Это было прямое унижение. К счастью, неподалеку находился монастырь святого Андрея, где он смог разместиться. Все еще надеясь добиться примирения, Томас поехал в королевский замок с визитом. Король был на богослужении, и Томаса заставили ждать в приемной. Когда появился Генрих, Томас вышел вперед, чтобы приложиться к королевской руке, если она будет предложена, но король прошел мимо, даже не взглянув на архиепископа.
Значит, это конец, подумал Томас. Король не желает его ни видеть, ни выслушать.
На заседании совета у Томаса потребовали ответа за неуважение королевского суда. Он объяснил, что лежал больным и послал вместо себя рыцарей. Объяснение принято не было, и на архиепископа наложили штраф 500 фунтов стерлингов. Затем последовало новое обвинение. Потребовали отчета в расходе 300 фунтов, полученных на обустройство двух замков. Томас ответил, что всю эту сумму и много сверх того он израсходовал на ремонт королевского замка в Тауэре.
У Томаса сердце разрывалось от боли, он видел, что король хотел его уничтожить. Ему припомнились прошлые годы, когда король его щедро одаривал, желая сделать его жизнь такой, какой жил сам. Теперь король требовал эти деньги вернуть. Мало того, с него требовали доходы от некоторых епископатов и аббатств, а это еще 40 тысяч марок [2].
Спорить бессмысленно. Бороться с такой несправедливостью Томас не мог. Выходя с того заседания, Томас отчетливо осознавал, что конец близится.
* * *
На следующий день заседание совета продолжилось. Провожая Томаса, архидьякон Герберт сказал:
— Милорд, не знаем, что нам готовит сей день, но не забывайте, что вы во власти отлучить от церкви всякого, кто выступит против вас.
Уильям Фицстефан, один из преданных Томасу каноников, возразил ему:
— Наш господин не пойдет на это. Святые апостолы не позволяли себе такого, когда их казнили. Я знаю, милорд будет молиться за них и все им простит.
Томас положил руку на плечо Фицстефана и благословил его.
В ходе заседания Томасу разрешили удалиться в отдельную комнату для совета с епископами по ответам на выдвинутые обвинения. А королю уже не терпелось расправиться с архиепископом, и он послал баронов спросить: намерен Томас Беккет отчитываться о расходе денег за время пребывания канцлером или нет?
Томас с достоинством ответил, что не обязан отчитываться за свои действия в качестве канцлера, потому что вызван на суд по иску маршала двора Джона и отвечает только по этому делу.
— Еще напомню, когда я избирался архиепископом, до моего возведения в этот сан, король доставил меня в Кентерберийский собор, освободив от всяких мирских обязанностей. Я отдаю себя и собор Кентербери под защиту Господа и папы римского.
Когда королю передали ответ Томаса, он пришел в ярость. Тут один вельможа услужливо напомнил ему, как его прадед, Вильгельм Завоеватель, умел укрощать церковников: он бросил в темницу даже собственного брата, епископа Одо.
Разъяренный король стал выкрикивать страшные угрозы в адрес Томаса. Собравшиеся с Томасом епископы, услышав их, решили: Беккета бросят в тюрьму и скорее всего ослепят. Все говорило за то, что его сторонников ждет та же судьба.
В комнату, где находился Томас, вошел граф Лестер, человек честный и глубоко уважающий архиепископа Беккета. Он с тяжелым сердцем передал волю короля:
— Король требует вашего отчета, или вам придется выслушать себе приговор.
— Сначала выслушайте меня, — ответил Томас. — Вы знаете, милорд Лестер, что я не хотел принимать сан архиепископа, король настоял на этом. Только из любви к королю, а не к Господу, я уступил, за что теперь и король, и Господь оставили меня. Вы знаете также, что, когда меня возводили в этот сан, я был освобожден от всех мирских обязанностей.
— Я знаю это. Здесь нет вашей вины.
— Значит, я не могу быть осужден.
— Не можете, милорд.
— В таком случае я вас покидаю. Я должен обратиться к папе римскому.
Томас покинул дворец, где проходило заседание совета, сел на коня и поехал в монастырь святого Андрея. Там уединился в своей домашней церкви и долго молился на коленях, а когда вошел в трапезную, увидел, что из сорока сопровождавших его рыцарей осталось только шесть. Однако к тому времени в монастыре собралось много богомольцев, пришедших получить благословение того, кого называли спасителем церкви. С ними и разделил свою последнюю трапезу Томас Беккет.
После ужина Томас попросил, чтобы ему постелили спать за главным алтарем, и, прежде чем отойти ко сну, он позвал верного слугу. Это был Роджер де Браи, кому он мог смело доверить свою жизнь.
— Роджер, мне грозит гибель. Возможно, этой ночью по приказу короля меня схватят.
Ужас отразился на лице Роджера. Он живо себе представил, что за этим последует: архиепископа бросят в подземелье, выжгут глаза… Оставят жить в темноте, влачить жалкое существование…
— Если меня схватят, все будет кончено. Роджер Йоркский готов услужить королю во всем. Генрих уже пытался поставить Йорк над Кентербери. Допустить этого нельзя. Господь повелевает избежать этого. Я хочу уехать во Францию… коли на то будет Божья воля. Король Франции примет меня, а там я смогу добраться до папы.
— Что я могу сделать для вас, милорд?
— Передай Роберту де Каве и Скейлмену быть готовыми выехать со мной. Затем оседлай четырех коней и приготовь их в дальнюю дорогу. Коней возьми не из моих конюшен. Выведи их за стены монастыря, и ждите меня там втроем, будто держите коней для кого-то из гостей монастыря. Я приду к вам.
— Ночь холодна, милорд.
— Да, я слышу, как завывает ветер и как дождь льет не переставая, но либо сегодня, либо никогда.
Роджер отправился выполнять приказание, а Томас пошел к себе за алтарь. Туда его сопровождал архидьякон Герберт, и, когда они остались одни, Томас обнял Герберта и рассказал ему о своем плане.
— Это единственное, что осталось, — согласился Герберт. — Вам надо бежать. Мне кажется, что король готов на самое худшее, что можно себе представить. Удивительно, как вас не схватили прямо на заседании.
— Я хорошо знаю Генриха. В последний момент он струсил. Он хотел командовать церковью, но боится гнева Божьего. Правда, этого страха хватит ненадолго, он ни перед чем никогда не останавливается. Дорогой друг, прошу тебя, не теряя времени, скачи в Кентербери. Возьми там ценностей, сколько сможешь унести, и отправляйся за море. Ты сможешь добраться туда скорее, дождись меня там. Иди в монастырь Сан-Бертен возле Сент-Омера. Надеюсь, мы там встретимся. Теперь ступай. Нам нельзя терять ни минуты.
Архидьякон поцеловал руку архиепископа, испросил его благословения и ушел.
* * *
Стояла глубокая ночь, все обитатели монастыря погрузились в сон. Томас Беккет тихо поднялся с постели, надел черную кардинальскую шапочку и алую мантию, взял кардинальскую печать и вышел.
Роджер и еще два послушника, Роберт и Скейлмен, уже ждали его в условленном месте с конями. Они миновали неохраняемые городские ворота и поскакали до Гренхема. Добравшись туда, они предприняли короткий отдых и отправились дальше. Вот они уже в Линкольне.
Путь долгий и опасный, всякий миг их ожидало разоблачение: люди короля повсюду — их смогут опознать и схватить.
Но и у Томаса по всей стране имелись приверженцы. Народ был наслышан о борьбе церкви и королевской власти, знал, что король стремится стать их верховным и единственным судией. А Томас Беккет в понимании простого люда — это добрый человек, щедро подающий бедным, и единственный, кто осмелился спорить с королем. На него уже стали смотреть как на святого. Едва ли не всякий счел бы за честь укрыть его в своем доме, но Томас, опасаясь навлечь гнев короля на приютивших его хозяев, никому не открывал своего имени. Так они достигли заболоченного края и остановились в деревне Истри неподалеку от Сандвича, что в восьми милях от Кентербери.
Некоторое время они жили в доме местного священника, пока тот подыскивал им лодку, на какой можно было переправиться через море.
Лодка оказалась небольшой, море неспокойным, но и ждать дольше уже нельзя.
— Отдадим себя в руки Божьи, — сказал Томас. — Будет Его воля, останемся живы, возьмет нас море, значит, такова Его воля.
Они отплыли. Крошечную лодку швыряло волнами, но каким-то чудом она держалась на поверхности, а сильный ветер все гнал и гнал ее по морю, пока ее не вынесло на песчаный пляж у Ои, неподалеку от Гравелина.
— Хвала Господу! — воскликнул Роджер. Однако Томас выразил неуверенность, что они в безопасности. И оказался прав, потому что это была земля графа Булоньского, того самого Мэттью, что женился на аббатисе из Ромзи и браку которого по просьбе самой аббатисы Томас хотел помешать. И хотя женитьба состоялась, Мэттью с тех пор затаил злобу на Томаса.
— Нам нужно быть осторожными, чтобы не попасть в руки графа Булоньского, — сказал Томас. — Он может отослать меня обратно к королю.
Им опять пришлось тайно, не привлекая внимания, пробираться по землям графства, пока они не вышли за его пределы: уже прошел слух, что архиепископ Кентерберийский находится где-то в этих краях, и его разыскивали.
Один раз Томас чуть не выдал себя, когда четверка уставших и оборванных монахов встретила группу молодых охотников с ловчими птицами. Забыв об осторожности, Томас заинтересовался соколом на руке одного из них.
— Смотри, бродячий послушник, а разбирается в таких вещах! — удивился молодой человек. — Уж не архиепископ ли ты Кентерберийский?
Спас положение находчивый Скейлмен, тут же сказав:
— Простак вы, видно, сударь, разве может архиепископ Кентерберийский путешествовать таким способом?
— О да! Я помню, как приехал он, когда был еще канцлером Английским. Вот это была процессия!
Охотники поехали дальше, вспоминая о том, какие роскошные попоны были на конях английского канцлера и как экстравагантен архиепископ Кентерберийский.
— Нам следует быть осторожнее, — заметил Скейлмен.
— Это мне надо зарубить на носу: себе подставляю ловушки, — ответствовал ему Томас. — Не найдись ты, брат Скейлмен, попали бы мы в переплет.
Как обрадовались они, увидев монастырские башни Клермаре, что неподалеку от Сент-Омера! В городе их ждала радушная встреча, и немедленно в Сан-Бертен был отправлен человек, чтобы уведомить архидьякона Герберта о приезде Томаса. Прошло совсем немного времени, и радостный Томас Беккер уже обнимал своего верного друга: самая опасная часть их долгого странствия осталась позади. Но и тут они не были в полной безопасности. Чуть передохнув в Сан-Бертене, они направились в Суассон.
— Вот когда будем там, можем считать, что мы под защитой французского короля, — сказал Герберт.
Через несколько дней путники были у цели.
ЗАМОК РОЗАМУНД
Вся Франция ликовала: королева родила сына. Страна наконец-то получила долгожданного наследника. Король, отчаявшись получить наследника, был невероятно счастлив, по всей Франции колокольный звон, по улицам Парижа новость разносят глашатаи.
Генриха же эта новость повергла в уныние, Элинор разделяла сожаления мужа. Их сын, Генрих-младший, женат на дочери Людовика, и поскольку сыновей у французского короля не было, молодой Генрих мог рассчитывать на французскую корону. Право на это он получал через жену, а возможность — благодаря мощной поддержке короля Англии и герцога Норманнского.
Увы, судьба распорядилась по-другому.
С рождением сына изменился характер Людовика. Он стал значительно тверже. У него теперь есть наследник, о будущем которого следует позаботиться. Это сразу нашло выражение в исключительно теплом приеме, оказанном Томасу Беккету.
— Защита беженцев, особенно преследуемых слуг церкви, — одно из достоинств королей Франции, — сказал Людовик и пообещал Томасу сделать все возможное, чтобы помочь ему как можно скорее добраться до папы.
Генрих сам себя не понимал. Он будто даже радовался, что Томас сбежал от него. Ведь того можно было запросто арестовать в зале суда. Почему он не сделал этого? — спрашивал Генрих себя постоянно. Потому что не хотел, чтобы кровь Томаса была на его руках. Этот человек вызывал в нем противоречивые чувства: он его бесил, от него кровь ударяла в голову, и в то же время он продолжал испытывать к Беккету какую-то нежность. А воспоминания о былых днях, проведенных с Томасом, мучили его. Как хорошо им было вместе! Никто его так не радовал и не забавлял, как Томас. И какой же он глупец! Не противился бы он воле короля, и их дружба продолжалась бы без помех на благо им обоим.
По случаю рождения наследника Генрих направил в Париж посольство с подарками и поздравлениями, которые, Людовик это понимал, были неискренними. «Мы приехали, — сказали послы, — поговорить также о бывшем архиепископе Кентерберийском». В ответ Людовик выразил крайнее удивление: он не знал, что Томас Беккет бывший архиепископ Кентерберийский.
— Я такой же король, как король Англии, — сказал он, — однако не располагаю властью сместить даже самого последнего священника.
Посланникам Генриха стало ясно, что по этому вопросу они с Людовиком не договорятся, а Томас Беккет нашел у него надежное убежище. Они спросили короля, не смог бы он в своем письме папе передать жалобу короля Англии на архиепископа. Они напомнили также, что архиепископ много потрудился против Франции во время ее последнего конфликта с Англией.
— Это было его долгом, — возразил Людовик. — Будь он моим подданным, он так же прилежно служил бы мне и Франции.
Генрих оказался не в силах помешать делу Томаса Беккета дойти до папы, поэтому принял меры, чтобы его версия была изложена наилучшим образом; он направил к папе своих эмиссаров, в числе которых поехал старый враг Томаса архиепископ Йоркский. Сторона Беккета, которую представлял его друг Герберт, была куда менее пышной; богатых подарков папе у нее не было. Тем не менее папа внимательно выслушал жалобу Беккета. Переживания, выпавшие на его долю, папу глубоко тронули.
— И он уцелел! Я рад за него, — сказал папа. — Хотя Беккет живой, он достоин именоваться мучеником во плоти.
На следующий день папа назначил совместную встречу с посольством короля и представителем Томаса. Внимательно выслушав обе стороны, папа послал за Томасом. Незамедлительно явившись на встречу с папой и его высшими кардиналами, Беккет принес с собой текст Кларендонской конституции. С ужасом прочитал папа постановления Кларендона, а Томас признался в своем грехе, что обещал королю полное повиновение; лишь когда его обязали дать это обещание принародно, понял он, что король не намерен сдержать своего слова. Лишь после этого Томас решил выступить против короля.
— Твой грех велик, — рассудил папа, — но ты сделал все, чтобы искупить его. Ты низко пал, но восстал окрепшим духом. Накладывать епитимью на тебя не стану. Своими страданиями ты искупил свой грех сполна.
Но Томасу хотелось изложить всю правду, как она есть.
— Много зла претерпела церковь по моей вине, — продолжил Томас. — Я был возведен на престол милостью короля, по воле человека, а не Господа. Поэтому хочу передать вам в руки, святой отец, то бремя, которое нести больше недостоин.
Он снял перстень архиепископа и протянул его папе, но тот его не взял.
— Твой труд на благо святой церкви искупает все, что с тобой произошло, — заявил папа. — Ты получишь престол Кентерберийский из моих рук снова. Не сомневайся, мы поддержим тебя в твоем деле, ибо оно на благо святой церкви. Тебе надо удалиться, сын мой, в обитель, где можно поразмыслить и восстановить свои силы. Я направлю тебя в монастырь, где можно научиться смирять плоть. Ты привык жить удобно и в роскоши, а я хочу приучить тебя жить в лишениях и скудости.
Именно этого Томас желал всей душой, и тут же было решено, что некоторое время он проведет в монастыре цистерианцев в Бургундии.