– Почти десять лет. Он умер от рака.
– Извините. – Анне неловко, что вынудила Лу сказать об этом. Их, похоже, окружает смерть.
– Как бы то ни было, я выросла в Хитчине, в Хартфордшире. Вы знаете это место?
Анна качает головой.
– Таких мест полно в Англии. Город ярмарок, вполне милый, но Боже – как вы это называете – чертовски клаустрофобный. Особенно если ты лесбиянка, как я.
«Ага, – думает Анна. – Я рада, что она это сказала».
Она и так знала но, тем не менее теперь это сказано вслух, значит, будет легче общаться.
Лу чешет голову, словно ища подходящие слова, и вздыхает.
– В последние месяцы жизни мой отец сильно болел. И я приехала домой помогать матери ухаживать за ним. И оставалась там еще несколько месяцев после его смерти, пока мать не пришла в себя. Я предложила ей сдавать жилье, чтобы как-то отвлечься от одиночества.
– Она так и сделала?
Лу кивает.
– Да, она и сейчас этим занимается.
– Это хорошо, что вы ухаживали за ней и за отцом все это время, – говорит Анна. – У вас есть братья или сестры?
– Младшая сестра, Джорджия.
– Почему же помогали вы, а не она?
– Хороший вопрос, – сардонически усмехается Лу. – Она замужем, у нее дети. А я старшая, мне полагается выполнять свой долг. За родителями ухаживает одинокая дочь – так принято. Мне нужно было вырваться, через шесть месяцев жизни с матерью я начала буквально лезть на стену. Как и вы, я сбежала. Очевидно, я по другой причине выбрала Брайтон. Но у меня, как и у вас, здесь были друзья. И я хотела найти место, где мне было бы комфортно. Когда росла, я никогда не ощущала свой дом крепостью.
Анне хочется, чтобы Лу завершила историю.
– И что привело вас к работе консультантом-психологом?
– Сначала я работала с бездомными как волонтер. Я имела дело с наркоманами, а больше – с алкоголиками. – Анна бледнеет при этом слове и гадает, не заметила ли Лу, что и Анне знакома проблема алкоголизма, но та или слишком увлечена своей историей, или слишком вежлива, чтобы показать удивление реакции Анны. Лу продолжает: – Мне было интересно, что толкало их на этот путь – на путь саморазрушения. И подумала, что буду учиться на психолога, что и сделала. Я закончила обучение в прошлом году. Потом, в начале осеннего семестра, получила работу в Хаммерсмите. Хотя я по-прежнему работаю с бездомными, каждую пятницу во второй половине дня.
«Мы обе совершили полный оборот», – думает Анна. Этого достаточно, чтобы поверить в Судьбу. И заставляет задуматься, нет ли других причин, которые свели их вместе.
– Я бы хотела познакомить вас с Карен, – вдруг говорит она.
– В самом деле?
– Да. – Анна на мгновение задумывается. – Думаю, ей будет действительно полезно поговорить с вами.
– Вот как? Почему?
– Не знаю. – Анна пытается объяснить. – Я просто нутром чувствую. Она так ощущает свою вину, а вы психолог…
– Пожалуй.
– Вы не против, если я предложу ей встретиться с вами?
– Нет, вовсе нет. Мне нравится, когда я могу помочь людям.
– Думаю, это действительно хорошая идея.
– Но торопиться некуда. Может быть, сейчас не самое удачное время. Может быть, лучше подождать.
Но Анне не терпится действовать.
– Я сейчас ей позвоню.
– Вы уверены? Ей сейчас не до того.
– Согласна, но спросить не помешает.
Анна раскрывает свой мобильник. Карен у нее на горячей кнопке, надо звонить сейчас, а потом дети будут уже спать. Подруга отвечает после первого же гудка, и Анна сразу переходит к делу.
– Карен. Я хочу кое-кого привести к тебе. Прежде чем отказываться, выслушай меня.
– Хорошо.
– Почему бы тебе не поговорить с женщиной из поезда, о которой я тебе вчера говорила? С той, которая сидела рядом с вами.
– Что в этом хорошего? – В голосе Карен звучит замешательство.
– Ну… – Анна колеблется, начиная жалеть, что не последовала совету Лу подождать. Это не тот разговор, который она планировала и которому по-прежнему ищет разумное объяснение. – Ну, тут несколько причин.
– Да?
– М-м-м, во-первых, потому что Лу, так ее зовут, видела все, что случилось.
– Ты уже говорила об этом, – медленно произносит Карен. – Наверное, для нее это был ужас.
– Я не это имела в виду. – Анна расстроена, но пытается это скрыть. Ей бы хотелось, чтобы подруга перестала ставить интересы других на первое место, хотя бы изредка. – Конечно, ты права… Наверняка было нелегко стать свидетелем такого происшествия, и я не хочу быть грубой, милая, но это совсем не то… Если ты не знаешь человека, то такое переживание совсем не может сравниться с твоим. Лу ведь не была знакома с Саймоном.
– Я подумаю, – смягчается Карен.
– В этом все и дело. Лу может тебе помочь, ну, стать немного объективнее.
– Объективнее! Почему я должна быть объективной к смерти своего мужа?!
Анна дала маху. Теперь Карен еще больше разволновалась – и правильно: Анна вела себя слишком бестактно. Это такая чувствительная область, как она может объяснить, что хотела сказать? Конечно, лучше быть честной.
– Просто мне не нравится, что ты так себя упрекаешь.
– Понятно.
Но Анна видит, что Карен по-прежнему не уверена в том, что ей надо встречаться с Лу. И в самом деле, это неудивительно. У нее столько всего на душе, и Лу, возможно, была права: может быть, слишком рано предлагать ей знакомство. И все же Анна не готова сдаваться.
– Лу консультант-психолог. Я не говорю, что тебе нужен психолог, но она кое-что понимает в утратах. И к тому же работает с детьми. Как знать, она, может быть, поможет с Люком и Молли.
– О! – Тон Карен изменился.
Теперь Анна слышит любопытство и пытается уцепиться за это.
– Я знаю, что она будет рада с тобой поговорить.
Но ее энтузиазм, похоже, возымел обратный эффект.
– Откуда ты знаешь? – Сомнение вернулось.
– Я увидела ее сегодня в поезде.
– Случайно?
– Нет, на самом деле я послала ей сообщение. – Анна понимает, что Карен не понравится, что она обсуждала ее горе с кем-то чужим, поэтому она отчетливо произносит: – Я была должна ей деньги за такси в Лондон.
– А! – В тоне подруг и снова появился интерес. – Но почему ты думаешь, что она захочет со мной поговорить?
– Она сама предложила, – напрямик говорит Анна. Она больше не может соблюдать осторожность, хотя и не думает, что будет уместно сказать, что прямо сейчас они вместе сидят в пабе. Анна надеется, что Карен и сама поймет по шуму. – Она спросила о тебе, как сделал бы любой нормальный человек. И я сказала, как ты хорошо справляешься с этим – ты в самом деле великолепно держишься. Но – и, надеюсь, ты не против, – еще я сказала, что ты чувствуешь, будто в случившемся есть твоя вина. А она сказала: нет, ты не виновата. Никоим образом.
– О!
Длительная пауза. Карен явно пытается усвоить все сказанное.
– Хорошо, – соглашается она. – Если ты так хочешь.
И снова Анна старается быть откровенной.
– Да, хочу. Но только потому, что, по-моему, это тебе поможет.
– Ладно. Ладно. Пожалуй, я ничего не теряю, верно?
– Да, – признает она. – Пожалуй, ничего.
Четверг
19 ч. 53 мин.
Я не приду домой ночевать, – говорится в записке, – решил остаться в Брайтоне. Не хочешь пойти искупаться и устроить пикник на берегу?
Карен торопливо сгибает листок бумаги, чтобы не увидели коллеги. Она оглядывается: не подглядывает ли кто, потом смотрит на Саймона.
Он улыбается, приподняв брови.
У нее в животе все сжимается. Она так его хочет – не в состоянии устоять. Как это возможно? Она знает, что это нехорошо: у него есть девушка, он живет с ней, ради бога, – и то, что они делают, нечестно, жестоко. Она не знает, что он сказал своей девушке, чтобы провести ночь не дома, и не хочет этого знать. Она бы возмутилась, если бы так поступили с ней самой – она никогда не представляла себя одной из тех девиц, которые крадут чужих мужчин. Они с Анной всегда осуждали женщин, которые так поступают, утверждая, что в колледже и вне его полно свободных мужчин, что не обязательно уводить тех, кто уже занят. Но Саймон ей понравился с того дня, как она поступила на эту работу, и он сам начал за ней ухаживать. Это он сразил ее тайным поцелуем на летней вечеринке с коллегами всего неделю назад и потом спросил, нельзя ли у нее остаться. Он, несомненно, придумал совсем не убедительную отговорку, когда вернулся домой на следующий день. И потребовалась лишь одна ночь, чтобы открыть ящик Пандоры взаимной страсти; быть вместе было гораздо, гораздо лучше, чем следовало, пусть всего лишь ночь. И по тому, как он ведет себя с тех пор, – здесь не просто флирт, желание тайком увидеться с ней, поскольку они с Саймоном работают в разных отделах, – даже по одному касанию его руки, когда они на несколько секунд оставались одни, Карен чувствует, что действительно нравится ему.
Она кивает, быстро, опасливо, и через два часа они едут в его машине в направлении Хоува, что в нескольких милях от их офиса в Кемптауне, но это все равно рискованно. Она смотрит на профиль Саймона за рулем, он сосредоточен, но постоянно поворачивается к ней и каждый раз улыбается. Ему как будто все равно, и она гадает, действительно ли ему все равно, что их увидят вместе. Да она и сама не слишком возражает, поскольку уже знает, хотя и слишком преждевременно, что хочет этого мужчину, что одного раза никогда, никогда не будет достаточно.
Они вылезают на Греческом рынке и бегут покупать еду и вино. В холодном дневном освещении видна убогая лавчонка, но нет, это не холодное дневное освещение, это волшебный июльский вечер, мир купается в теплом персиковом сиянии семичасового вечернего солнечного света, и всё, и все как будто ошеломлены, включая эту забавную ветхую бакалейную лавку. Внутри соблазнительные лакомства как будто предлагают им себя. То, что обычно кажется довольно обычным набором основных продуктов и дешевого алкоголя, становится рогом изобилия восторгов – хумус, тарамасалата, оливки, долма, пита – и в них явно нет недостатка.
Все обязательно будет исключительно вкусно. Карен с Саймоном быстро наполняют корзину, добавляют бутылку вина – они сошлись на том, что оно должно быть шипучим, охлажденным, и почему бы не розовым? Оно, похоже, отражает настроение вечера – опьяняющее, но легкое, безобидное. Конечно, это вряд ли выбор аморальных распутников: скорее выбор двоих, наслаждающихся моментом, захваченных таким сильным и неудержимым влечением, что всякие последствия их поступков отодвинуты прочь на долгие световые годы.
Через несколько минут они паркуют машину на обочине у искусственной лагуны в западной части города, за лагуной – море. Это место практически идеально и достаточно далеко от самой популярной полоски Брайтонского пляжа, чтобы быть в относительном уединении. Саймон, как мантию шотландца, накидывает на плечи клетчатый походный коврик, который держит в багажнике, и они расхаживают по краю искусственного озера, пластиковые мешки шуршат, вьетнамки шлепают, свет играет на малышках-волнах – ряби, которая искрится и играет голубым и бирюзовым цветами.
– Куда пойдем? – интересуется Саймон, когда они доходят до прогулочной дорожки.
Карен осматривает пляж, ее главный приоритет – быть подальше от людей, а второй – она хочет побыть на солнце.
– Туда, – говорит она, указывая на участок гальки, омываемый волнами оранжевого оттенка.
– Превосходно, – соглашается Саймон, и он прав – в самом деле превосходно.
Они садятся на камни, кладут мешки, и Саймон взмахивает ковриком, так что он наполняется ветром и ложится ровным квадратом.
Карен какое-то время стоит, любуясь морем. Дует ветерок, но не сильный, волны манят, но не пугают; чайки там и сям ныряют вниз и взмывают вверх, кружат, играя на ветру. Мягкий свет освещает гальку; сегодня в ней миллион оттенков розового, красноватого, желтого, золотого, но не столь привычного серого.
Карен чувствует, что Саймон смотрит на нее, и представляет, как она выглядит со стороны: длинные-длинные каштановые волосы развеваются на ветру, белая хлопковая юбка хлопает по коленям, выцветшая футболка подчеркивает талию и грудь. Она женственна и чувствует себя в эту секунду очень привлекательной, даже, может быть, красивой.
– Хорошо. – Саймон растягивается у ее ног. Он подпирает голову рукой, а другую протягивает, указывая на место рядом с собой. – Иди сюда, – зовет он ее, похлопывая ладонью по коврику.
Карен не нужно звать дважды; она оборачивается, опускается на колени и скользит к Саймону. Он целует ее, ее тело приникает к нему, спина выгибается, как у нежащейся в тепле кошки, вытягиваясь в экстазе. Она протягивает руку и гладит волосы Саймона, у него прелестные волосы – темные, густые, слегка волнистые – это первое, что она заметила в нем. А когда он прижимается к ней всем телом, она думает: как хорошо быть рядом с большим мужчиной, настоящим мужчиной, а не с одним из этих патлатых поэтических типов, в которых она влюблялась в прошлом. С Саймоном она чувствует себя маленькой, хрупкой, женственной, и это ей безумно нравится. Она вдыхает его запах – тот самый запах, что сразил ее неделю назад, слегка лимонный, свежий – о, какой мужской! – и, во всяком случае, для нее, безумно сексуальный.
– Купаться пойдем? – спрашивает он, оторвавшись через несколько минут.
Какая-то часть Карен так наслаждается ощущением его рта, губ, настойчивого языка, что не хочет останавливаться, а другая часть чувствует, что нужно искупаться, но теперь его нога вклинилась меж ее ногами, давя на пах, а рука Саймона легла на ее голову. Если не остановиться, скоро они дойдут до недозволенного, учитывая, что здесь общественное место. Но ей нравится мысль о том, чтобы зайти в море – оно такое нежное, очень теплое, и если здесь нельзя заниматься сексом, то можно сделать что-то другое чувственно привлекательное. На ней парные лифчик и трусики – легко сойдут за бикини. А что намокнут – какая важность? Она может вернуться домой без них, и никто не узнает.
– Хорошо. – Она садится, тут же стягивает юбку через колени, футболку через голову, и вот уже почти обнаженная стоит перед ним. И снова чувствует, как Саймон смотрит на нее.
– Ты роскошна, – говорит он, проводя рукой ей по спине. От пальцев Саймона по телу Анны бегут мурашки, она хочет, чтобы он снова ее поцеловал, но нет, она удержится. Волны манят.
– Кто первый! – кричит она, вскакивая и бросаясь по гальке к воде, все еще во вьетнамках. Потом сбрасывает обувь и – плюх, плюх, ПЛЮХ! – наплевать на боль в подошвах от камней – она уже в море по бедра – о-о-о! бр-р-р-р! Быстро-быстро, чтобы согреться, она заходит глубже, и вот Анна уже по пояс в воде, и – о-о-ох! – дальше, уже по плечи. Но хотя вода холодная, совсем не ледяная, как она опасалась – мягкая весна и недавняя жара согрели ее. Ее волосы плывут рядом с ней, но она держит лицо над водой, зная, что румяна размоются, а ей хочется выглядеть для Саймона как можно лучше. Карен оглядывается назад – он бежит по берегу в своих боксерских трусах, и через несколько секунд уже рядом с ней.
Она обнимает его ногами, как лягушка, и немного откидывается назад, гребя руками, чтобы остаться на плаву. Несмотря на холод, у него эрекция, и она чувствует ее и бесстыдно трет его трусы ладонью.
Он снова приподнимает брови, улыбается и стонет:
– О-о-о!
Потом – вжик! – и он отплывает от нее, ныряет и выныривает с мокрыми волосами, по лицу течет вода.
Теперь она улыбается, и то подплывает к нему, то отплывает, как будто дразня. От неба над головой захватывает дыхание, там клочки облаков плывут, как сахарная вата, розовато-лиловые и сахарно-розовые над изящными белыми домами в стиле ар-деко прямо на западе. Карен не может вспомнить, когда была так счастлива.
Потом она снова в его объятиях, Саймон держит ее против волн и, да, м-м-м, они целуются, и соленая вода смешивается со слюной. Анна обхватывает Саймона за шею, он держит ее за талию, и теперь ей наплевать, что здесь общественное место: никого рядом нет, и все равно никто не увидит, что происходит под поверхностью воды. Поэтому она снова обхватывает ногами его бедра и вжимается в него, нежно вращая бедрами, чтобы ритмично тереться об него, соблазняя.
Это для него слишком – или недостаточно, – и он вынимает из трусов свой член, стягивает ее самодельное бикини и – ОХ! Он в ней, она не может поверить, какая отвага, какое наслаждение – они действительно делают это – занимаются сексом в море!
Непрерывный поцелуй, пока он двигается туда-сюда; до этого у нее была пара любовников, но истинный Бог, ни с кем ей не было так хорошо, ни с кем она так совершенно не сливалась, как с Саймоном. Это, конечно, лучшее ощущение в этом мире, прямо сейчас, и она не может вообразить ничего лучше.
То, что вдали по прогулочной дорожке ходят люди, лишь добавляет возбуждения – это непередаваемое ощущение! По всевозможным причинам они не должны заниматься тем, чем занимаются, но, черт возьми, должны, да, да, должны, непременно, непременно должны…