— Требуем, — неожиданно прорезавшимся звонким голосом произнес Софрон и вытянул из кармана ватника грязный листок бумаги. — С учетом особенностей текущего момента и трагических событий, приведших к кровопролитию, за которыми последовал беззаконный передел и захват народного достояния, требуем. Первое. Принять к сведению предложение гражданина Америки Дица. Второе. Создать народное акционерное общество, имея в виду последующий сбор колчаковских купюр и их обмен на американские доллары США в духе гласности и социальной справедливости. Третье. Выразить недоверие реакционному и продажному руководству зоны и провести все мероприятия под контролем вольных властей с непременной юридической экспертизой и нотариальным удостоверением.
— Ага, — произнес Зяма, глядя в темно-серое небо. — Разбежались прямо вольные власти. Сейчас они сюда поедут, с юридической экспертизой.
Но совершенно неожиданно фантастическое предложение Софрона получило поддержку собравшихся. Просто так обменивать хоть и непонятные, но явно чего-то стоящие колчаковские деньги на вовсе уж неизвестно что, никто не хотел. По-видимому, Кондрат почувствовал настроение, потому что поманил Зяму рукой и что-то прошептал на ухо.
— Будем решать вопрос, — казенным голосом объявил Зяма. — Расходитесь.
На следующий день Адриан, запертый во избежание неприятностей в санчасти, случайно подслушал беседу Дениса и полковника Таранца.
— Не могу я, понимаешь, нет? — орал Таранец под окном лазарета. — Не могу объект оголить! Вы бы еще сто человек надумали вывозить! Совсем, что ли? Слетай один. Ну, Софрона захвати с собой, чтобы не вонял тут. И то — четверых в конвой давать, а у меня народу с гулькин хрен, скоро уже впору будет офицеров на вышки ставить. Опять же — это сколько вертушек надо вызывать, чтобы всю вашу гоп-компанию в Мирный вывезти? Это же чертова прорва!
— Вертушки — не твое дело, — вежливо объяснял Денис. — Это я решу. Ты конвой дай.
— Нет у меня столько конвоя! — взвыл Таранец. — На одиннадцать зэков — сколько надо конвоя? Умеешь считать? Двадцать два человека надо конвоя. Да капитана Сучкова в сопровождение. Всего двадцать три. Если ты все можешь, из Мирного конвой затребуй. Им там все равно делать не хрена.
— Ты меня на горло не бери, — посоветовал Денис. — А то я сейчас в зоне скажу, что ты тут залупаешься, и кончатся наши с тобой разговоры. Мне, если честно, плевать, откуда конвой будет. Из Мирного, так из Мирного. Будем с мирненским начальством договариваться. Моральный кодекс коммунизма помнишь? Кто не работает — тот да не ест.
Таранец мгновенно сбавил тон.
— Да ладно тебе. Я ж тебя как человека прошу. Куда такую прорву тащить… Я ж по-людски. И ты давай по-людски.
— А если по-людски, то и нечего базарить. Сколько можешь дать?
— Четверых. Ну пять человек. От силы шесть.
— Дашь шестерых. Плюс Сучкова.
— А как же… У меня же инструкция…
— Подотрись.
Через три дня в небе над зоной засвистело. На плац перед курганом один за другим садились пятнистые вертолеты, разметая свежевыпавший снег. Трое близнецов в тулупах, белых бурках и мохнатых шапках побежали, пригибаясь, к кабинету Таранца. Чуть позже Адриан увидел в свете прожектора, как туда же под конвоем повели Веревкина.
Заинтригованный происходящим, Адриан зажал в углу старика Дица, пришедшего навестить, и начал допрашивать.
Старик доложил Адриану, что некоторое количество заключенных численностью около десяти человек, может, и поболе будет, встали на путь деятельного раскаяния в совершенных преступлениях и собственноручно написали заявления на имя начальника зоны, сознаваясь в доселе нераскрытых органами следствия правонарушениях, совершенных ими совместно и поврозь до помещения их в места лишения свободы и поныне остающихся нерасследованными. Искренне раскаиваясь в содеянном, а также желая максимально способствовать улучшению статистики раскрываемости, указанные правонарушители готовы подписать чистосердечные признания, максимально сотрудничать со следствием и понести любое наказание, которое назначит им суровый закон. Поэтому из Мирного прилетела специальная прокурорская бригада, которая как раз в это время занята оформлением документов для отправки зэков в Иркутск на предмет проведения дополнительного следствия.
От приземлившихся в Мирном вертолетов до стоящего под парами «Ила» раскаявшиеся зэки бежали парами, волоча за собой конвоиров, каждый из которых был прикован наручниками сразу к двум заключенным. Колонну замыкали Адриан, Денис и полковник Таранец. Адриан поместился в первом салоне, через проход от него сидели Веревкин и Софрон, обросший рыжей щетиной. Между ними поместился сопровождающий солдат конвойной службы. Веревкин перехватил взгляд Адриана, поднял левую руку в стальном браслете и громко сказал:
— Летят перелетные зэки. Слышал такую песню?
— Пойдешь!
— Не пойду!
— А я говорю — пойдешь!
— Не пойду! Сами идите.
— Пойдешь! — Левон Ашотович пытался перекричать доносящийся из салона мерный грохот — некормленные и потому оголодавшие зэки изо всех сил лупили захваченными с собой ложками о подлокотники кресел. — Воды им предложи! Больше все равно ничего нет. Пройдись по салону…
— Прошлась уже. Больше не пойду. Они смотрят. И руками хватают. Вот синяк уже.
Левон Ашотович оторвался от штурвала и ненавидяще посмотрел на Жанну.
— Ты сейчас же, — прошипел он, — выйдешь к пассажирам… Ты сейчас же выйдешь к этим долбаным пассажирам… Иначе я не знаю, что я сейчас с тобой сделаю. Или с собой. Или с этим долбаным самолетом. Убью, блядь! — неожиданно для себя самого взвизгнул он.
Жанна подскочила, будто уколотая, и пулей вылетела в салон. Трясущейся рукой Левон Ашотович забросил в рот сразу три таблетки валидола. Со лба на штурвал упала крупная капля пота. Он вытер ее рукавом. Потом вытер лоб. За спиной обнаружилось смутное шевеление воздуха. Левон Ашотович обернулся. Перед ним снова стояла белая, как полотно, Жанна.
— Он здесь, — пролепетала Жанна, с трудом удерживая слезы. — Я его узнала.
—Кто?
— Тот американец. Помните? Нью-йоркский рейс помните? Если он опять в туалет пойдет…
— Так что ты стоишь тут? Беги туда. Мне сейчас только чрезвычайной ситуации в воздухе не хватает. Остальное все уже в наличии.
Жанна покорно кивнула, попятилась к выходу в салон и вдруг просияла улыбкой:
— Милый… Знаешь… А у меня вроде только что началось…
Глава 55
Судьба человека
У меня был один приятель, которому сильно нравилось заниматься бизнесом. Каким именно, он особо не распространялся. В общем, бизнесом. На то, чтобы заниматься этим самым бизнесом, он истратил практически весь свой стартовый капитал, взявшийся из какого-то другого бизнеса, которым он занимался раньше. По всему видно было, что новый бизнес того стоил.
Стартовый капитал ушел на приобретение двух шикарных костюмов и дюжины галстуков, подержанной, но вполне приличной иномарки, а также на экипировку и содержание одного водителя и двух охранников. Охранники, впрочем, приходились ему родными племянниками, но про это мало кто знал.
Ах, как это смотрелось! У тротуара, нежно урча, замирал серебристый автомобиль. С натренированной до мгновения синхронностью открывались двери, выпрыгивали двое в черном и замирали, обводя столбенеющих прохожих бдительными глазами. И ничего не происходило. Секунду, полминуты, минуту, две. Потом лопатообразная ручища одного из них тянулась к ручке правой задней дверцы, высовывалась нога в лакированном ботинке, замирала в воздухе, за ней появлялась украшенная золотой запонкой рука, и наконец-то возникал ОН. ОН озабоченно бросал взгляд на часы и, глядя прямо перед собой, делал шаг в видимую только им одним светлую даль. Потом второй шаг, третий… Один племянник двигался в полуметре впереди, второй — в полуметре позади.
Очень было живописно.
Мне ни разу так и не довелось побывать у него в офисе, хотя сильно хотелось. Офис постоянно менял местоположение, ремонтировался, перестраивался и, что вполне вероятно, мог вообще не существовать. «Давай сегодня поланчуем вместе, — говорил приятель, когда я напрашивался к нему на встречу. — Или поужинаем где-нибудь, там все и обсудим, я бы тебя в офис пригласил, ты же у меня никогда не был, но там сейчас сумасшедший дом, я переезд затеял…» И встреча назначалась в очередном ресторане.
Время от времени у стола возникал один из охранников и с таинственным урчанием протягивал моему приятелю бумажный квадратик.
— Сейчас не могу, — неизменно отвечал приятель, бросая взгляд на записку. — Скажи, что обязательно перезвоню через сорок минут. Напомнишь мне.
Это тоже было элементом обязательной и вошедшей уже в привычку игры.
Не менее серьезно приятель подходил и к организации деловых переговоров, без которых его загадочный бизнес не мог существовать. Переговоры эти неизменно проходили в бизнес-центрах московских пятизвездочных гостиниц, где он солидно восседал в окружении неведомых партнеров, излучая уверенность в себе и в успехе своего дела.
Там же его и грохнули. На очередном заседании очередного совета директоров чего-то с ограниченной ответственностью один из присутствующих партнеров достал пистолет и спокойно, как в тире, выпустил в сидящих за столом шесть пуль. Потом допил кофе, вышел в холл, захватил за шею какую-то девочку и, прикрываясь ею, как щитом, двинулся на улицу.
До машины он, понятное дело, не дошел, девочка выжила, хотя и с трудом, заметки в газетах были короткими, потому что все в это время писали про дефолт девяносто восьмого, так вот оно и закончилось.
Зачем понадобилось стрелять, никто толком не понял.
Глава 56
Шестизвездный Ермак
— Ишь ты! — только и смог сказать капитан Сучков, обведя восхищенным взглядом окружившую его роскошь. — Поди ж ты! Ни хера себе! Извините, мадам, это я к слову. Во живут люди! Слышь, Веревкин, как тебе? Ты в вошебойку-то успел наведаться? А то понапустишь тут…
К гостинице, возвышавшейся на берегу реки, подъехали в ночи. Заключенных увезли на автобусе куда-то дальше, а Адриан остался с Денисом и полковником. И снаружи и изнутри гостиница была отделана светлым полированным деревом, отчего сильно напоминала гигантских размеров баню. Над входом в круге из шести звезд горела сине-белым надпись «Ермак», а внутри, при входе, красовалась раскрашенная гипсовая статуя угрюмого бородатого человека в кольчуге и меховой шапке. Человек сидел на пне, в правой руке держал топор, а левой гладил по голове неведомого зверя, слегка похожего на собаку, но почему-то совершенно белого. Зверь смотрел на входную дверь свирепыми желтыми глазами.
Чтобы попасть к стойке регистрации, надо было пройти через холл, уставленный стеклянными столиками на металлических паучьих ножках. За столиками сидели люди в черных костюмах, пили чай и минеральную воду, лениво беседовали, одновременно переговариваясь по мобильным телефонам, некоторые — по двум сразу. Между столами прогуливались девицы, вроде как официантки, задрапированные в просвечивающее белое, но при этом в кокошниках.
— Здесь будем документы подписывать, понял? — толкнул Адриана Денис. — К девяти нотариуса подвезут. И этот приедет, из регистрационной палаты. Свидетельство выдаст сразу, чтобы второй раз не летать. Твои три штуки ему и нотариусу отстегнем, да я еще малую толику прихватил. На общее дело. Ты все записывай, потому что, когда доли считать будем, это в зачет пойдет.
По дороге к стойке полковника перехватил человек в темно-синем одеянии с золотыми кистями, спускающимися от плеч к золотому же ремню, смачно расцеловал в обе щеки, пробасил:
— Ты, что ли? Местов нет. Здорово, земеля!
— Здорово, кореш, — ответил захваченный в медвежьи объятия Таранец. — Ты не боись, у нас тут схвачено. Бронь Министерства юстиции.
В это время Денис у стойки распределял номера.
— Купеческий — мне. Люкс — вон тому, полковнику. У него командировочные по норме. А гостю — вот, президентский. Платить я буду. Утром, аккурат к расчетному часу, так что ты не тревожься.
— Денис, — спросил Адриан, вертя в руке полученный у стойки ключ, — а что такое президентский? И купеческий?
— Номера такие, — ответил Денис. — Президентский — это из четырех комнат, и бляди звонят только через регистрацию. Купеческий — из двух, и звонят непрерывно. А что? Хочешь купеческий?
— Господин Диц! — радостно завопил кто-то рядом. — Господин Диц! Несколько слов для прессы! Газета «Новое демократическое слово»!
Обладатель микрофона оказался тем самым носатым, который когда-то в Москве пытался всучить Адриану книгу в переплете из шкуры горного козла. Он по-прежнему был облачен в пасторский сюртук, но сильно потрепанный.
Денис сделал легкое движение, в результате чего микрофон улетел за стойку, а носатый неожиданно оказался в кресле и растерянно заморгал.
— Гуляй, — ласково посоветовал Денис, — дыши воздухом, — и потянул Адриана к лестнице, крепко ухватив за руку.
Изнутри президентский номер был таким же желто-деревянным, как и вся гостиница. Над круглой кроватью в потолок было вделано круглое зеркало. На полу лежала оленья шкура и сильно пахла оленем. В мини-баре Адриан обнаружил четыре бутылки водки, а в холодильнике — бутылку минеральной воды. Еще в номере находились два телевизора, один из которых при включении демонстрировач устойчивое синее свечение, а по второму закольцованно демонстрировались интерьеры гостиницы.
После кандымских мытарств это был совершеннейший рай.
Обнаружив телефонный аппарат, Адриан решил немедленно связаться с отцом и рассказать обо всем, что произошло после его отъезда из Самары. Телефон, как и предупреждал Денис, соединил его с регистратурой, где пообещали дать Нью-Йорк в течение ближайшего часа.
Не то обманули, не то Адриан, провалившись в сон, не услышал звонка.
Когда утром он спустился в холл, там уже было довольно многолюдно. Денис, встречающий посетителей у входа, властным движением руки направлял их влево, к окруженным диванами столикам. Там гости рассаживались, крутили в черных от грязи и мороза пальцах белые чайные чашки, с интересом хмыкали. Лысый Валек попытался было потребовать чего посерьезнее, но под свирепым взглядом Дениса сник и больше не возникал.
— Дело закончим, — буркнул ему Денис, — тогда хоть залейся. Кондрат, скажу уж тебе тайну, распорядился вечером поляну накрыть. С доставкой на дом, в СИЗО.
— Может, мне тут в масть, — возразил Валек, но как-то без энтузиазма, и видно было, что настаивать не собирается.
Конвойные, каждый из которых по-прежнему был прикован к двум зэкам, распоряжение Кондрата восприняли с мрачным неудовольствием. Понятно было, что вечерний пир в СИЗО пройдет без их участия. Тот, что был прикреплен к Веревкину, поманил Дениса рукой и стал что-то втолковывать на ухо. Денис выслушал, кивнул, потом пошарил свободной рукой за пазухой, достал конверт, издали показал.
— Мужики! — громко сказал веревкинский конвоир, ознакомившись с содержимым конверта. — Не бзди, мужики, будем в шоколаде.
По лестнице, спускавшейся из ресторана, в обе стороны бежали хорошо обутые ноги сибирских бизнесменов. Попадавшие в холл замирали на мгновение, окидывали любопытствующим взглядом странное сборище, тут же теряли к увиденному интерес, нажимали кнопки на поющих на разные голоса мобильниках, вступали в многотрудные переговоры, нимало не стесняясь ни зэков в ватниках, ни конвоиров в форме.
Эта картинка такой разной и такой в чем-то одинаковой толпы, подсмотренная Адрианом, вдруг напомнила ему старое письмо, найденное под тумбочкой в московской гостинице, в котором неизвестный корреспондент удивленно сообщал своей девушке о двух городах — том, что сверху, и том, что снизу, — и о населении этих городов, представляющем собой единое, искусственно разделенное целое, сливающееся в однородную массу каждый раз, когда для этого появлялась хоть малейшая возможность. Адриана посетило странное ощущение очень важной, но так и не разгаданной тайны.
В углу томился носатый с блокнотом и микрофоном, он беспокойно ерзал, но приблизиться не решался, опасаясь Дениса и его разношерстного окружения. Оживился он в тот момент, когда распахнулась входная дверь и на пороге появились двое в одинаковых коричневых дубленках. Один из них быстро прошел к стеклянному столу, выложил из дипломата несколько гроссбухов и грузно ухнул на жалобно пискнувший стул. Второй обвел взглядом холл, безошибочно определил главного и поманил Дениса пальцем. Денис вразвалку подошел. Начался разговор, обрывки которого доносились до Адриана. Носатый тоже навострил уши.