- Встань и руки за голову заложи. - Прогнуться, поднять, встряхнуть оживившуюся тушку. Клиент на полголовы выше, это минус, но весит столько же - это плюс. - Кстати, как супруга?
- В антитеррористической операции, вся, с головой. - Франческо изображает работающую Джастину. Получается что-то вроде Кали за компьютером. Ожерелья из черепов пока нет, появится по результатам операции.
- Рассказывай теперь, что с поисками.
- С поисками хорошо и плохо. Хорошо - Максим почти с самого начала понял, кто это. Доктор Моро, да. Еще хорошо, он сразу нашел специалиста по делу, очень милая женщина и очень толковая, но нервная какая-то. Ее местная полиция на плоскогорье сплавила, чтобы она им триумф не портила. Напомни мне Аболса убить. Я его специально сюда зазывал, чтобы у нас такого - ык, - последний рывок, - не было. И плюс отдел. И плюс Королева. Максим говорит - если все так и пойдет, вопрос суток. Это все хорошо.
А "плохо" переводить не нужно. Плохо, что это Доктор Моро.
Вопрос суток? Это уже будут третьи сутки, и если все трое суток Моро будет заниматься с Антонио тем же, чем со всеми предыдущими жертвами... Фотографии и описания прокрутили по всем местным каналам, да и в Европу скандал - точнее, пока еще триумф флорестийской полиции - дополз. В Европе, правда, материалы беспощадно цензурировали по всем осям: и по возрастному цензу, и в отношении подробностей. Считают - и обоснованно - что детали сообщать нельзя, во избежание маскировки убийств под действия серийных убийц и для того, чтобы не провоцировать потенциальных психопатов. Только нашей прессе море по колено.
Самое отвратительное тут, что нужно, должно, необходимо желать счастливого исхода - беда только в том, что не очень уже понятно, какой именно исход будет счастливым. Потому что кадры выразительные. Наверное, даже после такого можно жить, можно даже хотеть жить... чудеса случаются, но нам бы другое чудо. А еще о таких мыслях нельзя никому говорить, потому что нужно и должно надеяться на спасение, не сомневаться и не давать сомневаться другим.
- Если Максим говорит, что вопрос суток, значит, осторожничает. Кстати, как получилось, что он твоему шурину так вовремя челюсть сломал? - Вот это едва ли не главная удача во всей этой гнусной истории: Антонио-старшего в картине нет, а Максим есть. - Все, можешь одеваться.
Уф-ф, неужели закончил? Можно сесть и размять руки. И позвонить Мариям - и попросить горячего шоколаду... и даже не нужно говорить, что без сахара, здесь все и так знают.
- Он не только челюсть. Еще ребра, сотрясение спинного мозга и что-то в том же духе. Но через неделю Антонио будет прыгать, как раньше. Вот боевую подготовку в университете можно оставить в покое. А вышло у них черт знает что, потому что параллельно они в столовой смотрели интервью с тем несчастным, которого полиция выдавала за Моро. Антонио на этом фоне разглагольствовал и договорился до внесения под шумок корректив в образовательные программы, а заодно решил Максима похвалить за то, что тот победил свой эгоизм и начал воспитывать в себе волю к добру. Это Антонио какого-то славянского мыслителя начитался, понимаешь ли. Ну вот три фактора сошлись и надавали шурину по чему попало.
- Какая жалость, - щурится Рауль, - что я этого не видел. Или наоборот, как хорошо.
Хорошо, потому что чувство долга заставило бы разнимать - поскольку он мог бы это сделать, не очень пострадав в процессе.
Шоколад точно такой, как нужно. Очень горячий, очень горький - и совершенно несладкий.
- Кстати, - говорит совершенно оживший Франческо, - ты, если можно, потом доктора Камински найди - а то она тут ходит как привидение. Паулу напугала.
- Чем именно и что она из себя представляет, эта доктор? - Вот только напуганной Паулы нам и не хватает.
Хорошо еще, что два отпрыска надежно заперты в интересном месте. Хорошо ли, что Антонио обезврежен - трудно сказать, с ним еще сидеть надо, с другой стороны - это много лучше, чем просто маяться в ожидании, а персонал в здешней больнице такой, что на него и положиться можно, если устанешь. Не оставят бедного раненого пирата томиться от жажды... но зато он никуда, черт его побери, влезть не сможет, ровно потому, что розысками руководит Максим. Мы еще не проверяли, приходит ли к Антонио благоразумие, если речь идет о жизни его сына. Не приходилось до сих пор.
- Серая была совершенно. И очень вежливая. - Франческо обвел руками в воздухе нечто замысловатое. - В нормальном состоянии она желтая и на всех бросается. Максим, кажется, влюбился.
Желтая? На всех бросается и поиск поставила на ноги за сутки - не одна, конечно, но все-таки - само собой, Максим влюбится. Он и от чертова иезуита нашего оторваться не мог - когда шарахаться от него перестал. Это такая эротическая серия "Максим и аналитики".
Франческо поводит плечами, удивляясь, что они работают.
- Наверное, дело в том, что до сих пор они только тела находили. И то с опозданием.
***
Тогда, почти двадцать лет назад, все началось с того, что дед по материнской линии подарил Раулю в честь завершения службы в рядах ССО яхту. По справедливости яхту нужно было дарить той части ССО, где он служил, поскольку именно в силах самообороны его научили не тонуть даже в шторм и нырять почище японских ныряльщиц за жемчугом, обращаться с парусными и моторными плавсредствами, да и вообще обеспечили замечательный веселый год между лицеем и поступлением.
Месяца через три на яхте оказалась симпатичная ехидная девчонка по имени Паула - никакого Антонио да Монтефельтро тогда еще на горизонте не было, он служил в ССО второй год, - но и никакого романа не возникло, просто некогда было. Паула Росси язвила, когда не спала, а когда спала - язвительно улыбалась во сне. Чтобы ее хотя бы поцеловать, нужно было прервать поток острот и ехидства, а прерывать его было жалко. А следом за студенткой свалился ее сводный брат. Рауль тогда претерпевал особо тяжкий приступ родительского гнева - на тему того, куда поступил отпрыск потомственных банкиров, - и обитал на яхте, и был рад компании, которой было интересно что-то, кроме прелестей загорания, выпивки и секса. Оказалось, что эта компания - надолго. Практически навсегда.
Вот так, пустишь на борт черт знает кого, и внезапно узнаешь, что у тебя есть довольно большая семья - совершенно не та, что при рождении, профессия - которую ты не представлял себе даже в особо страшных снах, обязательства - на которые не хватит и жизни, и двух жизней, политическая платформа и слава одного из лидеров мировой революции. И все это - само собой.
Паула нашлась в кабинете у Максима за разграблением его... нет, не сейфа. Видимо, аптечки. Будем надеяться, что на поверхности он ничего особо вредного не держит.
- Ты что тут ищешь?
- Гуарану. И пальмовый сахар.
- А. Надеюсь, не все съели. - Гуарану потребляет все местное население от 5 до 105, и за века и тысячелетия с ними ничего дурного не сделалось, включая тех, у кого европейские или азиатские корни, стало быть, этот стимулятор куда безобиднее того же гашиша. Пусть себе. С другой стороны... - Но скажи мне, на кой тебе сейчас сдалась гуарана? Положи всю эту химию... - Интересно, этот деятель обычную еду ест? Судя по запасам, ему хватает травок и таблеток. - Положи и садись.
Какая тут гуарана, когда на всей фигуре, в складках у губ, во взгляде отпечатано только "Я боюсь". Что стимулировать, этот страх?
- Мне сдалась... - Паула честно садится рядом, но найденный пакетик из рук не выпускает. - Понимаешь, я от нее не только просыпаюсь, но и злюсь. Побочный эффект. А когда я злюсь, все остальное в меня уже не помещается.
Вот кого надо было напускать на Карла вместо Франческо. И женщине полезно, приятно и хорошо, и брату ее не возиться с тем, чего он органически не переносит. Хотя она, конечно, тоже не любит превращать кого-то в отбивную. Еще сильнее не любит, но может и умеет при необходимости, и не особо портится от этого, а в некоторых случаях даже наоборот, чинится.
- Я тебя могу разозлить без всякой гуараны. И даже на пользу, между прочим.
- Референтом? Я уже знаю. Тебя вчера здесь не было... ты бы сразу разобрался. Я просто не поняла. Мы приходим с Франческо, он спрашивает - а где Максим? И этот мальчик отвечает сдавленным голосом - "приводит в порядок нового специалиста". И краснеет нарочно. И ждет чего-то... а мы его поняли буквально - приводит и приводит. До меня только потом дошло, что он имел в виду и чего от нас ждал.
- Что? - Вот тут Рауль удивляется всерьез. - Он, что решил, что вы решите...
Действительно спятил парень.
- Он так расстроился, что мы не поняли, - говорит Паула. - Когда Максим эту Камински приволок, она идти без помощи не могла и на стены натыкалась, мне Джастина рассказала. А минут через сорок примчалась - хвост пистолетом - и всех тут разогнала и обхамила.
Рауль наливает из чайника остывшую воду, разбалтывает в стакане порошок. Господи, спрашивает он у потолка, может, Ты знаешь, чему их там учат? Сколько ему лет, этому идиоту - да больше двадцати точно, и он, как говорят, отличник, и вот этот великовозрастный отличник всерьез верит, что подобная жалоба возымеет здесь эффект. Сколько он проработал? Не меньше полугода ведь? И до сих пор был уверен, что вот эта вот... жалоба в духе семилетки, доносящего на сестру, которая с кем-то целовалась и не купила ему леденец за молчание, подействует? Фантастика. Полная законченная фантастика. Хотя за этой фантастикой стоит железная логика - и какая же женщина не возмутится и не устроит скандал, если тут дело горит, речь идет о жизни ее сына, а руководитель поисков, видите ли, приводит в порядок специалиста при помощи всего себя. Вот если бы в медпункт сдал и там сидел - простительное дело, верно? Тьфу...
Однако чертовски интересно, как за сорок минут можно добиться подобного результата. Это уже не эротическая серия, это какое-то колдовство. И вряд ли дело в этом, конечно. Но звучит достаточно забавно для шутки при встрече.
- Пей свой озверин. А вообще я имел в виду напустить тебя на местную прессу. Им там не помешает хороший сеанс людоедства.
- Людоедства? - Паула склоняет голову на бок. - Это хорошо звучит. Рассказывай, что и у кого мне следует отъесть. Хотя, ты знаешь, прежде чем есть журналистов, нужно доктора Камински позвать. А то в прошлый раз мы тоже пресс-конференцию затеяли - пришлось все переписывать в последний момент. И хорошо, что успели.
- Я имел в виду общий курс воспитания, - машет рукой Рауль. - Ибо вульгарность достигла, объяла и утопила. Алваро ругается.
- Да. - Кажется, озверин начинает действовать. - Это значит, что мы дошли до крайности.
Звать или искать доктора Камински не приходится - доктор вырисовывается на пороге, недоверчиво смотрит на гостей. Почему серая, почему желтая? Очень бледная, в синеву, невысокая, не больше полутора метров, женщина. Иссиня-черные волосы и такие же полоски бровей оттеняют лицо так, что ничего, кроме "бледная как смерть" на ум не приходит, а волос этих, крупно вьющихся, столько, что кажется шея сейчас переломится как стебелек. Рауль щурится. Нет, иллюзия. Из тех хрупких с виду дамочек, которых лучше оглушать сзади, предварительно накинув сеть - и то не обязательно поможет. А вот здоровья там - отрицательная величина, это понятно сразу.
- Здравствуйте. Я Рауль, директор спецшколы корпорации. - Препроводить в кресло, наболтать в другую кружку остатки гуараны, попутно как бы ненароком задев руку выше локтя - кожа холодная и липкая, без тонометра ясно, что давление там куда ниже, чем полагается. Интересно, а лист коки для чая у Максима в коллекции есть? Сейчас бы больше пригодился. - Мы вам не помешаем?
Глаза у нее тоже черные, не карие даже - черные. Острый нос, острый подбородок, славянские скулы - если бы не эти скулы, то можно было бы сказать, что это Юлиана, мать Франческо, с чего-то решила перекраситься из родного пепельного.
Рауль сглатывает. Кажется, он неправильно понял, когда Франческо сказал "влюбился". Кажется, его следовало понимать буквально. Замечательное все-таки место - никогда не знаешь, от чего умирать раньше: от страха, от злости или от хохота.
Паула, кажется, думает о том же. Еще она явственно думает о своем отце, который проработал полжизни в Африке, после смерти жены решил вернуться в Европу с дочкой, устроился к Сфорца, увидел синьору Юлиану, к тому времени вдову, старательно гробившую остатки жизни об работу - и пропал. Это тенденция, традиция или попросту две такие крайности обязаны сходиться?
- Нет, не помешаете... - дергает ртом доктор, даже не пытается скрыть, что врет. - Королева все равно только два новых яйца снесла. Теперь третью серию гоняет, но там тоже много не будет.
Нам всем придется к ней привыкать. Потому что Максим от этой дамы отстанет только если она его собственноручно надежно пристрелит. Я его знаю. И я нечто похожее уже видел. Впрочем, если она его пристрелит, он будет витать вокруг дружелюбным привидением и говорить, что так даже удобнее - и спать не надо, и просочиться можешь куда угодно.
- Мы тут обсуждали кампанию против местной прессы, - говорит он.
- Против трупоедов то есть? - вскидывает голову доктор. - Не знала, что корпорации это не нравится. Я всецело за, но не сейчас. Вот когда нам попадется нужное яйцо - хоть из огнеметов. А сию секунду нам от них нужно сочувствие.
Жаль, фокус не удался. Когда попадется нужное яйцо, Пауле точно будет не до этого, поскольку даже такой авантюрист интеллектуальных морей, как младший Антонио, едва ли сможет кормить Доктора Моро баснями трое суток. Но прессу мы все-таки перевоспитаем под европейский стандарт. Хватит уже этого безобразия.
Женщина встает, обходит мебель по синусоиде - и сама не замечает, что по синусоиде, хватает периферического зрения и автопилота, - подходит к монитору, шевелит мышью, прогоняет заставку. Смотрит на экран, прикусывает губы, бессмысленно водит курсором по экрану, потом одергивает себя, возвращается в кресло. Забирается с ногами, накидывает жакет, поднимая воротник до ушей. Одежда забавная: нечто мягкое, неброское, судя по покрою и фактуре, дорогое и с удивительным качеством почти полной прозрачности. Для восприятия, конечно. Видишь человека, а не костюм.
- Это ваш зам по безопасности купил, - говорит из кресла доктор. - У него и спрашивайте, где и почем. Мой комбинезон промок так, что по швам в трех местах разошелся. А багаж остался в Веракрусе.
Полку телепатов прибыло.
- А что было в Веракрусе? - Веракрус - это не тот, что чужой и на побережье, а тот, что наш и на плоскогорье. Один из пяти наших.
- Маньяк, естественно. - Фыркает. Прошлый аналитик был раз в триста обходительнее, я скоро о нем жалеть начну.
Рауль смотрит на Паулу, которая проглядывает валявшуюся на диване газету, яркое многоцветное издание. Разумеется, половина его посвящена свежему происшествию. Портреты, домыслы, догадки, интервью и опросы общественного мнения. Слова Камински ее задевают, конечно - даже не то что задевают, скорее уж, возвращают наружу и ставят носом к носу с фактом. Паула глубже зарывается в газету, на мгновение прикрывает глаза, резко выдыхает.
К этой необыкновенной тактичности, видимо, тоже придется привыкать всем тем, кто не успел в свое время. Доктор Камински нервно мнет в пальцах воротник и глядит на Рауля так, словно это он во всем на свете виноват. Начиная с грехопадения Евы и заканчивая похищением.
- Местная полиция, - почти извиняющимся тоном говорит Камински, - даже с вещественными доказательствами нахимичила, чтобы убедить столицу, что у них серия. Они надеялись, что им так пришлют специалиста. Не помогло бы, но тут меня срочно понадобилось куда-нибудь законопатить. А профиль как бы мой. Оказалось, что в самом деле мой.
- Зачем законопатить? - откладывает газету Паула. - Вы их убеждали, что они ошиблись?
- Это можно назвать и так, - пожимает плечами Камински.
- Расскажите.
- Да, - присоединяется Рауль, - пожалуйста.