Плюс эта заявочка, что ад должен замерзнуть… Я-то думала, это всего лишь поговорка.
А еще дядя Боб. Не знаю, какая муха его укусила, но лучше ему поскорее ее прихлопнуть. Ну а Рейес… Что ж, вряд ли мне хватит терпения на мужиков, которые при первой же возможности раздают мне приказы. Мы как будто вернулись в Средневековье. Если бы, конечно, в Средневековье были кофеварки с таймерами, сотовые телефоны и водяные лифчики.
Но самый важный вопросительный знак из тех, что скакали на батуте у меня в голове, касался Дон Брукс — маленькой девочки, которую, очень вероятно, похитили Фостеры. Если все так и было, то где она теперь? И почему Шон подтвердил алиби предков?
Надо срочно подключить к делу мою лучшую подружку из ФБР, но я сомневалась, что она появится на работе до восьми утра. Я глянула на часы с кроликом Багз Банни. Ждать еще два часа.
А значит, у меня целых два часа, чтобы побольше узнать о новом члене нашего клана. Когда Рейес ремонтировал здание, он снес техэтаж с кладовками, после чего стали видны металлические балки, а часть потолка в квартире превратилась в огромное окно.
Однако, кроме балок, было наверху и кое-что более ценное. Маленький мальчик со светлыми волосами. Прямо-таки крошечный. Иными словами, слишком маленький для того, чтобы зависать (в буквальном смысле, потому что на какой бы балке он ни очутился, его ноги постоянно висели в воздухе) под семиметровым потолком. Мальчик торчал наверху с тех пор, как мы вернулись домой, и мне так и не удалось уговорить его спуститься. Впрочем, стоит признать, что вряд ли можно было заслужить его доверие, бросаясь в него мякишами хлеба. Но бросаться чем-то потяжелее было страшно. В конце концов, над головой висели огромные стеклянные плиты.
Я глянула вверх, где мальчик опять карабкался по балке. Если он не сидел, болтая ногами, то всегда пытался забраться повыше, соскальзывал вниз и начинал все сначала. Снова и снова.
Каждый раз, когда он соскальзывал, мое сердце оказывалось в горле. Вряд ли ему больше двух лет. Он совсем еще малыш, который лазает по балкам и скатывается по ним вниз на высоте семи метров посреди нашей гостиной.
Однако на этот раз я подготовилась — притащила из подвала лестницу. Такую, которая раскладывается и удлиняется, и которую нужно приставить к какой-нибудь поверхности.
Прикончив первую чашку, послужившую аперитивом, я выволокла лестницу из буфетной, куда засунула ее как раз на такой случай. Лестница была металлической и всю дорогу грохотала, хотя я изо всех сил старалась не шуметь. Добравшись до стены, я съежилась и стала ждать, не нарисуется ли хозяин дома, чтобы узнать, какого черта тут творится. Потом стала раздвигать лестницу, пока она не получилась нужной длины. Дальше все было гораздо сложнее. Я попробовала приставить приспособление к балке, но длины оказалось недостаточно.
Ангел, который до сих пор не обращал на меня ни малейшего внимания, стал коситься в мою сторону с чем-то очень напоминающим любопытство, а я в это время пыталась произвести в уме кое-какие расчеты. Зря. Эта затея никогда ничем хорошим не заканчивается. Тем не менее, я решила, что можно использовать капитана Кирка. Он даст мне парочку недостающих сантиметров, и я все же смогу добраться до мальчика.
Положив лестницу на пол, я чуть не надорвала почку, пока передвигала капитана, потом снова взялась за лестницу и по пути сбила лампу. Я снова съежилась, но каким-то чудесным образом лампа осталась цела. А кто еще мог творить настоящие чудеса, как не небесное создание, занятое слежкой?
Я оглянулась на ангела. Того самого, который рыжий и в черном кожаном килте.
— Твоих рук дело?
Единственным доказательством того, что он меня слышал, была высокомерно изогнувшаяся бровь.
Ну конечно, он ничего такого не делал. Спасать лампу для какой-то там букашки вроде меня — ниже его достоинства.
Чтобы защитить шелковистую обивку, я набросила на капитана покрывало и с горем пополам установила на мягких подушках лестницу. И все равно этого оказалось мало. В конце концов я соорудила на капитане пирамиду из журнального столика и изящного стула, которую для надежности подперла несколькими томами энциклопедии. Получилось! Лестница уперлась в одну из нижних балок, а значит, я наконец могла подняться к мальчику.
Если удача не отвернется, Рейес проспит еще как минимум полчаса, и я успею познакомиться с нашим соседом.
В общем, я стала подниматься по лестнице, как бывалый альпинист, который карабкается вверх по отвесной ледяной скале. На полпути пришлось проигнорировать скрип и тот тревожный факт, что лестница слегка сдвинулась с одной стороны. Еще пара сантиметров — и несколько недель придется есть через соломинку и носить противный шейный фиксатор, который не скрасишь никакими аксессуарами.
К тому моменту, как я добралась до верхушки, руки тряслись, ступни болели из-за тонких перекладин, и страшно хотелось писать. Надо было, блин, заранее сгонять в туалет.
Усевшись верхом на балке, я обняла ее обеими руками и прижалась щекой к прохладной поверхности. Наблюдавший за мной все это время мальчик рассмеялся и побежал ко мне. Побежал! По балке шириной в двадцать пять сантиметров.
Я резко выпрямилась, чтобы успеть его поймать, если вдруг он свалится. Но он внезапно остановился и уставился на меня, пытаясь понять, кто влез в его владения. Улыбка сияла, как солнце, а синие глаза напоминали океан. Передо мной стоял крошечный викинг, который так и лучился жизнью.
Указав на мою грудь, он проговорил:
— Швет.
Хоть он и стоял близко, я все-таки не могла до него достать. А мне очень хотелось как-нибудь спустить его вниз. Пусть даже потом он наверняка залезет наверх по стене, я просто обязана была попытаться уговорить его подойти поближе.
Я широко улыбнулась:
— Как тебя зовут?
Мальчик показал на свою голубую пижаму с яркими разноцветными рыбками и ткнул пальчиком в одну из них:
— Лыбка.
— Рыбка?
Он кивнул и показал на рыбку у себя на груди, потом на колене и на локте.
От восторга, что мы наконец-то общаемся, я рассмеялась, отодрала одну руку от балки и показала на рыбку прямо над сердцем мальчика:
— Вот эта очень красивая. Тебе нравятся рыбки?
Он снова кивнул и опять показал на меня, так легко балансируя на узкой балке, словно гулял по парку. Словно одному из нас не грозило упасть и провести остаток ее дней в гипсе.
— Швет, — повторил мальчик, и до меня наконец дошло.
Свет. Он имел в виду мой свет.
— Ага, мне говорили, что я сияю. — Я рискнула наклониться вперед. — Правда, не так ярко, как твоя улыбка.
Мальчик рассмеялся и с искрящимся в синих глазах любопытством шагнул ближе. Еще чуть-чуть — и я смогу его обнять. Правда, я понятия не имела, как спуститься по лестнице с мальчиком в руках. К тому же, если он не захочет спускаться, то вся моя затея будет сродни похищению, но попробовать стоило.
Тяжело дыша от страха и чуть не свалившись несколько раз, я уселась поровнее, отодрала обе руки от металла и изобразила универсальный жест для объятий. Подняла руки ладонями вверх и стала подзывать мальчика, надеясь, что он все-таки подойдет.
И он подошел. Господи! Но не потихоньку, как я себе представляла, а бросился ко мне на всех парах.
— Погоди! — выдохнула я, но было поздно.
Мальчик уже перешел сквозь меня на другую сторону.
Дети видят волшебство, потому что постоянно его ищут.
Кристофер Мур14
От красочности воспоминаний мальчика я затаила дыхание. В них были текстуры, запахи, эмоции… Он любил цветы, леденцы на палочке и, конечно же, рыбок. А звали его Каррен.
Зачастую, когда меня осыпает образами, чувствами и самыми дорогими воспоминаниями из чьей-либо жизни, все начинается с конца и идет к началу. Мне приходится самостоятельно искать нужный порядок, чтобы составить собственную хронологию событий. Но Каррен сперва показал мне самое важное. И начал с семьи.
Он показал мне, как мама каждую ночь обнимала его, укачивала и пела, пока кормила его грудью. Показал, как она щекотала его перед сном. Как ловила его с поличным, когда он пытался спрятать еду в кармашке слюнявчика, чтобы поскорее получить самое желанное — «мемемсы». «Эм-энд-эмс». Но мама всегда знала, что он затевает. Не иначе, как чудом, но всегда знала. А еще она пахла цветами, которые он так любил.
Он показал мне, как однажды папа взял его в хозяйственный магазин, и Каррен так собой гордился, что не переставал махать маме и братьям, улыбаться и посылать воздушные поцелуи всю дорогу до машины и даже тогда, когда папа пристегнул его ремнями в автокресле.
А все потому, что Каррен очень хотел, чтобы мама знала, как сильно он ее любит. Очень хотел, чтобы она поняла.
Когда случилось непоправимое, Каррен не столько испугался, сколько был застигнут врасплох. Однажды рано утром он вылез из кроватки и решил забраться на комод. Когда комод на него упал, заключив в удушающую ловушку, мальчик думал только о маме. Он знал, что она вот-вот придет, потому что слышал на лестнице ее шаги.
Каррен очень любил гулять. Любил игрушечные машинки и цветы. Причем цветы любил так сильно, что после его смерти соседка посадила целый сад подсолнухов.
Каррена нашла мама. Он помнил, как она кричала. Как отчаянно звала на помощь, пытаясь поднять тяжелый комод. Помнил, как она старалась вдохнуть в него жизнь, вот только он уже не лежал на полу, а стоял рядом с мамой и пытался утешить ее, гладя по плечу. Его отвезли в больницу, но мама долго-долго обнимала его, потому что не могла отпустить. Однако тепло ушло, тело задеревенело, и маме пришлось отдать Каррена. От ее боли у меня в легких не осталось воздуха. У них с сыном была такая сильная связь, что я ощутила эту боль через него.
И все же я видела глазами Каррена. Он не понимал, чем занимается мама, зато понимала я. Она стала учить людей тому, как опасны комоды и вся остальная мебель. Рассказывала о детях, которых настигла бессмысленная смерть. Объясняла, как важно надежно крепить предметы мебели, чтобы обезопасить свои дома.
За свои взгляды она немало натерпелась. Идиоты бесконечно ругали ее за то, что она не присматривала за сыном и была плохой матерью. По-моему, если кого и можно назвать хорошей матерью, то точно эту женщину. У меня болело за нее сердце, но она не сломалась и стойко держится до сих пор.
Мне хотелось, чтобы она знала, как бесконечно сильно любил ее младший сын, и что она ведет достойную и необходимую борьбу.
Если речь идет о призраках постарше, я могу от их имени написать письмо или сообщение на электронку и передать послание их близким. Но, имея дело с двухлетним ребенком, я представить не могла, как передать послание его родителям, чтобы не расстроить их еще сильнее. Они изо всех сил стараются жить дальше. Разве у меня есть право вмешиваться?
Что ж, я буду за ними приглядывать, а со временем придумаю, как сообщить о том, как сильно их любил и до сих пор любит их малыш. Ведь он, все в той же голубой пижамке с «лыбками», будет ждать их на другой стороне.
Я рухнула на балку, прижавшись к ней щекой и свесив руки и ноги. Все к лучшему. Я это знаю, но мне так хотелось… подержать мальчика! Покачать его, спеть колыбельную и защекотать, пока он не рассмеется. Иными словами, сделать все то, чего я не могу сделать с Пип. Но теперь Каррен в объятиях родных людей, которые ушли до него. А они заслуживали его гораздо больше, чем я.
Одно я знала наверняка. Ни один родитель не должен проходить через такой кошмар. Не должен переживать вынужденную разлуку со своим ребенком. Я обязана найти Дон Брукс. Представить страшно, что сейчас происходит с ее родителями. И все же, зная Фостеров (если они действительно похитили девочку), она наверняка еще жива. И я обязательно ее отыщу.
***
Откуда-то снизу послышался мужской голос:
— Милая, с тобой все в порядке?
Разлепив веки, я глянула вниз на дядю Боба. На нем был темно-серый костюм, а в руках он держал папку. Я кивнула, надеясь, что он не заметит, как я заслюнявила балку. А потом до меня дошло, что балка мокрая не от слюней, а от слез. Вытерев глаза, я очень-очень медленно села.
— Не расскажешь, что ты там забыла?
Я глянула на лестницу и покачала головой.
— Ладно, — кивнул Диби. — Я принес документы, которые ты просила. Здесь все, что у нас есть по делу Дон Брукс.
Положив папку на журнальный столик, он взялся за лестницу, чтобы придержать ее для меня.
Я распласталась на животе и стала ногой нащупывать перекладины, однако ничего не нашла. Пришлось оглянуться, чтобы увидеть, куда поставить ногу, но лестницы уже не было. Она взяла и испарилась. Я глянула вниз. Диби положил лестницу на пол и что-то с ней делал.
— Лестница была недостаточно высокая, — сказала я, — вот я и построила пирамиду.
— Теперь понятно, откуда эти самодельные строительные леса.
— Ага.
Я посмотрела на капитана Кирка и на все, что на нем наскладировала. Наверное, это была не самая лучшая идея в моей жизни.
— Похоже, лестница не очень надежная, — заметил дядя Боб и выпрямился. — Пусть лучше тут полежит.
Он успел разобрать лестницу на две части. На две очень короткие, елки-палки, части. Теперь лестница, которая раздвигается, больше не раздвигалась.
— Что ты задумал, дядя Боб? — спросила я, причем мой голос дрожал не меньше, чем «самодельные строительные леса».
Диби глянул вверх и пожал плечами:
— Придется тебе, видимо, повисеть там, пока мы не позовем кого-нибудь на помощь. На это может уйти немало времени.
— Чего?! — Кое-как я снова уселась. — Дядя Боб, а ну быстро поставь эту фиговину обратно!
— Извини, — он посмотрел на часы, — мне пора бежать на работу. Отправлю к тебе кого-нибудь как можно скорее.
— Дядя Боб! — проорала я ему в затылок.
Но он уже открыл дверь и вышел в коридор. Просто взял, блин, и вышел, бросив меня в подвешенном состоянии. Причем в буквальном смысле.
— Дядя Боб!!!
Не получив ответа, я покосилась на ангела. Улыбнулась, кивнула на лестницу и изобразила жалостливое выражение лица.
Он и ухом не повел. Только крылья слегка пошевелились, когда ангел сменил позу.
Я закрыла глаза и стиснула зубы. Ну уж нет. Я так просто не сдамся.
— Как тебя сюда занесло?
Голос Рейеса прозвучал так близко, что от неожиданности я подскочила и начала соскальзывать, получив железобетонное доказательство: нижняя половина моего тела и правда тяжелее верхней. Чтобы не разбиться насмерть или не устроить себе крайне болезненное приземление, я обеими руками вцепилась в металл и посмотрела на мужа. Он сидел на корточках на балке прямо передо мной и явно не испытывал никаких проблем с равновесием. К тому же, он был босиком и в одних серых пижамных штанах. Одна ладонь самым обыденным образом лежала на колене. Самым обыденным, елки-палки, образом! А это вам не какая-нибудь самая обыденная ситуация!
— Мне нужна лестница. Ее убрал дядя Боб.
— Понятно.
Рейес глянул вниз. Я опять соскользнула. Он посмотрел на меня. Я соскользнула еще сильнее, и меня с ног до головы бросило в пот.
— Рейес, лестница.
— Вижу.
— Она мне нужна.
— Это я тоже вижу.
Я закатила глаза:
— Серьезно?
— Я принесу лестницу, если ты бросишь расследование.
Мне хотелось обиженно уронить челюсть, но было страшно шевелиться. Обеими руками я изо всех сил цеплялась за жизнь, то бишь за балку, а все остальное опасно висело в воздухе. Ну не время сейчас для споров, е-мое!
— Рейес, — проговорила я достаточно громко, чтобы слова были слышно сквозь скрип моих зубов, — если ты не принесешь лестницу…
Угрозу я решила не заканчивать, чтобы придать ей вес. Однако Рейес лишь пристально смотрел на меня из-под длиннющих ресниц.
Я съехала еще ниже и поняла, что держаться за балку вспотевшими ладонями уже практически невозможно.
Визг Куки оказался неожиданным, но в то же время страшно приятным.