Вот и большая батарея. Четыре тридцатидвухфунтовые пушки выглядывают из амбразур в изогнутом парапете. За ними строй морских пехотинцев, их красные мундиры отчетливо видны в свете наступающего дня. Отстреливающийся от них французский отряд виден только по ружейным вспышкам и облачкам дыма. Неожиданное появление Котара заставило французов немедленно отступить.
С внутренней стороны парапета капитан Джонс в красном мундире и еще четыре пехотинца пытались взломать дверь; рядом с ними валялся узелок, такой же, как у Хьюита. Позади них лежали двое мертвых морских пехотинцев — один из них был убит выстрелом в лицо. Джонс взглянул на Хорнблауэра, но тот не стал тратить времени на разговоры.
— Отойдите. Топоры!
Дверь была сделана из прочного дерева и окована железом, но защищать она должна была только от воров, и подразумевалось, что ее будет охранять часовой. Под ударами топоров она быстро поддалась.
— Все запальные отверстия забиты, — сказал Джонс. Это только малая часть дела. Железный прут, забитый в запальное отверстие пушки, выведет ее на время из строя, но оружейник, работая сверлом, за час приведет ее в порядок. Хорнблауэр поднялся на ступеньку и глянул через парапет — французы готовились к новой атаке. Матросы тем временем просунули в образовавшуюся дыру ручку топора и орудовали ей как рычагом. Блэк ухватился за край доски и рванул ее на себя. Еще несколько ударов, и в двери образовалась дыра, в которую можно было пролезть.
— Пойду я, — сказал Хорнблауэр. Он не может доверить это Джонсу. Он не может доверить это никому, он должен идти сам. Он схватил моток быстрогорящего огнепроводного шнура и протиснулся в дыру. Сразу за дверью начинались деревянные ступени, но этого он ждал и вниз не полетел. Согнувшись под низким потолком, он стал наощупь искать дорогу. Площадка, поворот, еще ступеньки — гораздо темнее — и наконец его вытянутая рука коснулась саржевой занавески. Он откинул ее и осторожно шагнул вперед. Темнота была непроглядная. Он в пороховом погребе. Здесь артиллеристы ходят в матерчатых тапочках, потому что подбитые гвоздями башмаки могут высечь искру и поджечь порох. Он осторожно ощупал руками вокруг себя. Одна рука коснулась целой стены картузов, саржевых мешочков, наполненных порохом, другая нащупала бочку. Это пороховая бочка — рука его резко отдернулась, словно коснувшись змеи. Сейчас не время для подобных глупостей — кругом смерть.
Хорнблауэр вытащил саблю. Скалясь в темноте от обуревавших его чувств, он дважды вонзил клинок в стену картузов. Наградой ему было шуршание хлынувшего водопадом пороха. Он хотел подготовить надежное пристанище для запала. Шагнув в сторону, он проткнул саблей другой картуз. Отмотав огнепроводного шнура, он крепко привязал конец к рукояти сабли, а потом погрузил ее в кучу пороха на полу. Может быть, вся эта тщательность и ни к чему, ведь малейшей искры достаточно, чтоб взорвался порох. Осторожно, очень осторожно, чтоб не сдвинуть рукоятку, он принялся разматывать шнур, отступая назад, прошел за занавеску, по ступенькам, за угол. Свет, проникавший в дыру, ослепил его, он заморгал, протискиваясь наружу и продолжая разматывать шнур.
— Отрежь! — коротко приказал он.
Блэк выхватил нож и разрезал шнур там, где Хорнблауэр ему показал.
Быстрый огнепроводный шнур горит скорее, чем может уследить глаз — весь он, до самого порохового погреба, сгорит меньше чем за секунду.
— Отрежь мне ярд этого! — сказал Хорнблауэр, указывая на медленный огнепроводный шнур.
Этот шнур тщательно проверен. В безветренную погоду он горит со скоростью тридцать дюймов в час, дюйм за две минуты. Хорнблауэр не собирался давать этому ярду гореть час с лишком. Он слышал ружейные выстрелы, слышал рокотавшие за холмом барабаны. Нужно сохранять спокойствие.
— Отрежь еще кусок и зажги!
Пока Блэк исполнял приказ, Хорнблауэр связал медленный и быстрый огнепроводные шнуры и проверил, что они соединены прочно. Кроме этого, он должен был держать в голове ситуацию в целом.
— Хьюит, — крикнул он, поднимая голову. — Слушай внимательно. Сейчас ты побежишь к отряду морских пехотинцев, которые с лейтенантом за водоразделом. Скажи им, что мы скоро возвращаемся, и они должны прикрыть наше отступление к шлюпкам. Понял?
— Есть, сэр.
— Тогда беги.
Хорошо, что это дело не пришлось поручать Гримсу. Запалы были крепко связаны, и Хорнблауэр огляделся по сторонам.
— Принесите сюда убитого!
Ни о чем не спрашивая, Блэк подтащил к двери мертвое тело. Хорнблауэр сначала хотел положить камень, но труп до всех отношениях лучше. Он еще не застыл, и его рука безвольно легла на быстрый шнур сразу за узлом — всю слабину Хорнблауэр убрал в пролом. Убитый скроет от глаз запал. Если французы появятся слишком рано, это позволит выиграть несколько драгоценных секунд — в тот момент, когда пламя достигнет быстрого шнура, он вспыхнет под рукой мертвеца, и пламя побежит к пороху. Чтобы заглянуть в пороховой погреб, французам придется оттащить с дороги мертвое тело, и шнур под собственной тяжестью соскользнет вниз — это даст еще пару секунд. Может быть, горящий конец свалится внутрь по ступенькам, может быть — прямо в пороховой погреб.
— Капитан Джонс! Предупредите всех, чтоб они были готовы отступить. Немедленно, пожалуйста. Блэк, дай мне горящий запал.
— Позвольте мне, сэр.
— Заткнись.
Хорнблауэр взял тлеющий шнур и раздул его поярче. Потом взглянул на лежащий на земле шнур, наметил место в полутора дюймах от узла — здесь было черное пятнышко, которое годилось в качестве метки. Полтора дюйма. Три минуты.
— Взбирайся на парапет, Блэк. Кричи, чтоб они бежали. Кричи!
Блэк заорал, и Хорнблауэр прижал тлеющий шнур к черному пятнышку. Через две секунды он оторвал его — шнур горел в двух направлениях: к лишнему концу и к узлу, где в полутора дюймах был привязан быстрый огнепроводный шнур. Убедившись, что шнур горит, Хорнблауэр вскочил на ноги и вспрыгнул на парапет.
Морские пехотинцы двигались гурьбой, за ними Котар и матросы. Полторы минуты — нет, уже минута. Французы были на расстоянии ружейного выстрела.
— Стоит поторопиться, Котар! Они перешли на рысь.
— Спокойно, спокойно! — орал Джонс. Он боялся, что, если его люди бросятся бежать от противника, вместо того чтоб дисциплинированно отступить, то они впадут в панику, но всему свое время. Пехотинцы побежали, Джонс понапрасну орал и размахивал шпагой.
— Бежим, Джонс! — крикнул Хорнблауэр, обгоняя его, но Джонса охватила боевая лихорадка, и он продолжал выкрикивать французам угрозы, в одиночку стоя лицом к неприятелю.
Тут это случилось; земля содрогнулась под ногами, люди зашатались, оглушенные взрывом, небо почернело. Хорнблауэр обернулся. Столб дыма поднимался вверх, все выше и выше, наполненный черными обломками. Потом столб рассыпался, превратился в гриб. Что-то с грохотом упало в десяти ярдах от них, щебенка полетела во все стороны. Что-то просвистело в воздухе, огромное, описавшее в воздухе дугу. Неминуемо, неотвратимо падало оно — полутонный каменный свод порохового погреба — прямо на Джонса в его красном мундире. Упав, каменная махина еще проехалась по нему, словно специально решив окончательно раздавить погребенное под ней жалкое существо. Хорнблауэр и Котар в зачарованном ужасе глядели, как глыба остановилась в шести футах от них.
Для Хорнблауэра труднее всего было сохранить в этот момент самообладание, точнее вернуть его. Он стряхнул с себя гипнотическое оцепенение.
— Идем.
Ему по-прежнему нужно мыслить ясно. Перед ними лежал склон, спускающийся к пристани. Отряд морских пехотинцев, посланный вместе с лейтенантом охранять фланг, отступил на эту позицию и отстреливался от наступавших французов. Те были в синих мундирах с белыми отворотами — это пехотинцы, а не артиллеристы, как на батарее. За ними виднелась длинная, быстро приближающаяся пехотная колонна. Десятка два барабанов выбивали бодрый ритм — pas de charge, быстрый шаг.
— Спускайтесь к шлюпкам, — приказал Хорнблауэр матросам и пехотинцам, которых привел с батареи, потом повернулся к лейтенанту.
— Капитан Джонс мертв. Приготовьтесь бежать, как только они доберутся до причала.
— Да, сэр.
За спиной Хорнблауэра, обращенной к врагу, послышался резкий звук, словно ударили о дерево топором. Хорнблауэр обернулся. Котар шатался, его шпага и книги упали на землю. Тут Хорнблауэр заметил, что левая рука Котара болтается в воздухе, словно подвешенная на нитке. Хлынула кровь — пуля раздробила ему плечевую кость. Он начал падать, но один из матросов, неуспевших отступить к шлюпкам, подхватил его.
— Аа… а… а! — Котар судорожно глотал воздух, уставясь на Хорнблаузра изумленными глазами.
— Мне очень жаль, что вы ранены, — произнес Хорнблауэр потом обратился к матросу: — Отведите его в шлюпку.
Котар правой рукой указывал на землю, и Хорнблауэр приказал другому матросу:
— Подберите эти бумаги и тоже идите к шлюпкам. Но Котар не успокоился.
— Моя шпага! Моя шпага!
— Я позабочусь о вашей шпаге, — сказал Хорнблауэр. Эти абсурдные представления о чести укоренились так глубоко, что даже в подобных обстоятельствах Котар никак не мог оставить шпагу на поле битвы. Подбирая шпагу, Хорнблауэр вспомнил, что сам он — без сабли. Матрос собирал книги и бумаги.
— Помогите мистеру Котару спуститься, — сказал Хорнблауэр и, вспомнив, добавил: — Намотайте ему платок на руку выше раны и туго затяните. Ясно?
Котар, поддерживаемый другим матросом, уже спускался по дороге. При ходьбе рука его раскачивалась, причиняя нестерпимую боль. При каждом его шаге до Хорнблауэра доносилось все то же душераздирающее «аа… а… а!».
— Вот и они! — сказал лейтенант морской пехоты. Французы, видя близкую подмогу, осмелели и перешли в наступление. Быстро взглянув вниз, Хорнблауэр увидел, что остальные уже на причале; суденышко для ловли омаров, полное людьми, как раз отваливало.
— Прикажите своим людям бежать, — сказал Хорнблауэр. Как только пехотинцы побежали, побежал он сам.
Это была отчаянная гонка по скользкому, крутому склону. Позади вопили бегущие вдогонку французы. Но вот и отряд прикрытия — как Хорнблауэр заранее приказал — тринадцать морских пехотинцев с «Отчаянного» под предводительством сержанта. Они построили бруствер поперек причала — это тоже Хорнблауэр приказал заранее, предвидя теперешнее поспешное отступление. Бруствер, наспех сооруженный из валунов и наполненных камнями бочек, не доходил даже до груди. Бегущие пехотинцы гурьбой перепрыгивали через него. Хорнблауэр, бежавший последним, собрался и прыгнул, оступился на дальней стороне и чудом удержался на ногах.
— Пехотинцы с «Отчаянного»! Построиться вдоль бруствера! Остальные, в шлюпки!
Двенадцать пехотинцев встали у бруствера на колени, Двенадцать ружей легло на бруствер. При виде их бегущие французы заколебались.
— Цельтесь ниже! — хрипло выкрикнул лейтенант.
— Идите грузите своих людей в шлюпку, мистер Как-вас-там, — резко сказал Хорнблауэр. — Скажите, чтоб барказ был готов к тому времени, как вы отвалите в яле.
Французы снова наступали. Хорнблауэр оглянулся и увидел, как последний пехотинец, а за ним и лейтенант спрыгнули с причала.
— Ну, сержант. Давайте.
— Пли! — скомандовал сержант.
Залп был хорош, но сейчас некогда было им восхищаться.
— Идемте! — крикнул Хорнблауэр. — В барказ! Под тяжестью прыгнувших в него морских пехотинцев барказ немного отошел в сторону, и Хорнблауэру надо было перескочить около ярда черной воды. Ноги его коснулись планширя, и он полетел вперед на тесно сгрудившихся людей. К счастью, он догадался бросить котарову шпагу, и она, никого не поранив, упала на дно шлюпки. Багры и весла уперлись в причал, Хорнблауэр тем временем пробирался на корму. Он чуть не наступил Котару на лицо — тот без сознания лежал на дне шлюпки.
Весла заскрипели в уключинах. Шлюпка отошла на двадцать ярдов… на тридцать ярдов… Наконец первые французы с криком выбежали на причал и остановились на краю, приплясывая от гнева. На несколько бесценных секунд они забыли, что у них в руках ружья. Сгрудившиеся в барказе моряки принялись выкрикивать обидные слова. Хорнблауэр почувствовал, как в нем закипает гнев.
— Молчать!
В барказе воцарилась тишина, еще более неприятная, чем выкрики. С причала послышались ружейные выстрелы. Хорнблауэр, глядя через плечо, увидел, как французский солдат опустился на одно колено и тщательно прицелился. Ружейное дуло все укорачивалось и наконец оказалось направлено прямо на Хорнблауэра. Пока он думал, что надо бы броситься на дно шлюпки, прогремел выстрел. Хорнблауэр почувствовал, как сильный удар сотряс все его тело, и с облегчением понял, что пуля застряла в массивном дубовом транце, к которому он прислонился. Он пришел в себя; увидев, что Хьюит хочет протиснуться к нему на корму, он заговорил настолько спокойно, насколько позволяло ему волнение.
— Хьюит! Идите на нос к пушке. Она заряжена картечью. Выстрелите, как только сможете навести, — Потом обратился к гребцам и к сидевшему у румпеля Карджилу; — Руль лево на борт. Правая, табань.
— Левая, табань.
Барказ перестал вращаться. Теперь нос его указывал прямо на причал, и Хьюит, оттолкнув всех, кто находился на носу, хладнокровно смотрел в прицел четырехфунтовой погонной карронады, двигая подъемный клин. Потом он отклонился назад и дернул вытяжной шнур. От отдачи вся шлюпка скакнула кормой вперед, словно напоровшись на камень, густая завеса дыма окутала ее.
— Правая, на воду! Греби! Руль право на борт! — Шлюпка тяжело развернулась. — Левая, на воду!
Девять кусков железа по четверть фунта каждый произвели на причале ужасное действие — кто-то из французов бился в агонии, кто-то лежал неподвижно. У Бонапарта четверть мильона солдат, сейчас их стало на несколько человек меньше. Это не назовешь даже каплей в море, даже молекулой. Теперь барказ был вне досягаемости, и Хорнблауэр повернулся к сидевшему рядом с ним Карджилу.
— Вы неплохо справились с вашей задачей, мистер Карджил.
— Спасибо, сэр.
Хорнблауэр поручил Карджилу высадиться вместе с морскими пехотинцами и обеспечить эвакуацию.
— Но было бы лучше, если б вы сначала отослали барказ, а до последнего момента держали ял. Тогда барказ смог бы прикрыть отступление своей пушкой.
— Я думал об этом, сэр. Но я до самого конца не знал, сколько людей окажется в последней группе. Поэтому я придержал барказ.
— Может быть вы и правы, — недовольно пробурчал Хорнблауэр, но чувство справедливости возобладало. — Вы действительно поступили правильно.
— Спасибо, сэр, — сказал Карджил и, помолчав, добавил: — Мне так хотелось, чтоб вы разрешили мне пойти с вами, сэр.
«Странные у некоторых людей вкусы», — с горечью подумал Хорнблауэр. Действительно, слова странные, учитывая, что у их ног лежит без сознания Котар с перебитой рукой. А Хорнблауэр еще должен успокаивать растревоженные чувства обидчивых молодых людей, рвущихся к славе и к повышению, которое эта слава может им принести.
— Думайте головой, — сказал он, принуждая себя мыслить логически. — Кто-то должен был организовать оборону причала, и именно вы лучше всего подходили для этого.
— Спасибо, сэр, — повторил Карджил с прежней идиотской тоской.
Неожиданная мысль заставила Хорнблауэра обернуться через плечо. Ему пришлось всматриваться, хотя он знал, куда надо смотреть. Очертания холмов изменились. Потом он увидел серый дымок, по-прежнему поднимавшийся над вершиной. Семафора не было. Не было больше громадины следившей за всеми перемещениями Прибрежной эскадры. Опытные британские моряки, такелажники, плотники не смогли бы починить его меньше, чем за неделю. Французам на это понадобится не меньше двух недель, даже трех, по его оценкам.
А вот «Отчаянный» поджидает их, грот-марсель обстенен, как и полтора часа назад. Судно для ловли омаров и ял подошли к правому борту, Карджил направил барказ к левому: при спокойной воде и слабом ветре нет необходимости подводить шлюпку к подветренному борту.
— Шабаш! — сказал Карджил.
Шлюпка скользнула к борту. Сверху, совсем близко, смотрел на них Буш. Хорнблауэр схватился за фалрепы и подтянулся. Как капитан он имел право подниматься первым, этого же требовал долг. Он оборвал бросившегося с поздравлениями Буша.