— «Редкая птица долетит до середины Днепра». Может, передохнем?
— Давай! — словно делая одолжение, согласился Николка. — Днепр не видел, но Волга-то поболе будет.
Внутри его все ликовало: шутка ли, сам Колоссовский, по праву считающийся лучшим спортсменом, первым запросил пощады. Надо будет рассказать ребятам в училище, ведь все предыдущие заплывы оканчивались наоборот. До острова оставалось еще пару сотен саженей, но последние метры, как водится, были самыми трудными, поэтому оба легли на спину: передохнуть перед последним броском.
Наконец заплыв возобновился. Теперь пловцы не спешили гнать во всю дурь, экономили силы, переглядывались, стараясь поймать момент для ускорения. И лишь метров за сто до берега заработали руками как лопастями гребного винта. Николка опережал Казимира на полкорпуса, но инженер был выше и первым нащупал дно, и пока визави еще работал руками, встал и пошел к берегу.
— Ничья?
— Ничья!
На берегу спорщики обменялись рукопожатием и в изнеможении упали на песок.
Лежать на теплом песке было приятно. Казимир с Николкой расслабились и старались не думать об обратной дороге.
— Пан Казимир, помните, вы интересовались рукописью о холодном оружии из библиотеки Воиновых?
— Никогда не называй меня паном, сколько раз говорил — просто Казимир, — усики инженера возмущенно задвигались. — Воинов, не этот рохля, а тот, его отец, слыл большим оригиналом, всю жизнь занимался холодным оружием, интересовался реконструкцией сражений древности. Если он действительно оставил после себя книгу или записи какие, то хотелось бы взглянуть на нее хоть одним глазком.
— Молодится инженер, — подумал юноша, — Требует, чтобы называли по имени, а сам все время подтрунивает «пан Николас, а то и «пан Микола», — а вслух сказал, — Что ж не взглянуть, взглянуть можно, и не одним глазком. Манускрипт и перевод у меня, только я должен ее отдать буду Наталке, внучке Олега Игоревича.
— О, да тут видать амуры порхают, — догадался Казимир Ксаверьевич.
— И сколько в моем распоряжении времени?
— Она только началу учебы в гимназии приедет.
— Успеем проштудировать. Плывем обратно?
Возвращались медленно, с частыми остановками. Уже на берегу Николка сказал:
— Казимир, я вам вечером занесу тетрадь.
На том и договорились.
* * *
В один из промозглых осенних вечеров тринадцатого года к дому по улице Москательной сходилось и съезжалось множество делового люда губернского города С. В этом доме в квартире из семи комнат обитал один из самых преуспевающих кузнецов Алексей Георгиевич Заломов со своими домочадцами. Судя по составу гостей, намечалась не веселая гулянка и не семейное торжество, а серьезный и обстоятельный разговор. Среди приглашенных были замечены два-три коллеги Алексея — тоже кузнецы — хоть и поплоше, во всяком случае Заломов среди своих собратьев был самым сильным[11]. Видное место в собравшемся обществе занимали инженер Казимир Колоссовский, со своим знаменитым портфелем из которого едва не выпадали схемы, чертежи, расчеты; известный в деловых кругах мировой судья; пара продажных чиновников городской думы, готовых за хорошую мзду провести любое решение. Присутствие среди гостей представителей Банка и Ссудной казны говорило, что здесь затевается большое и денежное дело. По такому важному делу и родитель, Георгий Никитич, обрядился в европейский костюм и почтил присутствием сие собрание. Лишь приглашение на сугубо деловую встречу помещика Воинова с дочерью выглядело неуместным, однако это стало результатом хитрой комбинации Николки, которому была необходима легализация в глазах местного городского общества свободного общения с Наталкой на правах старых знакомых.
До ужина еще оставалось время, и все гости сгрудились в гостиной вокруг свободного стола, на котором инженер разложил свои схемы и расчеты. Напрасно Катерина Евграфовна, супруга Алексея Заломова, молодая, несколько дородная женщина с красивым чисто русским лицом и неистребимым волжским оканьем предлагала:
— Чаю, гОспОда! Откушайте пред ужинОм!
Кроме чая предлагались и более изысканные и горячительные напитки, а также разнообразная закуска, но воспользовались приглашением и налегли на питие лишь Воинов и городские чинуши. Остальные собрались вокруг Колоссовского и оттуда время от времени доносилось:
— Турбина… коловратная машина[12]… котел Беллвиля, Сименс… Виккерс… киловатты… атмосферы… ссуда…, проценты…, доли…
Банкиры, нахмурив лбы, высчитывали, словно в их головах были спрятаны костяные счеты. Мировой судья, достав кодекс, что-то втолковывал Заломову-старшему. Кузнецы скребли в затылке, слушая инженера. Воинов и вороватые чиновники кушали самодельную водку, импортное вино и домашнюю вишневую наливку деда Калги, привезенную Егором Заломовым из-за Волги. Николка разрывался между столом с чертежами и своей очаровательной гостьей.
А речь шла об установке Заломовым-младшим парового двигателя для своей кузни, с долевым участием своих товарищей — кузнецов. Объединение капиталов, а в перспективе и самого дела, сулило в будущем хороший куш. Попутно обговаривалась выдача разрешения от городских властей. Юридическое обеспечение спорных вопросов обещался обеспечить судья. Техническое обеспечение и монтаж машины вызвался решить инженер. Судя по тому, что общество вокруг стола стало разбредаться на отдельные группы, а некоторые с явным нетерпением поглядывать в сторону столовой и непроизвольно потягивать носом, о главном было договорено, остались детали.
* * *
Георгий Никитич мог быть доволен: слаживается большое дело. Он, сын бывшего крепостного и сам крепостной и помечтать не мог об открывшихся перспективах. Род Заломовых считался коренным, волжским. Не только дворянство вело свои родословные, крестьянство помнило о своих корнях и рядилось ими не меньше знати. Сами Заломовы вели счет своих предков от лихого вятского ушкуйника Васьки Кистеня, невесть в какие времена, едва ли со времен татарского ига, обосновавшегося в Жигулевских горах. По семейному преданию неземная любовь не то к юной черкешенке, не то к татарочке подвигла прародителя расстаться с вольной ватагой и осесть. Все мужчины в роду Заломовых славились необыкновенной физической силой, даже свое родовое имя, прозвище, им досталось от одного из предков, по местному преданию заломавшего последнего медведя в Жигулевских лесах.
Минули века, и дикий край обживался, прирастал великорусским земледельческим населением. За людьми пришла и власть Московского царя. Заломовы числились то землепашцами — однодворцами, то городовыми казаками[13], пока Царь-Антихрист, большой любитель единообразия, не отменил «лишние» сословия и записал всех поволжских мужиков и казаков разом в государственные крестьяне. А уж немка Катерина щедро раздавала крестьян своим любимцам, а то и просто хорошим людям в благодарность за службу. Так и оказались бывшие вятские ушкуйники, бывшие казаки Заломовы в крепости у помещика. С завистью смотрели приволжские крестьяне на ту сторону Волги, где расстилались бескрайние степи Заволжья. В Жигулях, на скалах и утесах, всегда было не очень густо с землей, поэтому рано мужики стали подаваться в отход, на промысел, в город или бурлачить на реку. Крестьянская реформа мало, а точнее практически ничего не изменила в жизни жигулевских крестьян. Заломов-старший боготворил Александра III, Царя-Мротворца, уменьшившего выкупные платежи[14], в результате чего Георгий Никитич, скопивший средства на бурлачестве, стал свободным человеком. А когда барин, Олег Игоревич Воинов, решил бывших своих крепостных, а ныне вольных хлебопашцев, превратить в арендаторов и стал сдавать господские земли в аренду, Заломов неожиданно попросил сдать в аренду не делянку пахотной земли, а неплодородный, безжизненный утес у самой Волги.
Практическая сметка волжского мужика себя оправдала. Белый камень, добываемый им из горы, воистину стал золотым, когда началось сооружение моста через Волгу и строительство сначала Моршанской, а затем и Златоустовской железных дорог. Строительство требовало много щебня, известняка, мела и булыжника, и заказами Дело Заломовых было обеспечено на долгие годы, да и растущий губернский город С. поглощал немало камня. У Заломовской пристани постоянно грузились баржи, почитай едва ли не полсела батрачило на каменоломнях, а в сезон приходилось нанимать и пришлых. Георгий Никитич мерковал, что вот и у Алексеюшки дело наладилось, старшой при нем, наследник всего дела, средний здесь расстарается, осталось младшенького, Николку, пристроить. Была у Заломова-старшого мечта — очень хотел старик, чтобы младшенький выучился, в университет поступил, в люди вышел, — для этой своей мечты какие угодно средства готов был не пожалеть.
* * *
Тем временем Алексей Георгиевич вместе с супругой встали у входа в столовую.
— МилОсти прОсим гОсти дОрОгие Отужинать чем бОг пОслал! — нараспев по-волжски Катерина Евграфовна пригласила гостей.
Дважды повторять не пришлось — проголодавшиеся гости устремились к столам. Алексей был в хорошем настроении.
— А дело-то, кажется, слаживается! — думал он и скрывал улыбку в своей аккуратно подстриженной по последней моде пшеничной бородке.
А начиналось все десять лет назад очень тяжело — с семейной распри с батей, который никак не мог простить сыну, что после ремесленного он отказался продолжать учебу дальше и пошел в ученики к кузнецу. За десять лет Алексей вдоль и поперек изучил кузнечное дело, и с помощью отца, который оттаял, видя, что из увлечения среднего сына выйдет толк, приобрел кузню. Встав на ноги, Алексей не чурался, как некоторые собственники кузниц, самому встать к наковальне, хотя человек двадцать работало у него в кузнице. Вот теперь и меньшой братишка, Николка, пристрастился работе с железом. Помогает ему в перерывах между учебой.
— Выйдет толк из парня, есть у него техническая хватка», — с нежностью думал Алексей о своем младшем брате, — Прямая дорога ему в университет или в Горный институт.
* * *
Ужин был знатный! И едоки собрались отменные! Поэтому, когда все гости воздали честь предложенным блюдам, Николка с Наталкой улизнули. Обстановка в Николкиной комнате была спартанской: кровать, письменный стол, два стула и этажерка с книгами, учебники и тетради. На столе — письменный прибор и глобус, вместо ковра — большая географическая карта. На противоположной стене — схемы паровых машин, автомобилей и еще каких-то механизмов, нарисованные образцы холодного и огнестрельного оружия. Словом, эта была типичная комната обыкновенного мальчишки.
— А это моя коллекция оружия, — смущаясь сказал Николка, — Пока в картинках.
Наталка медленно прошла вдоль стены без тени улыбки внимательно разглядывала чертежи и рисунки. Они еще не виделись в той последней встречи на Волге, было начало учебного года и оба с головой ушли в учебу, шутка ли — выпускной класс! Затем она резко обернулась к Николке:
— Я получила твое письмо, мне его передали перед самым отъездом в город, так что мог бы не писать, но все равно, спасибо.
Этого мига, когда они смогут остаться наедине, он ждал целый вечер.
— Моя Наталка! — без конца мысленно повторял мальчик. Он возликовал, едва только Наталка с ее отцом возникли на пороге: мокрые и озябшие с ненастной осеней погоды. Обратил внимание на чудесное дитя не только Николка, с шляхетской учтивостью к новоприбывшим подскочил Колоссовский:
— Шановний пан, дозвольте пшепставичша, инженер Колоссовский. А эта файна квиточка — Ваша доня? Ваши рончики, пани! — и Казимир, поприветствовал Наталку целованием руки, этим уходящим в прошлое обычаем. Девочка была польщена, и, отметив это, Николка ощутил легкий укол ревности.
Видя такое обходительное внимание к своей персоне и таких знатных гостей, Александр Олегович успокоился и оттаял. Он всю дорогу сомневался, стоит ли принимать приглашение от своих бывших крестьян. Знал бы он, какие споры вызовет предложение Николки пригласить помещика Воинова несколько дней назад.
— А он нам зачем? Сидеть с недовольным видом и водку лакать? — мрачно спросил Алексей Георгиевич.
— Это ваш помещик? — уточнил инженер и добавил презрительно. — Титулованная голытьба, вымирающая порода.
А на возражение Николки ответил:
— Я сам шляхтич, знаю, что говорю! Гонора выше крыши, а штаны в заплатках.
— Действительно, мы для него не ровня. Но с другой стороны, нашим планам он не помеха, а статус собрания своим присутствием повысит. Пусть будет! — заключил Алексей.
Все это пронеслось в голове у Николки, когда он, стоя лицом к лицу с Наталкой, глядя в ее расширяющиеся глаза, мучительно соображал, что же ответить девушке. И тут раздался спасительный стук в дверь. Это, конечно же, был Колоссовский собственной персоной, который, со свойственным им изыском, выразил восторг красотой юной пани, и восхищение прочитанной книгой, и изъявил желание высказать свое суждение относительно прочитанного материала. А затем, не дожидаясь согласия, приступил к рассказу, причем Николка отметил про себя, что когда инженер излагает по делу, а не треплет языком, у него куда-то пропадает все его пшеканье, как будто это был просто один их способов выразить свое фрондирование по отношению к России.
Третье явление меча
«Легенду о тайне булата
Недавно мне друг рассказал.
Будто б Аносов[15] когда-то
Внезапно покинул Урал…
Раскрыта в старинном журнале
Аносовская статья.
Читаю своими глазами,
Что он наш Урал не бросал,
Что тайну булата годами
На нашем заводе искал,
И тайну добыл не в Дамаске,
А в здешних плавильных печах.
Талантами Русь богата
И вот, старики говорят,
Что сталь дамасских булатов
Рассек уральский булат»
Л. Сорокин
— Да-а-а, жаль, что не довелось лично познакомиться с вашим батюшкой, простите, дедушкой, юная пани. Он слыл большим оригиналом и до сих пор в городе о нем ходят легенды. Как я понял из этого увлекательнейшего сочинения, ваш доблестный дед, кроме героизма на поле брани обладал как минимум еще двумя достоинствами: несомненным литературным талантом, знанием языков и истории холодного оружия. И вы, мои юные друзья вслед за ним считаете, что один из мечей коллекции Воиновых как раз и является тем самым мифическим Мечом Тамерлана? Эх, взглянуть бы на него! Но я, собственно говоря, сомневаюсь.
— Предвижу ваши возмущенные возгласы и расскажу, почему я так думаю. Во-первых, у любого полководца древности, коронованного монарха не мог быть один меч. Были мечи церемониальные, для придворных церемоний, были мечи ритуальные, для отправления культовых ритуалов. И те, и другие никак не годятся для битвы или поединка. Это как средневековые парадные рыцарские доспехи, в которых ни один рыцарь, будучи в здравом уме, на поле боя не выйдет. Кроме того, мечи делились на турнирные и тренировочные. Меч для фехтования просто тупой, чтобы не нанести увечья ни себе, ни сопернику во время тренировки. Турнирный меч, конечно опаснее, но тоже не годиться для рати. Задача поединка — не убить соперника, а выявить победителя, иначе вся европейская знать еще в средние века перебила бы друг друга. Так какой же меч был выкован Тамерлану? Символический для церемоний, тогда толку от него было мало, или все-таки боевой?
Вот вам и пища для размышлений: из легенд о Сиде известно, по меньшей мере, два меча. И знаменитый Жуаез Карла Великого — не единственный сохранившийся его меч. Вы будете удивлены, но и Эскалибур короля Артура — это не тот меч, что он смог вытащить из глыбы красного гранита, доказав свое право на престол Камелота, тот меч назывался Кларентом. А Эскалибур подарила Артуру Владычица Озера. Но это Европа, а Восток? Та же самая картина! Все знают Зульфикар, меч пророка Мухаммеда. А остальные его девять(!) мечей? Задира, Вояка, Смертная, Кадим, Мизам, Аль-Абд… Всех и не вспомню, да оно и не к чему, мы же не правоверные. Но уже можно сделать вывод, что у любого известного деятеля за свою жизнь был никак не один меч.