Сэм промолчала. А Майк вновь вернулся мыслями к только что обретенным воспоминаниям о Рождестве, матери и этому человеку в Бикон-Хилл. Правда ли это? Действительно ли тот мужчина был Жан-Полем? Или же подсознание сыграло с ним злую шутку и подсунуло ложные воспоминания? Картинка выглядела реальной, но теперь он уже ни в чем не был уверен.
Сэм сказала:
— Отойди в сторону.
— А как бы ты поступила на моем месте?
— Возможны варианты.
— Какие?
— Например, сколько дверей ты намерен открыть.
Майк кивнул.
— Второе письмо от моей матери… — пробормотал он. — Там был обратный адрес на конверте.
Сэм молча ждала продолжения.
— Я позвонил твоей подруге Нэнси и спросил, может ли она разузнать что-нибудь об этом адресе, о моей матери и том мужчине, Жан-Поле. Я решил, что Нэнси сумеет найти ее быстрее меня.
— Значит, ты решил разыскать ее.
— Все это время я думал, что Лу… что-то сделал с ней. Закопал ее где-нибудь. А теперь выясняется, что она может быть жива. Я не могу отбросить такую возможность.
— И что будет, если твоя мать жива?
— Не знаю, Сэм. Богом клянусь, не знаю!
ГЛАВА 38
Следующие три дня Майк с головой ушел в работу. В понедельник они закончили пристройку и ремонт кухни Маргарет Ван Бурен и переехали к очередному клиенту, на этот раз в Ньютон — к леди с урной. Дотти Конаста вышла на пенсию и была дамой весьма преклонных лет («Нет, правда, когда вы нянчили Моисея, как он себя вел?» — вечно подшучивал над ней Билл). Она страдала старческим слабоумием (без конца рассказывала одни и те же истории о своем покойном муже Стэне) и явно терзалась от одиночества (старушка без устали бродила за ними из одной комнаты в другую). Обычно подобная назойливость клиента, когда тот дышал в затылок и буквально шагу не давал ступить, выводила Майка из себя. Но болтовня Дотти стала для него приятным отвлекающим фактором, позволяющим хотя бы иногда не думать о матери, Лу и Джесс, а теперь и новом персонаже, этом Жан-Поле, мысли о которых не давали ему покоя.
После работы он ехал к Биллу и погружался в веселый, безумный хаос его семейной жизни. Ему обязательно нужно было чем-то занять себя, и он помогал Патти убирать со стола, мыть посуду и купать близнецов — что было совсем нелегко, поскольку те норовили устроить в ванне настоящее сражение. Он помогал Поле делать домашнее задание и приглашал ее на прогулки с собакой. Они говорили обо всем понемножку — о том, почему стало совершенно невозможно смотреть шоу по телевизору, почему мальчишки такие идиоты и почему теннис — отпадная игра. По вечерам он спускался в кабинет, который Билл устроил в подвале, и составлял сметы или смотрел ESPN, MTV и все прочее, что интересовало Билла. Словом, Майк заставлял себя как можно дольше оставаться на ногах, прежде чем подняться наверх и обессиленно рухнуть в постель. Билл знал, в чем дело, и не задавал глупых вопросов.
А потом позвонила Нэнси Чайлдз.
— У меня появилась кое-какая ниточка, но мой французский изрядно заржавел, — сообщила она, а потом, словно прочтя его мысли, добавила: — Да, мы, девчонки из Ревира, иногда в качестве второго иностранного языка учили не только испанский.
— Что вы узнали?
— Дайте мне сначала возможность увязать все воедино, потом я расскажу вам. А звоню я потому, что хотела бы привлечь к этому делу Сэм, — для нее язык лягушатников как родной. Вы не станете возражать?
Он не стал. Сэм и так уже обо всем знала.
По ночам, лежа без сна, он спрашивал себя, что могла раскопать Нэнси. Кроме того, ему не давала покоя история с Джесс. Когда мысли о ней становились невыносимыми, он садился на постели, набирал номер и давал отбой еще до того, как успевал прозвучать первый гудок. Хотел ли он знать правду? Или же просто хотел наказать себя еще сильнее? Ответа у него не было.
Наступила пятница, и Майк пообещал себе, что сполна получит удовольствие от вечера в обществе Сэм. Они не будут говорить о Лу, Джесс и прочем.
Костюм у него был всего один — черный, прекрасно подходивший для свадеб и похорон. Закончив наряжаться, он спустился в кухню Билла и застал близнецов за столом. Девочки были в шортах и рубашках и увлеченно облизывали фруктовое мороженое на палочке, которое таяло, текло у них по рукам и капало на тарелки.
Билл присвистнул.
— Отлично выглядишь, парень.
— И чувствую себя неплохо.
Зазвонил телефон.
— Не хватает только белого платочка в нагрудном кармане, — съязвил Билл и вышел, чтобы снять трубку в гостиной.
Грейс вытащила эскимо изо рта. Язык и губы у нее были фиолетовыми.
— Вы женитесь?
— Нет, — ответил Майк. — Я всего лишь иду на ужин.
— В костюме?
— Это очень приличный ресторан.
— А папа никогда не надевает костюм, когда идет в ресторан.
— Это правда.
— Мамочка говорит, что папа плохо ведет себя за столом.
— И это тоже правда.
— А папа идет с вами?
— Нет, я иду со своей знакомой.
— С девушкой?
Майк кивнул, пытаясь отыскать свои ключи среди газет и альбомов для раскрашивания, сваленных в кучу на кухонном столе.
Грейс заявила:
— У вас некрасивый галстук.
— Ты думаешь?
— У папы есть намного лучше. Со Снупи. Девушкам нравится Снупи. — Грейс повернулась к Эмме. — Он лежит в папином шкафу. Пойди и принеси его.
Эмма молча повиновалась и умчалась за галстуком.
— Вы должны подарить ей цветы, — сказала Грейс. — Девушкам нравятся цветы. Мамочка очень любит цветы, но папа редко ей их дарит, а когда приносит, то не те.
Майк наконец нашел ключи.
— Эй, малышка!
— Да, дядя Майк?
— Оставайся такой всегда.
И он с улыбкой поцеловал Грейс в лобик.
Девочка улыбнулась в ответ.
— Девушкам нравится, когда им покупают мороженое.
Движение на шоссе № 1 «Южное» было ужасным. Майк совсем забыл, что наступил вечер пятницы — час пик — и что люди стремятся как побыстрее выбраться из города, так и вернуться в него. Он сидел в своем грузовичке, а вокруг бампер к бамперу теснились другие автомобили, медленно продвигаясь к кабинкам оплаты за право проезда по Тобин-бридж.
Над головой прогудел самолет, и, глядя, как он карабкается в небо над силуэтами небоскребов деловой части Бостона, Майк вновь подумал о Джесс, о том, как она, подобно его матери, сложила свою прежнюю жизнь в чемодан и улетела, чтобы избавиться от старых проблем. Вот только этого не удавалось еще никому. От своих проблем нельзя избавиться: вы лишь перевозите их за собой в другое место. Облетев полмира, вы все равно остаетесь тем, кем были до этого. Тем не менее он не переставал удивляться тому, сколько людей срывались с насиженного места, оставляя позади все, что знали, и пытались пустить корни в каком-нибудь новом окружении, надеясь, что станут другими, не такими, как раньше. Совсем как Джесс с ее новой одеждой. Может, все дело в новых платьях. И еще в расстоянии между вами. И во времени. Да. Время и расстояние могут заставить вас забыть все что угодно, даже сына или дочь.
«Достаточно спросить об этом мою мать, — подумал Майк. — Или мою бывшую жену».
Ужин превратился в трехчасовое представление и завершился счетом, превышавшим сумму ежемесячного взноса за грузовичок. Когда они вышли из ресторана, на улице уже стемнело. Воздух был свеж, прохладен и буквально искрился ощущением радости жизни, которая переполняет тех, кто сумел пережить очередную ужасную зиму в Новой Англии.
— Нет, ты все-таки должен был позволить мне заплатить за себя, — заявила Сэм, кутаясь в обрывок материи, нечто среднее между шарфом и капором. Она была в туфлях на высоких каблуках и черном платье с разрезом до бедра.
— Я же обещал пригласить тебя в любое место по твоему выбору. Таков был уговор.
— Знаю, но ты так прифрантился… Да еще и шикарный ресторан. Майкл Салливан, вы меня удивляете.
— С приближением к среднему возрасту я пытаюсь найти новое применение своим талантам.
— Значит, ты готов и потанцевать?
Майк задумчиво почесал уголок рта.
— У тебя бесподобное выражение лица, — сказала Сэм. — Я пошутила. Танцевать на таких каблуках невозможно. Они меня убивают.
— Давай возьмем такси.
— И испортим такой вечер? Ни за что.
Она повела его вниз по Ньюбери-стрит, бостонскому эквиваленту Родео-драйв. Было начало десятого, по мостовой полз сплошной поток автомобилей, а на тротуарах было не протолкнуться от очень серьезных молодых людей, которые вели себя так, словно спешили на важную встречу. Вид этих парочек вдруг напомнил ему Жан-Поля и мать — новую, незнакомую и улучшенную версию матери на фотографиях.
— Помнишь, как мы ходили в «Краба Мэри»? — поинтересовалась Сэм.
Майк улыбнулся. До этой развалюхи где-то в окрестностях Оганквита в Мэне было никак не меньше двух часов езды. Но вплоть до сегодняшнего дня он нигде еще не пробовал столь изысканных блюд из морепродуктов.
— Да, славное было время, — протянула Сэм.
— Не стану спорить.
— Так почему оно закончилось?
Майк сунул руки в карманы и зазвенел мелочью и ключами от машины, оглядывая улицу.
— Мне просто интересно, — сказала Сэм. — Обещаю, не стану больше доставать тебя.
— Обещаешь?
— Честное скаутское.
Он перевел взгляд с огней ночного Бостона на бесконечную вереницу автомобилей, объезжающих Паблик-гарден в Арлингтоне.
— Правда, — сказал он, — заключается в том, что я испугался. Ты поступала в колледж, тебя ждали великие дела, а я возвращался к тому, что было знакомым и привычным. Что я могу сказать? Я был молод и глуп.
Они пересекли улицу, вошли в Паблик-гарден и миновали статую Поля Ревира на бронзовом коне.
Сэм поинтересовалась:
— Как ты справляешься со всем, что случилось на этой неделе? За ужином ты был не очень-то разговорчив.
— Я дошел до той точки, когда меня уже начинает тошнить от звуков собственного голоса.
— Разговор облегчает душу.
— Только не тогда, когда ты перекладываешь свои проблемы на других. Было бы неплохо послушать кого-нибудь еще для разнообразия.
— Ты ничего на меня не перекладываешь, и, кстати, хочешь, признаюсь тебе кое в чем? Когда ты тогда пришел ко мне, я была очень рада.
Они перешли мост, за которым мерцал пруд. Внизу виднелся причал, у которого покачивались лодки в форме лебедей, а маленькая девочка показывала на настоящих лебедей и что-то говорила отцу Майк вдруг почувствовал, как в животе у него образовался ледяной комок, а сердце сбилось с ритма.
— Пока я стоял в пробке, мне позвонила Нэнси, — сказал он. — Адрес на конверте принадлежит одному кафе в Париже, вот только моя мать никогда там не работала — во всяком случае, под именем Мэри Салливан. Нэнси сказала, что это ты звонила и разговаривала с владельцем.
Сэм кивнула. Выходит, она знала о том, что кафе вот уже два поколения принадлежит одному и тому же семейству. Предприятие расширилось, и они открыли в окрестностях еще два успешных ресторана, ни в одном из которых Мэри Салливан не работала — по крайней мере, под своей фамилией. Впрочем, по прибытии в Париж она вполне могла взять себе другое имя или, что тоже не исключено, сменила его вполне легально, боясь, что Лу найдет ее и там.
Майк уже дважды уличил мать во лжи: в том, что она платила за его обучение в школе Святого Стефана, и в том, что работала в кафе.
Он поинтересовался:
— Что еще тебе известно?
— Только то, что связано с рестораном.
Майк помолчал, мысленно приводя в порядок сведения, полученные от Нэнси.
— Жан-Поль Латьер жив. Он по-прежнему владеет и управляет целлюлозно-бумажной компанией своего отца, «Бумага Латьера». Ему исполнилось пятьдесят восемь лет, столько же, сколько моей матери, и он по-прежнему живет на острове… Забыл, как он называется.
— Сен-Луи.
— Точно. Жан-Поль был женат лишь однажды, на женщине по имени Марго Паради. Он сочетался браком за два года до того, как мать вышла замуж за Лу. Но в ноябре семьдесят седьмого года, то есть примерно через год после того, как мать перебралась в Париж, Жан-Поль развелся. Второй раз он так и не женился. И детей у него тоже нет.
Сэм промолчала. Из комментариев Лу она уже знала, что Жан-Поль никогда не хотел иметь детей.
— Этот парень, похоже, не сидит на месте, — продолжал Майк. — У него куча телефонных номеров. Нэнси наконец-то удалось заполучить его к аппарату, представившись вице-президентом одной из крупных компании по производству бумаги здесь, в Штатах. Не возражаешь, если я закурю?
— Не стану, если угостишь и меня.
— Ты куришь?
— Бросила четыре года назад, но время от времени балуюсь сигаретой.
Майк достал пачку, прикурил сначала ей, а потом и себе.
— Итак, возвращаясь к Нэнси… — заговорил он снова. — Она не расспрашивала его о Мэри Салливан. Она решила, что, быть может, я сам захочу поговорить с Жан-Полем. Он свободно владеет английским.
Они прошли мимо бронзовых уток, которые, как считала когда-то Сара, оживают по ночам, и остановились на перекрестке улиц Бикон и Чарльз. Сэм взяла Майка под руку, когда они перебегали улицу, но отпустила, как только они достигли тротуара.
— Ты собираешься ему звонить? — спросила она.
— Жан-Полю?
Она кивнула.
— Сначала я должен кое-что сделать.
— Джесс, — догадалась она.
— А я-то думал, что смогу забыть об этом.
— Об этом трудно забыть. — Сэм немного помолчала. — Когда ты уезжаешь?
— Завтра утром. Я уже позвонил Джесс и договорился о встрече.
— Что она сказала, когда узнала, что ты летишь в Нью-Йорк?
— Я сказал ей, что прилечу на пару дней со своим другом Бам-Бамом и хочу увидеться с ней, чтобы поговорить. Мы встречаемся за ленчем.
Сэм кивнула и замолчала, обдумывая что-то.
— Если тебе понадобится что-нибудь, звони.
— Хорошо.
Майк увидел указатель Маунт-Вернон, повернул направо и зашагал вверх по улице. Не успел он сделать и нескольких шагов, как Сэм окликнула его.
— Куда это ты собрался?
Она остановилась на углу, в тени у ликеро-водочного магазина.
— Я думал, что провожаю тебя домой.
— Дедушка, сейчас только половина десятого. Ты устал — или в детском садике уже наступил тихий час?
— Теперь нам разрешают задерживаться до одиннадцати. И нет, я не устал.
Майк подошел к Сэм вплотную и на мгновение встретился с ней взглядом. Прежние чувства, которые он когда-то испытывал к ней, оказывается, никуда не делись — потрепанные, покрытые синяками и ссадинами, может быть, немножко другие по прошествии стольких лет, они, тем не менее, никуда не исчезли. И Сэм знала об этом. Он понял это по выражению ее глаз.
Она спросила:
— Хочешь пойти домой?
— В общем-то, нет. А ты?
— В общем-то, тоже.
— Есть идеи? Только, пожалуйста, без танцев.
— Я вдруг подумала о канноли.
— Давненько я не едал канноли.
— Можешь считать, что тебе повезло. Я знаю одно чудесное местечко в Норт-Энде. Идем?
— Идем.
Сэм взяла его под руку, и они пошли по Чарльз-стрит.
ГЛАВА 39
Нью-Йорк показался ему Бостоном-переростком, вымахавшим благодаря стероидам: выше и шире, злее и опаснее, готовым сожрать вас с потрохами, если вы чересчур беззаботны, неуклюжи или просто глупы. Правило номер один поведения в городе гласит: ни в коем случае не дайте заподозрить в себе туриста. Это означает — не выделяйтесь из толпы и смотрите, черт возьми, куда идете. Но вон тот деревенский лапоть на другой стороне улицы (судя по его виду, попавший сюда прямиком с кукурузного поля где-нибудь в Айове) пытался одновременно смотреть на уличные указатели и определить свое местонахождение по карте, которую раскрыл перед самым носом, словно газету. Пациент, явно сбежавший из психбольницы, стоял на углу и держал большой белый плакат с надписью «ПРИШЛО ВРЕМЯ ПОКАЯТЬСЯ, ЗАСРАНЦЫ!».
Вот за это он и любил большие города вроде Нью-Йорка — за то, что в них всегда хватало бесплатных развлечений.