонор заметила и вопросительно посмотрела на него.