Гиббонс потер воспаленные глаза и представил себе Коллесано в шлеме и доспехах римского центуриона: хороший, конечно, боец был когда-то, но командовать целой центурией ему оказалось явно не по силам. Понятно, он был готов сражаться на стенах своей крепости насмерть, но мысль о пятой колонне даже не приходила ему в голову. Что ж, тем большим ударом для него должно было стать известие о том, что его любимчик Ричи тайком снюхался с нью-йоркскими крестными отцами, снабжая их всей необходимой информацией, с тем, чтобы они смогли войти в город с той же неотвратимостью, что и эпидемия заразной болезни.
Ричи Варга выглядел рохлей, но нервы у него должны были быть стальными, иначе бы вся эта затея ему не удалась. Более трех лет он работал под началом у Коллесано, на самом деле шпионя в пользу Мистретты, Луккарелли и Джиовинаццо. В конце концов, когда позиции нью-йоркской мафии в Атлантик-Сити стали достаточно прочными, Ричи дал понять, кому он на самом деле служит, буквально плюнув тем самым тестю в лицо.
В досье не было никаких сведений о жене Варги, кроме упоминания о том, что этот брак никогда не был слишком счастливым. Гиббонс предположил, что, предавая тестя, Ричи решил отомстить семье Коллесано за неудачный брак.
Гиббонс продолжал листать страницы. О Господи, какое пухлое досье. На мгновение отвлекшись от работы, он посмотрел в окно, где лучи заходящего солнца уже принялись играть на металлических и стеклянных плоскостях Международного торгового центра. На улице, похоже, было душно, а здесь, в помещении архива, работал кондиционер.
Он перевел взгляд на библиотекаря. Хайес возился с какими-то машинописными документами. Каждый раз, случайно поглядев на него. Гиббонс испытывал недоумение. Каким образом парень, которого, судя по внешнему виду, и в прачечную работать бы не взяли и который не мог связать трех слов, получил должность библиотекаря ФБР? Гиббонс потянулся в кресле, размял кисти рук и наконец посмотрел на монитор компьютера.
Он изучал сейчас ход сближения Ричи с тремя нью-йоркскими крестными отцами, его старание свести воедино их интересы с тем, чтобы взять под контроль Атлантик-Сити. Ричи преуспел в этом. Мистретта, Луккарелли и Джиовинаццо были от этого сукиного сына просто без ума. Они выполняли малейшую его прихоть. Делая ему щедрые подарки, они старались перещеголять друг дружку. Для Ричи им было ничего не жаль. Какие, однако, болваны! Раз уж он предал Коллесано, почему ему, когда понадобится, не предать и их?
Странно, однако же, насколько внезапной оказалась происшедшая с ним метаморфоза. Еще вчера Ричи был наследным принцем трех семейств, а уже сегодня исходил желчью в кабинете у федерального прокурора. Очень странно. И, судя по всему, для такого превращения не имелось ровным счетом никакой причины. Под защитой трех самых могущественных крестных отцов в стране он должен был чувствовать себя в полной безопасности. И с какой стати вдруг от всего этого отказывается? Что случилось? Его что-то неожиданно напугало? Но что могло его напугать? Может быть, в Бога уверовал – кто его знает?
Гиббонс вытер рот ладонью и тупо посмотрел на два толстенных тома, лежащих перед ним на письменном столе: показания Варги перед Большим жюри. Нет, не сегодня. Он решил взять их домой и ознакомиться с ними в уик-энд.
Он втянул голову в плечи и услышал, как хрустнули кости. Затем вновь обратился к компьютеру, чтобы досмотреть досье Ричи до конца. Пропустил свидетельские показания Ричи и спровоцированные ими судебные приговоры – все это было ему известно. За решетку угодили десятки гангстеров, включая Луккарелли и Мистретту. Суд над Джиовинаццо еще не завершился – процесс был перенесен из-за сердечного удара, якобы случившегося с ним, когда ему стало известно о предательстве Ричи. Досье, после перечня жертв Ричи, завершалось коротким абзацем, гласящим:
* * *
В настоящее время Ричи Варга находится под опекой Программы обеспечения безопасности свидетелей министерства юстиции. Его имя изменено в интересах его безопасности. Доступ к Варге с целью получения дальнейшей информации должен происходить на основе письменного запроса за подписью специального агента, ведущего дело. Соответствующие письменные запросы надлежит адресовать заместителю генерального прокурора, отвечающему за Программу обеспечения безопасности свидетелей.
* * *
Вот и залезь черту в задницу, подумал Гиббонс. Но как раз когда ему показалось, что на сегодня он уже закончил, Гиббонс с явной неохотой обнаружил дополнение к досье, содержащее фрагментарную информацию о Варге, собранную уже после того, как его приняла под свою опеку Программа обеспечения безопасности свидетелей: главным образом это были малозначительные и разрозненные сведения личного характера. Но один пункт привлек к себе внимание Гиббонса: «В 1979 году диагностирован рак предстательной железы. Хирургическое удаление пораженного органа; больница Св. Иуды, Верхний Дерби, штат Пенсильвания; март 1980-го. Восемнадцатимесячный курс рентгеновской и химиотерапии проведен полностью».
Гиббонс выключил монитор и откинулся в кресле, тупо уставившись на ослепший экран. «...Рак предстательной железы. Хирургическое удаление...» Он поежился и почесал себе в паху.
Но быстро вытащил руку из-под стола, услышав, как отворяется дверь в архив. Флуоресцентный свет из коридора осветил фигуру вошедшего, который был Гиббонсу незнаком. Должно быть, кто-то из новеньких.
– Привет!.. Берт? – Вошедший направился к Гиббонсу, протягивая руку для рукопожатия. – Меня зовут Билл Кинни.
Гиббонс окинул его взглядом с ног до головы: новенький, таких и набирает начальник. Высокий, стройный, широкая улыбка, морщинки у глаз, атлетическая фигура. В каком-то смысле он напомнил Гиббонсу этого чертова рок-певца – как его еще звали? Ага, Джона Денвера, но этот казался на вид помощнее. Строгий синий костюм чуть светлее, чем форма ФБР, бледно-желтый льняной галстук, скаутские цвета. Гиббонс пожал ему руку – крепкое пожатие, тяжелый перстень с печаткой на безымянном пальце. Кинни сунул другую руку в карман, и Гиббонс заметил, что из этого кармана свисала тяжелая золотая цепочка, прикрепленная к ремню. Должно быть, не ключи. Судя по тому, что он выглядит как выпускник элитарного университета, должно быть, дедовские карманные часы. Начальство именно таких и набирает, подумал Гиббонс.
– Мне говорили, вы меня ищете, – сказал Кинни. – Я на несколько дней уезжал из города.
– Да, Иверс говорил мне. Я хотел расспросить вас о квартире Винни Клементи.
– А вы читали мой рапорт?
Гиббонс кивнул.
– Просто хотелось услышать ваши личные впечатления. Может быть, вам что-нибудь... показалось... Ну, знаете, как это бывает.
– Ну что ж...
Кинни придвинул кресло, уселся в него, откинулся, положил руки на ручки кресла. И проделал все это не без изящества.
– Мне кажется, я буквально все включил в рапорт. Не могу сказать, чтобы эта квартира показалась мне какой-то необычной. Современная, достаточно скромная, хотя и не из дешевых. Выглядит так, словно всю обстановку он приобрел сразу в одном и том же месте. Не чувствуется личного интереса к вещам, каких-то любимых предметов, ничего такого, что свидетельствует о том, что местечко давно и со вкусом обжито.
Гиббонс вспомнил о стопках книг в своей собственной квартире – о книгах, которые он уже много лет собирается прочитать. Ему было ясно, о чем говорит Кинни.
– Шесть унций кокаина в коробке из-под кукурузных хлопьев в ящике стола, немного травки. Сущие крохи для такого сбытчика, каким он слыл. И еще пластиковый пакет с наличными за холодильником: чуть больше двух тысяч баксов. И опять-таки для него это совсем немного. В холодильнике практически пусто. Кувшин белого вина, несколько жестянок пива, кетчуп, ничего из провизии. Клементи, должно быть, не любил сам готовить.
Кинни ухмыльнулся и тут же снова нахмурился. Гиббонс невольно подумал о том, что же показалось его собеседнику забавным.
– Да и в остальном, – продолжил Кинни, – ничего примечательного. Масса хорошей стерео– и видеотехники, телевизор с раздельными экраном и проектором, все – последний писк моды. Но, как это ни странно, только три альбома пластинок, несколько кассет и одна чистая видеокассета.
Гиббонс неторопливо кивнул, мысленно представляя себе, как должна была выглядеть эта квартирка, и сожалея о том, что ему не удалось бросить взгляд на нее самому, прежде чем ее вновь кому-то сдали. А сейчас уже слишком поздно.
– А ведь вы с Тоцци следили за ним какое-то время назад, не так ли?
– Так. Мы ходили за ним по пятам целый месяц. Но он оказался ловким ублюдком: обо всем договаривался только по телефону и вечно делал вид, будто речь идет о заказе на пиццу. Он и близко не подходил к уличным торговцам, по крайней мере когда у тех на руках был товар.
– И что же случилось дальше?
– Иверс приказал нам прекратить расследование. Если нам не удастся схватить его с поличным, сказал он, все это дело будет высосано из пальца, и Клементи без труда опровергнет любое обвинение. Ему нравится, чтобы его показывали в вечерних новостях – и чтобы на столе оружие, деньги, наркотики... Ну, вы сами знаете.
Кинни задумчиво кивнул.
– Я об этом слышал.
На какое-то время они замолчали. Гиббонс размышлял о квартире Клементи, о Тигре Тони, изображенном на коробке с кукурузными хлопьями, о большом телеэкране и о фантастическом стереооборудовании. Он надеялся на какой-нибудь проблеск мысли, но этого не происходило.
– Ну что же...
Кинни потянул за цепочку, торчащую из кармана, и извлек восьмиугольные золотые часы с большими римскими цифрами на циферблате. Это была редкая Вещица, такую мог бы завещать ветхозаветный бостонский банкир любимому сыну. Гиббонсу никогда еще не доводилось видеть ничего подобного.
– Мне уже пора, – сказал Кинни.
Он встал и протянул руку.
– Приятно было познакомиться с вами, Берт.
Гиббонс ответил на рукопожатие.
– Мне тоже, Билл.
– Да, кстати, как идет дело?
– О чем вы?
Кинни мотнул головой в сторону разложенных на столе бумаг.
– Ваше дело. Уже знаете, как найти Тоцци?
Гиббонс, нахмурившись, покачал головой.
– Еще ничего конкретного.
– Что ж, если я смогу вам чем-нибудь помочь, только дайте знать.
Кинни встал и подошел к двери.
– До скорого, Берт.
– Да, всего хорошего.
Гиббонс не мог поверить собственным ушам. За время всей его службы в ФБР впервые другой агент предложил ему свою помощь в расследовании какого-нибудь дела. Даже если Кинни сказал это не всерьез, все равно это было совершенно невероятно. Может, этот парень все-таки не так плох, хоть и соответствует вкусам начальства?
Глава 10
– Мне нравятся все эти клички, – произнесла Лоррейн, листая один из томов, – Пат Фацциано по прозвищу Ирландец... Луи Муссо – Блоха.
Она засмеялась, но невесело. Гиббонс понимал, что ей страшно за Тоцци. Он посмотрел ей в лицо, потом перевел взгляд на шею. Кожа у нее под подбородком была тугой, как у тех стареющих кинозвезд, которые но несколько разделают себе подтяжки, чтобы выглядеть двадцати пятилетними и, но чья шея рассказывает печальную повесть об истинном возрасте. Гиббонс невольно засмотрелся на полуобнаженную грудь в вырезе кимоно. Для сорока семи лет грудь у Лоррейн еще была что надо.
Гиббонс откинулся в скрипучем кресле, наблюдая за тем, как она просматривает показания Ричи Варги, то хмурясь, то впадая, как только что, в деланное веселье. Лоррейн Бернстейн, полный профессор истории средневековья в Принстоне, стояла, склонившись к открытой книге, на старинном подиуме в собственном, заставленном книжными томами кабинете; за окном на сосне пели птицы. Она стояла, перенеся всю тяжесть тела на одну ногу, водруженную на верблюжье седло, привезенное ею из марокканской экспедиции, ее знаменитые титьки трепетали, выбиваясь из распахнутого шелкового кимоно; нежная розовая ткань скрывала прочие прелести; ее густые, темные, едва тронутые сединой волосы были заколоты за ухом. При взгляде на нее, стоящую на своем подиуме, ему вдруг стало грустно, и он подумал о том, почему они так и не поженились.
Разумеется, он знал ответ и на это. Или по меньшей мере отговорки, которыми они потчевали друг друга. Две жертвы неудачных браков – и новая попытка вряд ли обещала им что-то хорошее. «Вдовцу с вдовицей не слюбиться», – процитировала она как-то Чосера, и эта строка стала девизом их отношений, причем на годы.
То, что их объединяло, было, по выражению Гиббонса, «дружбой двух интеллектуалов, замешанной на сексе». Они в самом деле представляли собой забавную парочку и сами с наслаждением находили все новые и новые противоречия: он античный стоик, она привержена капризам средневековья; он законопослушный сотрудник ФБР, а она, конечно же, вольнодумица-либералка; он хитрый бес, прячущийся под мостом, она бабочка, порхающая в ясном небе; у него пыльная трехкомнатная квартира в Уихавкене, в центре Нью-Йорка, а у нее просторная студия на Кейп-Коде, в сельской глуши Хопвэллской долины. Но Гиббонсу теперь не нравилось думать обо всем этом, это доставляло ему неприятные ощущения. Ему были по душе все различия между ними, возможно, и потому, что они позволяли им, будучи вместе, оставаться все-таки на некотором расстоянии друг от друга, кружа по двум безопасным, нигде не пересекающимся орбитам.
Он отхлебнул кофе, которым она его угощала. У приготовленного ею кофе не было того металлического привкуса, который он ощущал каждый раз, завершая ежедневную трапезу, и даже это сейчас усиливало его грусть. Какого дьявола они так и не решились жить вдвоем?
Она фыркнула себе под нос:
– Чарли Риккоделли, по прозвищу Хвостатый. Откуда они только берут эти клички?
Гиббонс пожал плечами.
– А тебе известно, почему они вообще прибегают к кличкам?
Она покачала головой и тоже отпила кофе.
– Из-за подслушивания телефонных переговоров. Мафия практически перешла на условный код. Они начали употреблять клички, чтобы легче было отбиться от обвинений в суде. Попытаешься припереть их к стенке, а они все отрицают. Говорят, что речь идет о хвостатых, а вовсе не об убийце Риккоделли.
– Интересно.
– Большинство этих парней обзаводятся кличками, когда их «делают».
– Что это значит?
– "Сделать" – значит официально принять в мафию. Это как посвящение в рыцари.
Он криво ухмыльнулся, не сводя с нее глаз.
– Да уж, могу себе представить. – Она перевернула страницу, и ей попалась еще одна кличка. – Вот, послушай-ка. Это мне нравится. Никки Салерн Две Кварты.
Она опять деланно засмеялась. А Гиббонсу захотелось заплакать.
– И тебе действительно кажется, что все это может помочь тебе найти Майка?
– Я уже нашел его.
Она пристально посмотрела на него. В глазах у нее вспыхнул гнев, сменившийся разочарованием.
– Почему ты не сказал мне?
– Мне казалось, тебе лучше ничего не знать об этом. По крайней мере, официально.
– Где он? И что делает?
– Он занят кое-чем исключительно важным, – сказал Гиббонс, поднимаясь из кресла. – И я решил помочь ему.
– Получив на это санкцию Бюро?
Он сел на краешек стола и заглянул ей прямо в глаза. Иного ответа ей не понадобилось.
Она попыталась взглянуть на своего двоюродного брата как бы со стороны – но уже как на взрослого, а не как на ребенка. Первое, что приходило в голову, когда задумаешься о нем, – это переизбыток нервной энергии. Темноволосый, красивый, но всегда с этаким хищным блеском в глазах. Каждый раз, когда она вспоминала о нем, ей приходила на ум фотография из «Нэшнл джиогрэфик», которую он ей однажды показал. Это была, строго говоря, не фотография, а серия снятых в цвете кадров, на которых леопард охотился на убегающую от него антилопу. В то время ему было десять лет, не больше. Но ей и тогда бросилось в глаза, что его взгляд горит тем же огнем, что и у леопарда.