Сергей Плотников
Цикл романов
ПОСЛЕДНИЙ ЭКЗОРЦИСТ
Серия «Наши там» выпускается с 2010 года
Оформление художника Сергея Атрошенко
Пролог
Где-то в центральной Германии 1477 год от Р. X.
Солнце, неумолимо спускающееся к линии горизонта, щедро делилось оставшимися от дня красками – так незадачливый мясник стремится избавиться от порядком «заблагоухавшего» за день товара до закрытия торговых рядов. Своё он вроде уже отбил, да и то, что осталось, даже в свежем виде было не особо привлекательным, а завтра на тухлятину польстятся разве что собаки – и то не сожрать, а извалять. Вот и надрывается болезный, цепляясь к редким вечерним посетителям и пуще прежнего нахваливая продаваемое: смотри, мол, какая вкуснятина, а отдаю за два медяка. Эй, эй, за один! Да посмотри же!
Лес, о сизую стену которого словно спотыкалась петляющая по лугам дорога, вёл себя в точности так же, как горожанин, спешащий домой через торговую площадь: презрительно отворачивался и морщился. Лучи светила, окрасившие тучные травы в жёлтое и красное, вязли и рассеивались в густом сумраке между тяжёлыми ветвями вековых елей. Под пологом из длинных зелёных игл и ещё более длинных лишайниковых «бород» уже царила ночь, а кое-где колыхались медленно ползущие без всякого ветра первые тенёта тумана. Недоброе место. Не только внешним видом недоброе, отчего и стоят некошеными прекрасные луга и ни одного селения на добрых три мили окрест. Местные, из тех, кто регулярно был вынужден пользоваться огибающей чащобу дорогой, старались миновать урочище в середине дня, и другим путникам то же советовали. Слушали, правда, не все…
Стараясь не выбираться с обочины в пыльное месиво меж выбитых тележными колёсами колей, по тракту в сторону леса неторопливо шагали трое. Это были смиренные монахи – по крайней мере, издалека взгляд прежде всего цеплялся за коричневые дорожные сутаны, да и сам способ передвижения, на своих двоих, намекал на невысокое положение в социальной иерархии. Но если присмотреться, начинали появляться вопросы.
Только один из отринувших мирское во имя Христа мог сойти за простого инока: ряса, простой крест, лысина-тонзура и сандалии. Возраста божий человек был явно немалого: уцелевшие волосы густо украшала седина, морщины придавали его и так благодушному лицу какое-то совсем уж умиротворённое выражение, а выцветшие, когда-то карие глаза смотрели на мир с подобающим смирением. Единственное, что могло насторожить случайного свидетеля, – та лёгкость, с которой монах задавал темп маленькому отряду, иные из молодых позавидовали бы.
Двое других путников поддерживать образ скромных агнцев Божьих дальше нацепленной рясы даже не пытались: траву безжалостно мяли добротные сапоги, у одного, высокого светловолосого и голубоглазого типа, вокруг пояса была обёрнута грубая массивная цепь с веригами, подозрительно похожими на грузы-концевики боевого кистеня, второй, хоть оружия на виду и не носил, при каждом шаге издавал звук, напоминающий звон колец кольчужной рубашки, образ довершал капюшон, надвинутый на самые глаза и полностью затеняющий лицо. В общем, та ещё компания: любой одинокий путник обойдёт и глаза будет старательно отводить – мало ли что, увидишь лишнее – и поминай как звали…
– Пся крев! – Рослый блондин оступился, запнувшись о скрытый в траве камень. Выругавшись, он поймал насмешливый взгляд обернувшегося идущего впереди и насупился.
– Брат Андрэ, брат Андрэ… Епитимья по тебе горючими слезами плачет, – ласково пожурил его пожилой предводитель маленького отряда. – Когда же ты научишься сдержанности?
– Когда все твари разом провалятся в ад! – пробурчал себе под нос поляк, но был услышан.
– Не за тем ли мы идём сейчас, сын мой?
Блондин пробормотал что-то в ответ, но теперь уже настолько тихо и неразборчиво, что и сам, скорее всего, не разобрал бы.
– А ты что скажешь, брат Павел? – Надо полагать, обладателю сандалий и хорошего настроения надоело идти молча, потому он обратился ко второму из своих спутников:
– Ваше высоко…
– Просто брат Иоанн, брат Павел. Договорились же, – осуждающе покачал головой пожилой епископ[1]. – Так что ты думаешь о нашей… миссии?
– Я делаю, что мне говорят, – донеслось из-под капюшона. – И рад, когда это идёт на пользу нашей матери-Церкви.
– То есть возможные последствия тебя не пугают? – с искренним участием продолжал допытываться пожилой монах.
– Нет… брат Иоанн. – Монах, не прекращая размеренно шагать, поклонился старшему.
– Да что вы его спрашиваете? Этих книжных червей ничего на свете не интересует, кроме смешения подозрительных субстанций и получения из них ещё более подозрительного дерь… Я хотел сказать – результата! – влез в беседу голубоглазый.
Кстати, весь разговор происходил на благородной латыни, которой все трое отлично владели.
– А тебя, брат Андрэ, ничего не интересует, кроме разудалых драк, – хмыкнул архиерей. – Даже удивительно, что магистр вашего ордена выдвинул для проведения обряда именно твою персону – это после всего того, что о тебе нарассказывал.
– Ну, вообще-то кое-что интересует… – мечтательно закатил ясны очи бывший шляхтич, но вовремя спохватился и немедленно сделал скорбное и постное лицо. – Молитвы и служение на благо мира христианского.
Помянув христианский мир, брат Андрэ истово перекрестился, но сделал это с такой рожей, что архипастырь вынужден был отвернуться – до того комичными были усилия проходимца в сутане изобразить благочестие.
– Похоже, ты не очень-то веришь в благополучный исход нашего дела, – ворчливо прокомментировал Иоанн. – А зря. Если Ему будет угодно, вместо вечной войны настанет мир.
Поляк ещё раз наложил на себя крестное знамение, когда епископ упомянул Всевышнего, но в этот раз с подобающим выражением лица. Но язык за зубами всё-таки не удержал, без тени сомнения припечатав:
– На мой век колдунов и тварей хватит.
Разговор прервался – тройка монахов дошла до границы леса… и, нисколько не колеблясь, вошла под его своды. Сразу стало легче идти: под многоярусным пологом тяжёлых ветвей не росла трава, а многолетние наслоения сброшенной хвои пружинили под ногами, как дорогой ковёр. Разве что приходилось регулярно «кланяться», пригибаться под уцелевшими, но давно мёртвыми нижними сучьями. Солнечный свет ещё некоторое время пробивался вслед за странниками, но вскоре отстал, погрузив окружающее пространство в серый с серебристыми прожилками тумана густой сумрак, поглощающий все звуки, как вата. Обычного человека, будь он хоть каким храбрецом, в таком месте и в такое время обязательно пробрал бы если не страх, то холодок точно: уж очень чуждым человеку был старый сырой еловый бор. Холодным и промозглым – прямо-таки растительный склеп какой-то. И чужакам он был не рад.
Шагающий теперь вровень с предводителем Андрэ внезапно, без всякого предупреждения, рванул с пояса тяжёлую цепь. Слитный звон – и оружие стальной змеёй рванулось куда-то назад, послушное движению руки человека. Цепь оказалась неожиданно длинной – по крайней мере, неожиданно для того, кому предназначался удар, и тяжёлое грузило с глухим треском встретилось со лбом противника.
– Ха! – Поляк поддёрнул оружие, перехватив примерно за середину, и лёгким движением
руки молниеносно раскрутил оставшуюся часть над головой – между старыми стволами места хватало с избытком.
А на месте удара осталась лежать конвульсивно подёргивающаяся волчья туша с разбитым черепом. В стылом воздухе потянуло кровью.
– Интересно. – Брат Иоанн внимательно осмотрел поверженного врага. – Хранитель чащи?
– Молодой волчонок из стаи Хранителя, – поправил блондин, лицо которого прямо-таки лучилось азартом. – Неопытный, слишком близко подошёл. Теперь остальные кинутся все сразу.
– Хм… – Пожилой монах ещё раз осмотрел «молодого волчонка» – матёрую зверюгу величиной с телёнка, чей слишком светлый мех кое-где украшали пряди лишайника, что свисал с ветвей деревьев. – Нам их здесь подождать или пойти навстречу?
– Ждать не нужно, – ответил владелец цепи, и, как бы в ответ на его слова, окружающий сумрак расцвёл десятком пар огоньков. Ярко и совершенно противоестественно светящихся глаз.
Брат Павел, до того безучастно следующий за спутниками, впервые за всё время проявил некоторые признаки беспокойства: завозившись, он вытащил из-под сутаны две небольшие кривоватые бутылочки с плотно притёртыми крышками.
– Это не понадобится, – остановил его епископ и, повернувшись, внезапно раскатившимся окрест голосом приказал: – Ко мне, тварь Божья!
В облике немолодого монаха произошли разительные перемены: он словно стал выше ростом и заметно шире в плечах. Более того, кисть руки, совершившая повелительный жест, так же отчётливо засияла во мраке жемчужным неярким светом. От Иоанна вместе со светом исходило физически ощутимое ощущение надёжности, спокойствия… и власти. Все огни в лесу погасли, кроме самой яркой пары, та медленно двинулась навстречу человеку, как-то странно подёргиваясь. Когда огромный снежно-белый зверь появился в круге света, стало понятно почему: он полз. Полз на брюхе, повиливая хвостом и еле слышно скуля – ни дать ни взять нашкодивший щенок, униженно пытающийся вымолить себе прощение. В исполнении существа размером с добрую лошадь смотрелось это действо особенно внушительно.
Андрэ беззвучно выругался, останавливая вращение своего оружия: кистень против существа с лобовой костью в полпяди толщиной точно не поможет. Разве что цепью попытаться удушить, пока его высокопреосвященство «держит» чудовище? Да уж, таких огромных он ещё ни разу не встречал. Чёртова магия, прости, Господи! Одна надежда на Павла с его склянками, там явно не святая вода.
– Тварь неразумная, а оттого нет твоей вины в облике сём, – наконец вынес вердикт епископ, когда волк ткнулся огромным носом в подставленную ладонь. – Ты проведёшь нас.
Скуление тут же поменяло тональность – с испуганного на безудержно-весёлое: зверь был счастлив выполнить отданный приказ. Миг – и вскочившая на лапы туша ринулась в чащу, с громким треском проламывая натуральный тоннель в царстве еловых сучьев. Треск скоро стих, приглушённый расстоянием, а вот особо громкие радостные взвизги ещё некоторое время до людей долетали.
– Надо было прикончить, – посетовал поляк.
Он уже смотал оружие и теперь тщательно оттирал концевик при помощи не иначе как специально припасённой ветоши.
– Какой ты кровожадный. – Ахипастырь с насмешкой оглянулся на спутника. – Мы вежливые люди, а вежливые – сперва стучатся в дверь и только потом заходят наводить внутри свои порядки. Считай – мы постучались. Брат Павел, спрячь уже свои эликсиры – не ровён час, уронишь, и начнётся лесной пожар. Доказывай потом, что случайно.
Продвижение по пробитому телом волка-вожака тоннелю оказалось неожиданно быстрым и приятным. Быстрым, потому что больше не пришлось кланяться-нагибаться сучьям, а приятным – из-за так и не погасшего света, источаемого братом Иоанном. А через некоторое время сырой еловый сумрак и вовсе сменился сумраком лиственным, а под ногами появилась на удивление короткая и мягкая, как специально выращенная, трава, которую пятнали отпечатки огромных волчьих лап, указующей строчкой тянущиеся всё глубже в чащу.
Правда, совсем сыро стало и туман сгустился. Из-за тумана огонь большого костра, к которому вели следы невольного проводника, удалось разглядеть только шагов с тридцати. Впрочем, монахов это не смутило – к чему-то подобному они были давно готовы.
– Мир вашему дому, – первым поздоровался пожилой предводитель троицы церковников, входя в пузырь чистого воздуха вокруг источника жаркого пламени.
– А что не благословляете, отче? – откликнулся от костра молодой женский голос. – Или паства не по душе?
– По душе, вполне по душе, дщерь заблудшая. – Епископ с одобрением оглядел женское тело, не обременённое никакой одеждой, кроме волны распущенных чёрных волос, и качнул головой в сторону остальных… гм, хозяев этого места. – Боюсь, от моего благословения наша компания… несколько поубавится. Если ты понимаешь, о чём я.
Намёк был более чем прозрачен: среди нескольких человек обоего пола, расположившихся рядом с огнём, присутствовали и те, кого человеком назвать повернулся бы язык только у явного слепца. Два ящера с зелёной чешуёй ещё имели некоторое сходство с людьми, если не смотреть на головы, а вот нахохлившаяся чуть в стороне обладательница вполне обычной для женщины головы всем остальным телом принадлежала к птичьему роду. Ещё один обитатель, тоже на первый взгляд выглядящий человеком, кроме нечеловеческих жёлтых глаз с вертикальным зрачком и полностью лишённый волос, вольготно разлёгся прямо среди пылающих поленьев – и нахождение внутри пламени его, похоже, ничуть не смущало.
– Вы настолько святы, ваше преосвященство, что словом и жестом изгоните нас в ад? Я уже вся трепещу! – картинно обхватила себя руками ведьмочка. – Или, может, изгоните из нас демонов?
– Не злословь о том, чего тебе не понять, – веско, с предупреждением в голосе отрезал епископ. Впрочем, следующую фразу он произнёс опять всё тем же добродушным и миролюбивым тоном: – Изгонять – это не по моей части, обращайтесь к брату Андрэ.
Поляк, до того держащийся на шаг позади архипастыря, вышел вперёд и издевательски поклонился, положив руку на пояс-оружие: некоторые мирские привычки никак не желали оставлять бывшего шляхтича.
– Экзорцист! – Растерявшая весь свой гонор молодая девчонка попятилась. – Ты привёл экзорциста!
– Как и было оговорено… Не так ли, Асмодеус? – Иоанн с тщательно скрываемым удовольствием отметил, как напряглись нелюди.
Впрочем, по поводу колдунов и ведьм святая мать-Церковь пока не выработала единой позиции и продолжала склоняться к мысли, что отступники, практикующие волшебство, – всё-таки люди. Заблудшие, пустившие в душу ужасающую скверну, но всё ещё люди. По крайней мере, пока у них не отрастали, пусть даже временно, противоестественные конечности, органы и покровы и не появлялись способности вроде несгораемости саламандр.
– Кстати, я тоже оценил присланного тобой… привратника.
– Я знал, что для тебя пройти Хранителя не составит труда, – покачал головой пожилой мужчина, до того молча смотревший в пламя, и поднялся, тяжело опираясь на посох из сильно перевитого древесного корня. – И называй меня Ульфхам, как все. То… прозвище ко мне больше не относится. Всё осталось в прошлом.
– Ты можешь отказаться от Преисподней, но она никогда не откажется от тебя. – На секунду выражение лица монаха выдало истинное отношение к собеседнику – смесь презрения и гнева, однако Иоанн