— Ты каменщик нового поколения, — рассмеялся Джон. — Отказался пользоваться банковским семейным счетом, занялся чепухой… Может, покажешь нам, как это делается?
— Обязательно.
— Погубишь мой шедевр?
— Правильно, черт побери.
Они принялись подталкивать друг друга, словно готовясь к драке, и Джон увернулся от Тома, воскликнув со смехом:
— Лишь в одно место можно вонзить топор!
— Прямо промеж глаз, — расхохотался Том еще громче, и они продолжали поддразнивать друг друга, что проделывали с момента первого знакомства.
— Ну, давай, — кивнул Джон.
— Правда? — с удивлением переспросил Том. — Ты же только что ее сложил… я просто пошутил…
— Это сама природа… — проговорила Хонор.
— …а в природе ничего не вечно, — заключил Джон и заработал руками, сбрасывая камни, нагружая в тачку. Камни звякали о металл, друг о друга. Тома поразило его стремление сразу уничтожить собственное творение, но Хонор уже познакомилась с манерой работы Джона, черпавшего вдохновение в эфемерных природных явлениях и объектах.
— Ладно, значит, с абстракцией справишься сам, — сказал Том. — А потом посмотрим, сумеешь ли уложить камни в стену, чтобы они казались на месте.
— Ты парень богатый. А я потомок лучших в Ирландии строителей стен, — ответил Джон. — Думаю, что сумею.
— Деньги заткни себе в рот, Салливан.
Берни, глядя на них, улыбалась. Пряди медных волос выбились из-под шляпы от солнца, сияя на свету. Оглянувшись, Хонор заметила, что Берни не сводит глаз с Тома. Их взаимное влечение всегда было столь очевидным, что Джон с полной уверенностью предрекал обручение к Рождеству. Однако Берни призналась подруге в ужасной, терзающей ее проблеме — она любит Тома, но чувствует в душе непреодолимое призвание стать сестрой монастыря Богоматери Победоносицы. Хонор молчала, храня тайну Берни, взявшей с нее обещание.
Девушки весело хохотали, пока Джон с Томом нагружали тачки и на полной скорости мчались по холму к самой длинной стене, тянувшейся от часовни к воде — к той самой, где через несколько лет Хонор, Джон и Реджис найдут Сеслу.
Они пошли навстречу юношам.
— Кое-что никогда не меняется, — заметила Берни, заправляя под шляпу растрепанные ветром волосы. — С двенадцати лет без конца задирают друг друга.
— Помню, — кивнула Хонор. — Ты только посмотри на них. Джон старается доказать, что у него гены каменщика…
— …а Том бравирует героической принадлежностью к рабочему классу, — подхватила Берни. — Хочет, чтобы все забыли, что вся эта земля принадлежала его прадеду. Хотя, смотри, кажется, здорово поработал.
Стена в пять футов высотой и в полтора толщиной была сложена из камней без раствора. Древние камни поросли лишайником. Они наблюдали, как Том выбирает участок пониже на склоне, кладет на стену сверху новые камни, как будто на землю, с профессиональной сноровкой избегая непрерывных зазоров между ними, выравнивая верхний край по линии подъема холма.
— Неплохо, Келли, — одобрил Джон. — В конце концов, тебе, может быть, лучше было бы заняться скульптурой.
— Что еще за собачий бред, Салливан? Скульптура — твое хобби, а это настоящая мужская работа.
— Да ну? Я сейчас покажу тебе настоящую мужскую работу.
Джон послал Хонор сверкающую улыбку, вытаскивая из тачки самый крупный камень. Колени подогнулись под тяжестью. Она смотрела, как он с трудом дошел до стены и запрыгнул, держа камень над головой. Видно, ладони стали влажными от пота, он перебросил в руках камень, как баскетбольный мяч, чуть не выронил, сумел удержать, с силой бросил на старую стену, сам упал и ударился головой.
Хонор вскрикнула, Берни бросилась к брату, но Том успел раньше, подал Джону руку, стащил его вниз.
— Молодец, — проворчал он. — Ты цел?
— Угу, — буркнул Джон, поднявшись, осматривая ссадину на локте, разбитом об острый камень. В желудке у Хонор защемило при виде крови.
Берни протянула носовой платок.
— По-моему, тебе больше не стоит устраивать спектакли для Хонор, — заявила она. — Я абсолютно уверена, что ты ей и так уже нравишься.
— С тобой все в порядке? — спросила Хонор, держа его за руку, помогая перевязать платком рану.
— Я идиот, — признал он, наклонился, целуя ее, споткнулся, схватился за стену, смеясь над собой. Рука попала в какое-то отверстие, и Джон тихо свистнул.
— Посмотрите-ка.
— Что там? — спросил Том, подходя поближе.
Все четверо сгрудились у стены, стараясь разглядеть. Джон сунул руку в выбоину, вытащил грязную рваную синюю тряпку, старую, пересохшую, с обтрепавшимися краями, в которую был завернут почти квадратный предмет. На глазах у всех он развернул ее. Тряпка была сплошь в паутине, в мелких белых коконах, расползалась в руках. С нее сыпались паучки.
— Точно, старая, — заключил он.
— Рассыпается, — прошептала Берни.
И правда — ткань просто исчезла, просыпавшись пылью на землю. Остался какой-то каменный ящичек с кельтскими крестами на крышке и надписью, кажется, по-латыни.
— Ох, открывай, — воскликнула Хонор, схватив Джона за руку, взволнованная невероятной находкой, сделанной вместе с любимым и лучшими друзьями.
И он открыл шкатулку, навсегда изменившую четыре жизни.
Теперь она глубоко вздохнула, вспоминая те годы. Глубже покопалась в коробке с красками, доставая пришедшее совсем недавно письмо Джона, доставленное прямо к дверям. Вытащила из конверта, перечитала конец, которого не прочла вслух Берни и девочкам.
Она не знала, что ответить. Точно не знала, что скажет и сделает в момент новой встречи. Положила письмо в коробку, присела рядом с Сеслой на подоконник.
Поглаживая старую кошку, смотрела в окно, на каменную стену, тянувшуюся вдоль гребня далекого холма. Возникла фигура — Том с тачкой.
Пальцы легонько перебирали шерстку Сеслы, кошка тихо мурлыкала, мольберт манил. Взглянув на него, она вспомнила давний день, когда они с Джоном летом писали на воздухе, лелея вдохновенные мечты, твердо решив заниматься искусством. В душе вновь возникла решимость.
— Где он? — шепнула она кошке.
Сесла мяукнула, как мяукал изголодавшийся крошечный котенок, пока Салливаны не нашли его на старой каменной стене. Хонор гладила ее, глядя на мольберт, чувствуя в груди камень вместо сердца. Потом схватила палитру, начала смешивать краски.
Глава 6
Территория Академии была тенистой, зеленой, даже в летнюю жару. В четверг утром Том Келли в пропотевшей футболке катил к гроту тачку, полную камней. Внизу на берегу он готовил коттедж. Чтобы избавиться от грязи и сырости, пришлось целый месяц его проветривать. Впрочем, время было…
Мимо прошли две послушницы, поздоровались. Он вежливо ответил, хоть испытывал побуждение посоветовать им бежать отсюда, пока есть еще шанс. Кто по собственной воле затворяется в таком месте?
Толкая тачку, он думал, как часто ходил по этим дорожкам. Мальчиком со всей своей семьей ежегодно приезжал сюда на пикники Четвертого июля в кортеже черных «кадиллаков».
Мать, отец, братья, сестры, дядья, тетки, кузены, кузины ехали из Хартфорда шеренгой, черные машины шли почти бампер к бамперу. Ни один коп не осмеливался остановить или оштрафовать. Семейство Келли неофициально главное в Коннектикуте. Из бедности пришло к власти, среди его членов — точно так, как в Ирландии, — множество офицеров полиции, политиков, адвокатов и судей. Никто не хотел связываться с ними.
Том знает, что его отец и многие предки перевернулись бы в гробах, видя, как он таскает камни в бывшей коронной драгоценности империи Келли —
Когда голодный ветер выл в каждой двери,
Музыка смолкла, она танцевать разучилась.
Том заинтересовался собственной семьей. Никто из родных никогда не упоминал о голоде, не вспоминал о родной стране. Рассуждали только о выигрышах, продвижении, победах над противниками. Но поэзия Кеннели пробудила в Томе любопытство — он должен был выяснить, какой танец они разучились танцевать.
Возле Голубого грота сердце гулко заколотилось. Слыша от Джона Салливана о страданиях ирландцев, он осваивал танец с помощью его сестры Берни. Она приезжала сюда на праздники Четвертого июля с родными — каменщиками, работавшими на семью Келли, — высокая, красивая, с гибким, как ива, телом, с мягкими красновато-рыжими волосами, с каким-то сверхъестественным огнем в голубых глазах.
В момент первой встречи им было по двенадцать лет. Она с братом взбиралась по каменным ступеням на вершину грота, откуда было видно устье реки и куда детям лазать не разрешалось. Том их заметил и крикнул рыжеволосой девочке в желтом платье:
— Эй, ну-ка, слезай оттуда.
— Мы просто на воду смотрим, — объяснила она.
— Ну, ясно, только это запрещается. Вы нарушаете правила.
— Грот построил наш прадедушка, — заявила она, глядя на него сверху вниз и обнимая младшего брата со столь вызывающим выражением, какого Том никогда еще в жизни не видел. — По-моему, он бы не стал возражать.
— А мой прадедушка ему за это платил, — парировал Том. — А я говорю вам, сейчас же слезайте.
— Ух! Значит, ты Келли.
— Вот именно. Ну, слезай, рыжая, а не то упадешь и подашь на нас в суд за ущерб.
Она окинула его долгим твердым взглядом. Нет, не вызывающим — по крайней мере, по понятиям Келли, — но проницательным, определенно оценивающим. Том содрогнулся, вывернувшись наизнанку под взглядом этих голубых глаз. Посчитал ее самой что ни на есть хладнокровной из всех, кого знал, хотя глаза были на удивление теплыми.
— Пошли, Джон. — Она схватила брата за руку.
— Давай, помогу, — предложил Том.
— Не надо, Келли, — отказалась она. — Сами справимся.
И спрыгнула, подхватив младшего брата. Они побежали к поляне, где устраивался пикник, а Том все смотрел на развевающуюся желтую юбку, солнцем сиявшую над зеленой травой.
С тех пор он ее постоянно высматривал на устраивавшихся семьей праздниках. Трудно было не заметить рыжие волосы, сияющие глаза. Но танцевать она его научила, только когда им исполнилось по семнадцать. Именно здесь, вспоминал он, закатывая в грот тачку. Волосы на макушке Тома встали дыбом, как будто перед ним появились призраки его самого и Берни в ранней юности, танцующих в лунном свете под музыку ветра.
— Том, — окликнула она.
Он испуганно вздрогнул.
Берни стояла на коленях в полутемном гроте перед статуей Девы Марии. Видно, услышала, как он подходит, и оглянулась в черном плате, скрывавшем лицо. Видна только бледная кожа, изящные скулы, голубые глаза, отражавшие слабый свет.
— Сестра Бернадетта Игнациус, — сказал он. — Не ожидал тебя здесь встретить.
— Я знала, что ты сегодня придешь, — сказала она, перекрестилась и встала. На длинную юбку налипли травинки и грязь. Видя ее в монашеских одеждах, он всякий раз испытывает смертельную боль.
— У меня тут много работы, которую надо доделать до начала школьных занятий. Только что был в коттедже на берегу. Откуда ты знала, что я приду в грот нынче утром?
— Интуиция, — улыбнулась она.
— Значит, хотела со мной встретиться? — заключил он, и душа затрепетала, как рыбка, попавшаяся на крючок.
— Да, — подтвердила она. — Чтобы дать указания.
— Указания? — рассмеялся он. — Думаешь, мне надо указывать, как стены класть?
— Нет, конечно. Просто хочу, чтобы слова остались нетронутыми.
— Слова? — удивился он, глядя на поцарапанный камень. — Это же вандализм.
— Это Песнь песней, — возразила она, стоя с ним рядом, читая выцарапанную на граните цитату из Библии.
В гроте было сыро, северную стену покрывал мох, пахло землей. Но Том кожей чувствовал исходившее от Берни тепло, вспоминал прежние времена, когда они сюда приходили, и он держал ее в объятиях. Она взглянула на него — вспоминая те дни, или похоронив навсегда?
— Ты танцевала под эту песню? — хрипло вымолвил он.
Она не ответила, отведя глаза.
— Спой мне ее, — попросил он.
— Перестань, Том.
Он зажмурился.
Даже в присутствии Берни, стоявшей рядом с ним, по коже ползли ледяные мурашки. Грот напоминал могильный склеп или тюремную камеру. Он вспомнил, как она дала ему Библию для передачи Джону в Портлаоз. Библия принадлежала их прадеду, привезшему ее из Корка. Том спрашивал себя, утешит ли она Джона, часто ли он будет читать ее за шесть лет.
— Сестра Бернадетта, — сказал он теперь, — не стоило тебе проделывать такой путь, чтобы сказать мне это.
— Наверно, хотелось действительно убедиться.
— Что я ничего не скрываю?
— Да.
— А зачем ты скрываешь? — спросил он.
— Ты ирландец, значит, должен знать силу слова человека, попавшего в ловушку.
— Я не вижу ни стражи, ни запертой двери, ни зарешеченных окон.
— Ловушки бывают разные, — заметила она.
— Кто их расставляет? — спросил он. — Тебе точно известно.
Она попросту пропустила вопрос мимо ушей и, даже если знала ответ, предпочла промолчать.
— Разве грот не похож на капеллу? — настойчиво допрашивал Том. — По-твоему, сумасшедшие вправе царапать свои заявления на алтаре? Молитвы, которые на самом деле не исполняются?
Берни взглянула на выцарапанные слова, а потом на него. Хотя она теперь почти не бывает на солнце, кожа такая же гладкая, как тем давним летом, глаза такие же голубые, спокойные, как самая глубокая заводь на краю моря.
— Молитвы не желания. Они не исполняются.
— Ты говоришь, как настоящая монахиня, — заметил он.
Она собиралась ответить, потом передумала. Невысказанные слова повисли между ними, призрачно мерцая. Вчерашняя вода и вторничный дождь капали на каменный пол — кап-кап-кап.
— При всей твоей поэтичности и романтизме, ты настоящий ирландец, Том Келли, — спокойно объявила Берни. — Я бы сказала, очень язвительный.
— Разве я мог бы после того…
— Не надо, Том.
— Ты когда-нибудь вспоминаешь о нем? Вот что мне хочется знать. Хотя бы на это ответь мне… когда-нибудь о нем думаешь? — Том пристально смотрел ей в глаза, испытывая желание схватить за плечи и крепко встряхнуть. Столько лет они сотрудничали без всяких проблем, а теперь он вдруг понял, что больше не выдержит даже недели. Освобождение Джона перевесило чашу весов.