Но по дороге в Беверли нам пришлось оказаться далеко не в лучшем районе города. Это были негритянские кварталы, которым можно было дать одно название – трущобы. Мы были на западном конце Саут-Сайд Бронзевилля, и черные лица, провожавшие взглядами шикарный лимузин Рэйгена, не казались нам приветливыми.
В 20 – 30-х годах покойный брат Рэйгена, Фрэнк, возглавлял прославившуюся жестокостью уличную банду «Кольты Рэйгена». А сформировалась она, как и большинство уголовных банд в те годы, на базе бейсбольной команды. Фрэнк, который был одним из сильнейших игроков, предложил местному отделению Демократической партии услуги своей команды. Они собирали для партии голоса избирателей, действуя в такой же силовой манере, как и Джим Рэйген, навязывавший читателям газету «Трибюн», а затем «Геральд и Экзэминер».
Насколько мне было известно, Джим никогда не имел отношения к «Кольтам», и все же холодок пробежал у меня по спине, когда мы въехали в этот негритянский квартал, где в 1919 году «Кольты» спровоцировали крупнейший в истории города межрасовый конфликт. Помню, один из членов этой банды публично высмеял мягкотелость куклуксклановцев, назвав их «поклонниками черномазых». На улице, по которой мы сейчас проезжали, еще не в таком далеком прошлом велась настоящая охота за чернокожими; в них стреляли без предупреждения, их дома поджигали и взрывали, их лавки и магазины грабили. Затем ареной ответных акций стал ухоженный белый квартал – тот, куда мы направлялись, – когда чернокожие ветераны мировой войны, взяв в руки оружие, устроили там побоище со стрельбой в прохожих, с переворачиванием автомобилей, с разгромом кафе и магазинов. За четыре дня было убито двадцать белых и четырнадцать чернокожих. Около тысячи человек с той и другой стороны были ранены. Мой отец, который никогда не имел ничего общего с расистами, рассказывал мне эту историю много раз. Он всегда приводил ее в качестве примера жестокости людей по отношению друг к другу. Впоследствии я и сам имел возможность видеть подобное не раз.
Бронзевилль, по которому мы двигались, производил настолько убогое впечатление, что, казалось, упомянутые мною погромы происходили здесь не несколько десятилетий назад, а на прошлой неделе. Двери и окна некоторых магазинов были заколочены досками, как будто времена Великой депрессии отсюда и не уходили. Для многих, проживающих здесь так наверное, и было. Редко попадались работавшие парикмахерские, прачечные, аптеки. Тротуары были полны разгоряченными, вспотевшими чернокожими в основном мужчинами. Места для парковки машин были пусты. Это был бедный квартал. Машины проезжали здесь, не останавливаясь.
Мы же были вынуждены сейчас притормозить. Меня нельзя назвать расистом, но, когда в районе, подобном этому – бедному, негритянскому, – моя машина вынуждена останавливаться у светофора, я чувствую себя не в своей тарелке. В душе я поблагодарил Бога за то, что со мной в эту минуту был многозарядный карабин.
Впереди перед нами, подчиняясь красному сигналу светофора, остановился серый «бьюик седан». Затем видавший виды зеленый грузовик, кузов которого был закрыт желто-коричневым брезентовым тентом, проехал справа от меня и Уолта и тоже стал замедлять ход. Я привстал со своего сиденья.
– Видишь этот грузовик, – сказал я, указывая рукой. Мне пришлось повысить голос, так как в этот момент недалеко от нас, влево от Стейт-стрит, с грохотом проносился поезд надземки.
– Чего? – сказал Уолт.
Уолту было около пятидесяти лет, у него была крупная мешковатая фигура и сонное флегматичное выражение лица. Но, несмотря на это, он был проворным парнем с острым нюхом и железной хваткой.
– У него нет номеров, – крикнул я.
Уолт напрягся, прильнув к рулю.
– Они останавливаются рядом с Рэйгеном!
И в самом деле, вместо того чтобы проехать дальше до перекрестка, где стоял серый «седан», грузовик остановился как раз напротив «Линкольна».
Брезентовый полог, закрывавший кузов грузовика, раздвинулся у его левого борта, и в открывшейся щели показались два винтовочных ствола. Лучи заходящего солнца блеснули на их темной стали, словно подмигивая нам.
– Проклятье! – выкрикнул я, выскакивая из машины с карабином в руках, направляя его в сторону грузовика, чтобы открыть огонь. Но чертов карабин молчал! Я и не подозревал, что эта штука может дать осечку. Так или иначе, курок карабина не двигался. Я знал, что оружие было заряжено; карабин был не мой, он принадлежал Биллу Тендлару, одному из моих людей, которого я в тот день подменил. Однако я сам проверял карабин, он был заряжен, когда я выходил из офиса...
Знойный послеполуденный воздух разорвали выстрелы. Но это были выстрелы не моего карабина, не моего. Это два черных ствола, выглядывавшие из-за брезентового тента, палили по машине Рэйгена. Пули вгрызались в металл, вырывая его с клочьями, однако звука разрывов почти не было слышно; их заглушал грохот надземки.
Впереди, на перекрестке, светофор мигнул зеленым глазом, однако серый «седан», стоявший впереди автомобиля Рэйгена, не трогался с места. То ли его водитель был перепуган до смерти (хотя в таком случае он должен был быстрее нажать на газ и улепетывать), то ли с ним что-то случилось, я сказать не мог. Я смог только выкрикнуть: «Мразь, подонки», подбежать к грузовику и, выхватив на бегу свой автоматический пистолет, открыть огонь по тем, кто прятался за этим проклятым брезентом.
Один из стволов повернулся в мою сторону, ведя по мне ответный огонь. Я бросился на землю, и в этот момент посыпались осколки ветрового стекла нашего «форда», в который попали предназначавшиеся мне пули. Я стал отползать влево по встречной полосе движения к тротуару, рискуя попасть под колеса двинувшегося навстречу потока автомашин. Несмотря на грохот надземки, я услышал скрип тормозов, подумав, что было бы совсем некстати распрощаться с жизнью в такой момент и подобным образом. Но, кажется, я все еще был жив; перекатываясь по встречной полосе, я продолжал двигаться в сторону тротуара. Но в этот момент выглядывавшие из-за брезентового кузова грузовика стволы выпустили очередную порцию свинца в израненный бок некогда шикарного рэйгеновского лимузина. Я услышал крик, это был голос Джима.
Я тоже закричал, грязно ругаясь, вскочил на ноги и вновь открыл огонь из своего автоматического пистолета. Уолт, покинув «форд», тоже палил из своего револьвера по грузовику. Водители двигавшихся автомашин наконец догадались остановиться, и я, оставшись один на пустой левой полосе движения, стоял, широко расставив ноги, и, сжимая двумя руками свою пушку, посылал выстрел за выстрелом в сторону зеленого грузовика. Один из стволов вновь повернулся своим дулом ко мне. Я не смог четко разглядеть человека, державшего винтовку, он стоял в глубине грузовика, на нем была белая тенниска, но его винтовка четко была нацелена на меня. Я вновь нырнул вниз и стал откатываться к тротуару.
Следующий выстрел просвистел у меня над головой, разбив окно аптеки, расположенной на углу улицы. Находившиеся на тротуаре прохожие с криками бросились врассыпную, ища укрытия. Лежа, я продолжал вести огонь по грузовику, осознавая, что мои пули проходят мимо цели, так как я должен был забирать выше, чтобы не попасть в «Линкольн» Рэйгена, закрывавший от меня нижнюю часть грузовика. Но я тешил себя надеждой, что какая-нибудь из пуль найдет свою цель... Затем мой боезапас иссяк; грузовик же тронулся с места, то же самое сделал серый «седан».
Поезд надземки также унесся прочь. На улице воцарилась тишина, нарушаемая лишь возгласами местных чернокожих: «Боже мой!», «Кошмар!», «Мама!»
Тот серый «седан», который свернул на Першинг-стрит, имел номера, номера штата Индиана, хотя ни я, ни Уолт не успели разглядеть цифры. Возможно, кто-то из прохожих успел это сделать. Грузовик проследовал дальше на юг, по Стейт-стрит, натужно гудя от быстрого переключения скорости.
Уолт, который также расстрелял все свои патроны, помог мне подняться, и мы поспешили к «Линкольну».
Джеймс Рэйген, король игорного бизнеса, лежал, откинувшись на сиденье, пребывая между жизнью и смертью. Его правая рука и грудь превратились в сплошное кровавое месиво.
– Джим, – позвал я его, просунув голову в окно и склонившись над ним.
Он взглянул на меня, и его маленькие голубые глазки чуть блеснули.
– Ну что, приятель, – он попытался улыбнуться. – Ты был прав. Если они захотят до тебя добраться, то пойдут до конца.
С этими словами он закрыл глаза, и я не мог в ту минуту сказать, умер он или лишь потерял сознание.
Глава 2
За год до этого, в мае 1945 года, мне уже приходилось работать на Джима Рэйгена. Это дело тоже было связано с Синдикатом и дало мне возможность встретиться с Пегги Хоган.
Я не знал, что она его племянница, когда брался за эту работу. Мы отобедали в Биньоне, ресторане для деловых людей на Плимут-стрит, в двух шагах от старого здания, где помещалось мое частное детективное агентство и откуда я все никак не мог съехать. Он заказал себе копченую пикшу, а я – солонину с капустой. Мы сидели в отдельном кабинете, попивая кофе.
– Я сделал ошибку, – сказал Рэйген, глядя на кофейную чашку; он принадлежал к той категории людей, которые способны признавать свои ошибки, но не способны смотреть при этом в глаза собеседнику. – Я доверился Серителле.
– Я бы не стал называть это ошибкой, – сказал я. – За деньги он готов душу продать сатане.
– Я знаю, знаю, – ответил Рэйген, махнув рукой. – Пару лет назад я вступил с ним в партнерские отношения в одном деле.
– Ты имеешь в виду «Блю Шит»?
– Да. Я думал, он действует от своего имени, однако он лишь морочил мне голову, действуя в интересах Гузика и его команды. Я не против деловых контактов с этой шайкой, но делать с ними общее дело не хочу.
– Ты думаешь, между первым и вторым есть четкая грань?
– Как тебе сказать, приятель? Я готов принять их где и когда угодно как клиентов, которые платят мне денежки. Но как партнеры они не вызывают у меня доверия.
– Ты думаешь, они хотят использовать Серителлу, чтобы прибрать к рукам твой бизнес? «Континентэл Пресс»?
– Да, черт возьми! Они попытались засунуть руку в мой карман сразу же, как только я начал сотрудничать с Серителлой, на каждом шагу норовя надуть меня. Конечно, я не могу одним махом избавиться от них, поэтому я возбудил против Гузика и Серителлы – этих любителей чужого добра – судебное дело.
– Ты возбудил иск против парней из Синдиката?
– Это моя единственная возможность поставить их на место.
Я покачал головой:
– Все это звучит для меня довольно фантастично.
– Кто они такие, чтобы замахиваться на мою службу информации? Они поднимают слишком много шума по поводу создания своей – конкурирующей – информационной службы. Что ж, пусть попробуют!
Я придвинулся ближе к столу.
– Не знаю, как ты хочешь меня использовать, Джим, но после того, как Нитти пустил себе пулю в лоб, я зарекся выполнять работу, которая так или иначе будет связана с этими уголовниками.
Он улыбнулся своей скупой улыбкой.
– Ты, насколько я знаю, выполнял роль посредника, когда похитили Гузика и потребовали за него выкуп?
– Да, но это была не моя идея.
– Я слышал, «Грязный Палец» считает тебя асом в своем деле.
– Это его личное дело. Я предпочитаю, чтобы он восхищался мною на расстоянии.
Рэйген нахмурил брови.
– Они пытаются запугать моего адвоката, Нат. Ему шлют письма с угрозами, постоянно звонят по телефону.
– Они хотят, чтобы он отказался от этого дела?
– Да.
– Чем не мудрый совет для меня?
– Обычно на телефонные звонки отвечает его секретарша, молодая женщина. Их всего лишь двое в офисе – адвокат и она. И они угрожают ей тоже.
– Да, это немного мерзко, не могу не посочувствовать.
Он наклонился над столом, заговорил тихо и спокойно:
– Эта секретарша – моя племянница. Я чувствую здесь особую ответственность: я устроил ее на эту работу. Ее отец умер в прошлом году. На нем держался весь семейный бизнес. Я пытаюсь помочь девочке найти свое место в жизни. – Он вздохнул: – Она славная девчонка, но иногда бывает сумасбродной.
– И ты пытаешься наставить ее на путь истинный, – сказал я.
– Да. Но сейчас меня больше всего беспокоит ее безопасность. В их семье уже было достаточно трагедий... они потеряли единственного сына во время войны.
Я с шумом втянул воздух:
– Понимаю... Чего бы ты хотел от меня?
– Чтобы ты побыл некоторое время рядом с нею.
– Если речь идет о телохранителе, я бы мог выделить для этого одного из своих людей.
– Я хочу, чтобы это был ты, Нат. Какая у вас сегодня такса?
– Двадцать пять долларов в день, если же функцию охранника выполняет сам босс, то есть я, тогда расценка повышается до тридцати пяти. Но даже если ты наймешь меня в качестве ее телохранителя, я все равно не могу быть с ней рядом постоянно; мне надо еще вести дела в офисе. Я поговорю с девушкой, побуду с ней первый день, а потом приставлю к ней своего человека. Я не могу заниматься только одним делом, ты же знаешь, у нас более шестидесяти клиентов в данный момент.
– Я согласен платить сто баксов в день. Один день в неделю у тебя будет выходной.
Я вскинул брови.
– Какую работу ты ждешь от меня?
Он слегка пожал плечами.
– Я думаю, что их угрозы по большей части – пустые слова. Эти сицилийские кретины не решатся переходить дорогу Джиму Рэйгену. Они лишь могут поднимать шум.
– Когда стреляют, тоже много шума. Он только ухмыльнулся.
– На следующей неделе мы отправляемся в суд, и с этим будет покончено.
– Ты не ответил мне, Джим. Что все-таки конкретно я должен делать?
– Быть рядом с ней. Сделать так, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Обеспечить ее безопасность.
– Ты говорил с ней обо всем этом?
– Да. Сначала она уверяла, что не испытывает страха, и даже слышать не хотела о том, чтобы ее охраняли. Но затем, подумав, она сказала, что согласна; кто разберет этих женщин?
– Как ты думаешь, почему она согласилась?
– Она сказала, что слышала о тебе. Как-никак тебя знают в городе.
– Как ее зовут? – спросил я.
– Маргарет.
– Рэйген?
– Хоган. Она дочь младшей сестры моей жены. Маленькая симпатичная девчонка. Не я, а ты должен платить мне за удовольствие общаться с ней. – Он поднял указательный палец, его маленькие глазки стали еще меньше. – Это не значит, что тебе в голову должны лезть дурные мысли, приятель. Не вздумай приставать к ней.
Они всегда становятся еще большими ирландцами, когда предупреждают тебя о чем-то.
– За сотню зеленых в день, – сказал я, – я могу оставить свой мужской инструмент в ящике стола, если тебе так хочется.
– Прекрасно, – он засмеялся, подписывая чек. – Ключ от стола можешь оставить мне.
Забавно, что я не вспомнил ее, когда услышал ее имя. Но, черт возьми, еще забавнее было то, что я не сразу узнал ее, когда, войдя в адвокатскую контору на десятом этаже Фишер-билдинга, застал ее сидящей за пишущей машинкой. Она была миниатюрной, и первое, что сразу бросалось в глаза, это ее темно-каштановые волосы, спускавшиеся локонами на накладные плечики желтого в черный горошек шелкового платья. Оно было слишком шикарным для работы в адвокатской конторе, хотя интерьер офиса был по-домашнему уютен.
Она повернулась ко мне и сдержанно улыбнулась – так, как улыбаются посетителям, но спустя мгновение ее улыбка стала открытой и радостной.
– Нат, – сказала она, вставая и протягивая руку, – как давно это было!
Кожа ее лица была от природы бледной и тонкой и казалась полупрозрачной, вздернутый носик был покрыт едва заметными веснушками. У нее был большой рот, полные сочные губы, подкрашенные красной помадой, и большие фиалкового цвета глаза. Ее темные густые брови, вопреки требованию моды, не были выщипаны: их форма и без того была красивой. Кроме того, природа наградила ее длинными ресницами и ровными белыми зубами, которым могли бы позавидовать и в Голливуде. Прибавьте к этому изящную стройную фигуру. На вид ей можно было дать лет семнадцать, но в действительности ей было около тридцати – об этом можно было догадаться лишь по нескольким едва заметным морщинкам в уголках глаз.