Генерал встал. Бурлак сразу замолчал, поглядывая на него.
— Скажу прямо, товарищи, оценивать эту фигуру надо правильно. Без шапкозакидательства. Бандит с военной подготовкой — явление опасное. Знания специалиста в сочетании с тактикой налетчика часто делают действия банды Кадыра непредсказуемыми. Опрометчиво кидаться на такого врага нельзя. Думайте, товарищи офицеры, над каждым своим шагом. Особенно часто Кадыр использует минно-взрывные средства и горную артиллерию. Решительный. Требует от банды быстроты маневра. Жесток. Предпочитает удары из-за угла и стремительные отходы. Пути отхода перекрывает засадами.
— Мрачная фигура, — заметил командир роты капитан Уханов. — Личные приметы известны?
— В плен взять хочешь? — спросил Санин. — Одобряю желание. Есть у тебя его приметы, Бурлак? Доложи.
— Высокий, худой. Прямой лоб. Большой нос с горбинкой. Усы. На левой щеке от уха до подбородка тонкий шрам. На правой руке нет мизинца.
— Угадаешь, Уханов? — спросил генерал.
— Так точно. Только бы встретить.
— Пошли дальше, — распорядился Санин.
— Особая бандгруппа. Командир Мухаммад Панах Сайд Муртазы. Родился в 1951 году в кишлаке Кокан провинции Парван. Отец — муллави Исмаил. Дед — Сайд Хосейи — был членом шайки грабителей, которую возглавлял известный в тех краях Хабибулла Джасур. К сведению, Джасур — в переводе значит «буйный, яростный». Панах окончил начальную и среднюю школы в уезде Души. В 1970 году поступил в школу «Зокур» уезда Поли-Хумри. В 1971 году примкнул к группировке Гульбеддина. С тех пор всеми средствами увеличивает свое богатство и влияние в движении, которое финансируют американские спецслужбы. При банде Папаха постоянно находятся два кинооператора-француза. Они снимают налеты банды на кишлаки, сцены расправ с населением. Фильмы передаются американцам. Те в свою очередь перепродают продукцию буржуазным средствам массовой информации. Именно Панаха Гульбеддин долгое время использовал в качестве начальника охраны своих плантаций в Пакистане, в зоне «золотого полумесяца».
— Ты поясни, что за плантации, — посоветовал Санин. — Или в справке этого нет?
— В справках, которые готовит ваш штаб, есть все, товарищ генерал.
— Ну-ну, Бурлак! — воскликнул Санин. — Надо же, как тонко похвалил! Далеко пойдешь, комбат!
Офицеры довольно заулыбались. В умении подковырнуть комбат и генерал стоили один другого.
— У Гульбеддина на территории Пакистана, в районе от Парачипара до Читрала, размещен ряд плантаций наркотического мака и конопли. Это сырье для наркотиков. Бизнес на этом зелье дает мафии душманских главарей миллионы долларов ежегодно. Службу безопасности мафии и обеспечивал Панах.
— Разреши пару слов, — скромно сообщил о своем желании генерал.
— Да, пожалуйста, — сказал Бурлак и обратился к аудитории: — Потише, товарищи офицеры.
— Чтобы вы яснее представляли размах бизнеса на наркотиках, — произнес генерал, — назову некоторые цифры.
Он полистал записную книжку, нашел нужную страницу.
— Вот. В зоне «золотого полумесяца» работают около двадцати предприятий, изготовляющих гашиш, марихуану и другую отраву. Они обеспечивают примерно восемьдесят пять процентов поступления героина в Западную Европу, около половины наркотиков, которые завозят в Соединенные Штаты. Гульбеддин крупный, но не единственный поставщик отравы. «Героиновым королем» в западной печати называют душманского главаря Гилани. Он контролирует огромную сеть опиумной мафии. Так что Панах не обычная пешка в бандитских акциях. Здесь, в Афганистане, он, ко всему, представляет интересы торговцев наркотиками. Это тоже имейте в виду.
Генерал отложил записную книжку, спросил Бурлака:
— У вас есть еще что сказать? Продолжайте.
— Есть еще один фигурант, — сказал комбат. — Мухаммад Сайд Падшах Мухаммад. Родился в кишлаке Сефидчахор уезда Пандшер провинции Парван. Богатый бездельник. Учился, но не окончил ни одного учебного заведения. Отец был генералом королевской армии. Сайд Падшах имеет большие связи в реакционных военных и религиозных кругах. Пользуется доверием вождей эмиграции. Является заместителем Хайруллохана по военным вопросам. Банда пополняет свой бюджет за счет жестоких поборов с населения. Налагает штрафы на кишлаки за общение с «красными». Полагаю, что Сайд Падшах может получить позиции в ущелье Торатанги.
Бурлак отложил бумаги. Оглядел офицеров.
— До обеда прошу внимательно изучить обстановку по материалам, которые выдаст начальник штаба. Детально разберитесь в рельефе и особенностях местности района. Особое внимание командира первой роты — ущелье Шинкутал. Вам ясно, капитан Уханов?
С места тяжело поднялся широкогрудый офицер с мрачным выражением лица. Ответил глухим басом:
— Так точно.
— Садитесь. Командиру второй роты освоить Торатанги. Ясно, капитан Ванин?
— Так точно, — голосом опередив вставание, доложил легкий, быстрый в движениях офицер.
— Садитесь. Капитан Щурков, вам остался Ширгарм. Главное направление. Думаю, вы уже догадались.
— Так точно, — рывком поднявшись, ответил Щурков. Худенький, жилистый, он был ростом меньше других офицеров, но все знали мнение комбата: мал золотник, да дорог.
Генерал встал и вышел из-за стола. Сказал задумчиво:
— Гляжу я на вас, товарищи, и думаю: трудно Бурлаку с вами. Верно? Все ротные — капитаны. Все — зубастые. Управу-то он на вас хоть имеет?
— Он имеет, — густо прогудел Уханов. — Он такой.
— И все же надо облегчить положение комбату. — Генерал молча оглядел аудиторию. — Короче, этот вопрос обсуждался в Москве, и там его решили. Капитану Бурлаку присвоено звание майора.
Все загудели, заулыбались. Бурлак, удивленный неожиданной и приятной для него новостью, растерянно смотрел на генерала. Тот вынул из кармана пару новеньких майорских погон и протянул комбату.
— Владей, Александр Макарович. Поздравляю!
— Тут бы не помешало и другое, — раздался чей-то озорной голос.
Генерал среагировал мгновенно:
— Тут-то как раз и помешало бы. Бурлак! Чтобы ни-ни!
Сразу все стихло. Генерал взял у комбата указку, которую тот так и не оставлял, подошел с ней к ящику с песком.
— До Дарбара, товарищи офицеры, сто двадцать километров. Прогулка для ваших машин на три часа. Верно, товарищ майор?
— Так точно, — ответил Бурлак, еще до конца не относя к себе новое звание.
— А идти вам дано три дня. Восемьдесят километров по «зеленке» — за один день. На остальное — два дня. И главная задача — дожить до Дарбара. Дожить во чтобы то ни стало.
Бурлак усмехнулся:
— А кто воевать будет, товарищ генерал-майор?
— Ты и воюй. Но помни главное — дожить до Дарбара. Других задач не ставлю. При этом советую помнить: сопровождение колонны — дело… — Генерал вдруг замолк. Улыбнулся, тряхнул головой: — Чуть не сказал «почетное». Но об этом замполит скажет. Он у вас новый. Три дня уже есть? Ну, вот и не стану у него хлеб отбивать. Только напомню: дело опасное, сложное, ответственное. Разделить всю ответственность за исход операции мне с вами не дано. Нести большую часть ответа положено единоначальнику. Остальное вам — пропорционально. Зато две другие категории зависят от вашего командирского искусства. Надо напряженно думать и чисто работать, чтобы любой риск свести до минимума. Предстоит подготовить техническое обеспечение операции. Организовать взаимодействие по времени и рубежам. Продумать мелочи. Уменьшить сложность насколько возможно. Это ваше дело, товарищи офицеры. Ваше!
* * *
Они вышли из класса втроем — Санин, Бурлак и Полудолин.
— Чаем напоишь? — спросил генерал и, закинув руку, крепко растер шею. — Жмет что-то сегодня. Одна надежда на твой чайник.
— У меня самовар, — скромно похвастался Бурлак.
— Да ну! — обрадовался генерал. — Говорил ведь кто-то — не поверил. А от самовара уезжать — просто неумно.
— Козюрин! — крикнул Бурлак. — Самовар!
Они расположились в штабе батальона. На стол вместо скатерти набросили чистую, хорошо проглаженную простыню. В глиняных плошках поставили фруктовый сахар, изюм, инжир. Появились из сусеков комбата чайные чашки Дулевского завода — широкие, веселые, расписанные золотыми цветами.
Генерал чаевничал с большим знанием дела. Он с удивительной домашностью прихлебывал чай из чашки, аккуратно брал с блюдца кусочки сахара, надкусывал, клал на место и снова прихлебывал. Лицо его, порозовевшее от удовольствия, вроде бы даже утратило часть той суровости, которая для всех делала его генералом и служила частью привычного вида, как пропыленные погоны с большой звездой.
— Кто заваривал? — спросил генерал, одновременно показывая большим пальцем, опрокинутым вниз, что просит еще налить ему чаю.
— Я, — ответил Бурлак, подвигая чашку к кранику. — Что, плохо?
— Наоборот. Так хорошо, что майора тебе можно было и раньше присвоить.
— Большим начальникам хорошо шутить, — сказал Бурлак, обращаясь к Полудолину, — им что…
Санин отставил чашку и засмеялся.
— Большой начальник? А ты их видел, больших-то? Какая у меня машина — знаешь? А больших начальников делает большая машина. Представляешь — черпая громадная бандура. Открывается дверца — как ворота.
Садишься, кладешь щеки на плечи. И повезли тебя. По асфальту. Может, забыл, как мы с тобой на Чарикаре в арыке ползали? Или такого не было? Ценю деликатность. Тактичному майору жить легче. А я забыть не могу. При генеральском-то достоинстве носом в тину…
— Не было ничего такого, товарищ генерал, — успокаивающе сказал Бурлак. — Замполит человек новый, невесть что подумать может. Плохо это.
— Я уверен, он человек думающий. Вот ты ему и подкинь материал для размышления. Пусть осмыслит привратности бытия.
— А почему я подкидывать должен? — спросил Бурлак с сомнением.
— Слыхал, что ты реалистично тот случай изображаешь.
— Треплются, — сказал комбат решительно. — Один раз как-то по свежим следам рассказал. Давно было.
— И теперь расскажи. Пусть не стареет история в памяти. Чего стесняться? Был ведь факт, как его отрицать? Все равно ведь когда-нибудь просветишь замполита. Не может быть, что умолчишь. А так при мне хоть выражения выбирать будешь. Короче, рассказывай.
— Я ведь тогда и про песню, — сказал Бурлак, бросая какой-то неизвестный Полудолину козырь.
— Все как есть, — подтвердил генерал. — Только сперва подними руку. И как там это: «Клянусь говорить правду, одну только правду…»
— Было это на чарикарской «зеленке», — сказал Бурлак, обращаясь к Полудолину. — И сложилась обстановка, что с меня генерал Санин стал снимать стружку. Не грубо, а мастерски. Тоненько. Можно сказать, этак бархатно. Для шлифовки натуры. Стояли мы под раскидистым ореховым деревом. Вдруг как жахнет! Метрах в пятнадцати…
— Будет тебе пугать, — перебил генерал ворчливо. — Я себя убедил, что метрах в восемнадцати было. Теперь ты уже ближе кладешь.
— Виноват, — сказал Бурлак. — Жахнуло, как товарищ генерал говорит, метрах в восемнадцати. Сверху на меня листья ворохом посыпались. Но стою. Меня ведь строгают. С места сойти не имею права. Вдруг гляжу, генерала нет. Не успел сообразить, где он, слышу, вторая мина подвывает. Я как был, так с ходу и нырнул вниз головой. В арык. Сверху — жах! Поднимаю голову: товарищ генерал позицию рядом держит. Вид, я скажу…
— Ты не стесняйся, не стесняйся!
— Нет, товарищ генерал, я про себя. Это не так опасно. А ваш портрет, боюсь, испорчу. Короче, я был хорош. Арык неглубокий. Воды в нем воробью по колено, а грязи — лошади по пузо. Вот и влип в эту жижу по горло. Ползаю, а поверху мины лупят. Был бы один, а то рядом начальство. Можно сказать, товарищ генерал меня отшлифовал до блеска, а я на его глазах снова в грязь.
— Но-но, Бурлак, — строго заметил Санин, — не хами. Излагай только суть событий.
— Так вот, лежим мы, значит, рядом, а генерал вдруг говорит: «Вылезу из этой ямы, отмоюсь, штаны поглажу и сажусь писать в Верховный суд заявление». Я не сразу понял и спрашиваю: «На кого и по какому поводу?» «А на тех наглецов, — это генерал говорит, — которые сочинили песенку «Как хорошо быть генералом». Я их к ответу привлеку». Я говорю: «Уже поздно. Народ ее вовсю распевает». — «Ничего не поздно. Важно справедливость восстановить. Если не засудят, то хоть слова изменить заставят». «Как?» — спрашиваю. «А пусть поют: «Как нелегко быть генералом…»
— Надо же! — смеясь, сказал Санин. — Говорили мне — не верил. Думал, присочиняет Бурлак. А он и в самом деле упомнил, как было. Ну-ну!
Санин помолчал, хитро поглядывая на комбата. Потом обратился к Полудолину:
— Слушай, замполит. Только по-честному. Не возникает ли у тебя мнение, что Бурлак немного завидует своему генералу? Впрочем, разве ты признаешься?
— Отчего же, — сказал Полудолин. — Думаю, в генералы он не прочь.
— Законное желание, Бурлак. Если без шуток — одобряю. И все же не рвись раньше времена. Выигрыш от этого невелик.
— Плохо верю, — сказал Бурлак скептически.
— Не веришь? Тогда покажу по пунктам. Во-первых, выигрыш. Получишь по сравнению с полковником двадцать рублей прибавки. Не больше, можешь поверить. Проигрыш — двухсотпроцентный рост расходов. Сам понимаешь, приходят гости к тебе — это одно. Придут к генералу Бурлаку — другое. Тут расстарайся, а себя покажи. Иначе скажут — генерал-то скряга. Во-вторых, сколько у тебя племянников? Двое? Станешь генералом — появится еще пятеро. Как пить дать. Могут найтись и внебрачные дети. Нет таких? А я разве сказал, что есть? Говорю: могут найтись. Для молодых генералов это типично. Я сам два письма получил. Почти одинаковые: «Не вы ли мой отец?» Правда, аллах миловал. Оба претендента оказались чуть постарше меня. Пойдем дальше. Впрочем, не пойдем. Ты холостой, и тебя это не заинтересует.
— Я женат, — сказал Полудолин. — Так что уж, пожалуйста, удовлетворите любопытство.
— Дальше проигрыши по жене. Одно дело — полковница. Ну, кто-то может из вредности назвать подполковницей. Ерунда! А вот когда станет генеральшей!.. Моя супруга сразу разницу уловила. Говорит: раньше благозвучней было: райская птица, полковница, секретарица. А теперь — серая мыша, парикмахерша, маникюрша…
— Почему же секретарица? — спросил Полудолин. — Секретарша.
— Э нет. Секретарица — жена секретаря. А секретарь секретаря — секретарша.
— Ясно.
— Раз ясно, поговорим о деле. На подготовку вам два дня. Используйте их с толком. Дарбар — орешек крепкий. Там, судя по всему, какие-то страсти у духов разгораются. Надо их пресечь в корне.
— Сделаем, товарищ генерал, — сказал Бурлак. — Разве вас мотострелки подводили?
— На то и надежда. Ты у нас фигура заметная. Не возгордишься, если одни факт доложу?
— Думаю, нет.
— В одном из душманских донесений о тебе писали: «Этот сипасалар только для маскировки носит знаки турэна».
— Турэн — капитан, знаю. А сипасалар?
— Это военачальник. Не командир, а именно военачальник. К примеру, меня они так еще не называли.
— Назовут. Все еще впереди.
— Смотри, какой добрый сипасалар! А может, мне хочется, чтобы назвали спасаларом?
— А это что? — спросил Полудолин.
— Это куда скромнее, просто — полководец. Все трос засмеялись.
Потом комбат и замполит проводили генерала до машины. Уже садясь в нее, Санин пожал руку Бурлаку:
— Помни, майор, главное для тебя и твоих орлов — дожить до Дарбара.
— Постараемся, — ответил Бурлак и посуровел: — Нелегко это, но приказ есть приказ.
— Ну, ни пуха!.. — И генерал захлопнул дверцу.
— Он меня удивил, — сказал Полудолин, когда машина отъехала. — Это что, задача — дожить до Дарбара? Сказано, будто пионерам на уборке картофеля: убрать отсель досель, но не перетрудиться. Чтобы животики не заболели. Я так не привык. Мы воюем, и жертвы неизбежны.
— Оставь! — сказал Бурлак строго. — Сейчас об этом некогда. После всех дел поговорим.
Шайтан огня
КИШЛАК УХАНЛАХ. РАЙОН ДЕЙСТВИЙ БАНДЫ ХАЙРУЛЛОХАНА
Красивый гнедой жеребец, тяжело переступая стройными ногами, нес на себе мрачного седока в шелковой черной чалме.
Саркарда [4] Хайруллохан, главарь душманской группировки, был с утра зол и гневался на окружающих по пустякам.