О, суета суетъ и всяческая суета! Пока лежитъ передъ нами тѣло нашего собрата, мы окружаемъ его всѣми вымыслами тщеславія, пышности, блеска, кладемъ его на богатѣйшія дроги, заколачиваемъ гробъ вызолоченными гвоздями, опускаемъ его въ землю, и ставимъ надъ могилой камень, весь испещренный надписями. Викарій достопочтеннаго Бьюта — красивый молодой человѣкъ, только-что окончившій курсъ въ Оксфордскомъ университетѣ, и сэръ Питтъ Кроли, сочинили вдвоемъ латинскую эпитафію съ исчисленіемъ всѣхъ заслугъ и достоинствъ покойнаго бароцета. Притомъ викарій произнесъ классическую рѣчь, гдѣ краснорѣчивымъ образомъ увѣщевалъ своихъ слушателей не предаваться глубокой скорби, и намекнунъ, въ отборныхъ выраженіяхъ, что всѣмъ намъ, рано или поздно, суждено пройдти черезъ тѣ мрачныя и таинственныя врата, которыя только-что захлопнулись за бренными останками оплакиваемаго собрата.
И все тутъ. Фермеры разбрелись по домамъ, или поскакали на своихъ лошадяхъ въ ближайшіе трактиры и распивочныя лавочки. Кучера джентльменскихъ экипажей перекусили на кухнѣ древняго замка, и удалились восвояси. Факельщики поспѣшили уложить, куда слѣдуетъ, веревки, бархатъ, лопаты, страусовыя перья и другія статьи погребальной церемоніи: потомъ они сѣли на дроги и поскакали въ Саутамптонъ. Лица ихъ приняли обычное выраженіе беззаботнаго веселья, лошади пріободрились, и скоро вся эта артель остановилась у трактира, откуда вынесли имъ оловяныя кружки, ярко блиставшія подъ вліяніемъ солнечныхъ лучей. Кресла сэра Питта перекатились въ сарай, куда побрела и старая лягавая собака, испуская жалобный вой, сдѣлавшійся такимъ-образомъ единственнымъ звукомъ скорби, огласившимъ джентльменскій дворъ Королевиной усадьбы, гдѣ покойный баронетъ хозяйничалъ лѣтъ шестьдесятъ.
* * *
Дичи всякаго рода, куропатокъ въ особенности, водилось многое множество на Королевиной усадъбѣ, и такъ-какъ всякой порядочный джентльменъ считаетъ за особенную честь и славу быть искуснымъ спортсменомъ, то нечего тутъ удивляться, если сэръ Питтъ Кроли, пооправившійся отъ первыхъ порывовъ грусти, сталъ выѣзжать въ чистое поле на охоту въ бѣлой шляпѣ, украшенной крепомъ. Взглядъ на плодородныя золотистыя поля, созрѣвшія жатвы, теперь составлявшія неотъемлемую его собственность, преисполняли тайною радостію чувствительное сердце дипломата. Иной разъ, руководимый чувствомъ смиренія, онъ не бралъ съ собой ружья, и выходилъ просто съ бамбуковой тростью. Родонъ и смотрители полей шли съ нимъ рядомъ. Деньги Питта и земля его производили оглушающее вліяніе на его младшаго брата. Безкопеечный полковникъ оказывалъ теперь величайшее почтеніе къ представителю фамиліи, и уже не презиралъ болѣе молокососа Питта. Родонъ съ участіемъ выслушивалъ проекты сэра Питта относительно засѣва полей и осушенія болотъ, предлагалъ свои собственные совѣты относительно содержанія конюшень, вызывался ѣхать въ Модбери за покупкой верховой лошади для леди Дженни, брался объѣздить ее самъ, и проч, и проч. Словомъ, буйный и безпардонный Родонъ Кроли сдѣлался самымъ степеннымъ и смиреннымъ младшимъ братомъ. Изъ Лондона между-тѣмъ миссъ Бриггсъ сообщала ему постоянные и подробные бюллетени относительно маленькаго Родона, который, впрочемъ, регулярно отправлялъ и собственноручныя посланія къ папашѣ. «Я совершенно здоров, писалъ Родя. Ты, папаша, надѣюсь, совершенно здоровъ. Маменька, надѣюсь, совершенно здорова. Пони совершенно здоровъ. Грэй беретъ меня гулять въ паркъ. Я умѣю скакать. Я встрѣтилъ опять мальчика, котораго мы прежде встрѣтили съ тобой, папаша. Онъ заплакалъ, когда поскакалъ. А я не плачу». Родонъ читалъ эти письма своему брату и невѣсткѣ, приходившей отъ нихъ въ восторгъ. Баронетъ обѣщался озаботиться насчетъ содержанія племянника въ училищѣ, а великодушная леди Дженни дала Ребеккѣ банковый билетъ, съ тѣмъ, чтобы она купила какой-нибудь подарокъ маленькому Родѣ.
День проходилъ за днемъ, и наши дамы на Королевиной усадьбѣ проводили свою жизнь въ тѣхъ мирныхъ занятіяхъ и забавахъ, которыми вообще продовольствуется женскій полъ, проживающій въ деревнѣ или на дачѣ. Колокола звонили и перезванивали, давая знать, кому слѣдуетъ, что наступило время обѣда, ужина, молитвы. Молодыя леди, каждое утро передъ завтракомъ, упражнялись на фортепьяно, пользуясь наставленіями и совѣтами мистриссъ Бекки. Затѣмъ, обувшись въ толстые, непромокаемые башмаки, онѣ выходили въ паркъ, въ рощу, или иногда совершали путешествія въ деревню и посѣщали крестьянскія хижины, предлагая бѣднымъ паціентамъ микстуру, порошки и маленькія книжечки по рецепту леди Саутдаунъ. Вдовствующая леди между-тѣмъ разъѣзжала въ своей одноколкѣ вмѣстѣ съ мистриссъ Бекки, которая слушала ея поучительную бесѣду съ ревностнымъ вниманіемъ новообращенной прозелитки. По вечерамъ, окруженная членами всей фамиліи, она пѣла ораторіи Генделя и Гайдна, или вышивала по канвѣ, какъ-будто судьба предназначила ее для безпрерывнаго труда и, покорная этому назначенію, она будетъ нести тихій и скромный образъ жизни до глубочайшей старости, когда снизойдетъ она въ могилу, оплакиваемая своими безчисленными друзьями… Увы! Знала мистриссъ Бекки, что за воротами Королевиной усадьбы, вновь откроется для нея Базаръ Житейской Суеты съ его безконечными заботами, интригами, сплетнями, планами и… нищетой, которая ожидаетъ ее въ Курцонской улицѣ, что на Майской ярмаркѣ, въ домѣ мелочнаго лавочника Реггльса.
— Кажется нѣтъ никакого труда быть женою помѣщика-джентльмена, думала Ребекка. Вѣроятно я съумѣла бы разыграть роль добрѣйшей женщины при пяти тысячахъ фунтовъ годоваго дохода. Не нужно особенной хитрости ухаживать за дѣтьми и собирать абрикосы въ оранжереяхъ. Я съумѣла бы поливать цвѣты въ куртинахъ, или срывать желтыя листья съ гераніума. Съумѣла бы разспрашивать старухъ о ихъ ревматизмахъ, и заказывать супъ въ полкроны для бѣдняка. Убытка тутъ не было бы изъ пяти тысячь дохода. Съумѣла бы я ѣздить миль за десять на провинціальные обѣды, и щеголять прошлогодними модами въ кругу этихъ незатѣйливыхъ леди. Съумѣла бы я и расплачиваться со всѣми, еслибъ только были у меня деньги. Съумѣла бы… но вѣдь это, кажется, и все, чѣмъ гордятся здѣшніе джентльмены и леди. Они смотрятъ съ высока на насъ, горемычныхъ бѣдняковъ, и воображаютъ, что оказываютъ великое благодѣяніе, какъ-скоро даютъ какой-нибудь пятифунтовый билетикъ нашимъ дѣтямъ…
И кто знаетъ, что всѣ эти умозрѣнія Ребекки…
Позвольте, однакожь, мнѣ пришла въ голову остроумная мысль одного древнѣйшаго японскаго философа, который, бывъ нѣсколько десятилѣтій погруженъ въ созерцаніе человѣческой природы, замѣтилъ весьма справедливо, что
О чемъ бы ни думала мистриссъ Бекки, результатъ ея размышленій всегда былъ одинъ и тотъ же, и она отлично понимала, что деньги, и только деньги, могутъ служить для нея якоремъ надежды на широкой дорогѣ житейскихъ суетъ и треволненій.
Быть-можетъ въ ея голову западала когда-нибудь мысль, что довольство скромной долей, покорность судьбѣ и честное исполненіе своихъ обязаныостей, скорѣе и дѣйствительнѣе привели бы ее къ истинному счастью, чѣмъ тотъ окольный путь, по которому она стремилась къ достиженію своихъ цѣлей; но если точно мысли этого рода возникали въ ея мозгу, она старалась всегда обходить ихъ съ тою безпокойною заботливостію, съ какою дѣти на Королевиной усадьбѣ обходили комнату, гдѣ лежалъ трупъ ихъ отца. Притомъ видѣла мистриссъ Бекки, что она зашла уже слишкомъ далеко. Совѣсть, конечно, тревожила ее по временамъ; но всѣмъ и каждому извѣстно, какъ легко особы извѣстнаго сорта подавляютъ въ себѣ это чувство. Страхъ стыда, позора или наказанія, дѣйствуетъ на нихъ въ тысячу разъ сильнѣе, чѣмъ сознаніе нравственнаго униженія своей натуры.
Само-собою разумѣется, что, впродолженіе своего пребыванія на Королевиной усадьбѣ, мистриссъ Бекки вошла въ самыя дружелюбныя сношенія со всѣми членами благороднаго семейства. Леди Дженни и супрутъ ея, прощаясь съ нашей героиней, спѣшили выразить искреннія чувства родственной любви и пріязни. Съ удовольствіемъ разсуждали они о томъ счастливомъ времени, когда будетъ вновь отстроенъ и украшенъ ихъ прадѣдовскій домъ на Гигантской улицѣ, въ Лондонѣ, гдѣ они чаще и чаще будутъ видѣться съ мистриссъ Родонъ. Леди Саутдаунъ снабдила ее значительнымъ количествомъ порошковъ и микстуръ собственнаго приготовлепія, и вручила ей рекомендательное письмо къ достопочтенному Лоренсу Грилльсу. Питтъ приказалъ заложить четверню лошадей въ фамильную карету, и проводилъ ихъ до Модбери, куда заранѣе была отправлена телѣга, нагруженная дичью и дорожными вещами мистриссъ Родонъ.
— Какъ вы будете счастливы при свиданіи съ своимъ малюткой! сказала леди Кроли, прощаясь окончательно съ своей милой сестрицей.
— О, да, неизмѣримо счастлива! отвѣчала Ребекка, возводя къ облакамъ свои зеленые глазки.
Она была неизмѣримо счастлива при мысли, что оставляетъ наконецъ это мѣсто, но ей въ то же время не совсѣмъ хотѣлось ѣхать и въ Лондонъ. Королевина усадьба, нечего и говорить, глупа до пошлости и скучна какъ-нельзя больше; но все же воздухъ тамъ почище той атмосферы, въ которой привыкла дышать мистриссъ Родонъ. Нѣтъ только ни одного умнаго человѣка, за то всѣ были добры и ласковы къ ней.
— О, еслибъ въ самомъ дѣлѣ пріобрѣсть какъ-нибудь тысячи три фунтовъ годоваго дохода! воскликнула Ребекка въ глубинѣ своей души. И мысль эта не оставляла ея во всю дорогу.
Лондонскіе фонарики засверкали привѣтливымъ свѣтомъ, когда наши путешественники пріѣхали въ Пиккадилли; миссъ Бриггсъ развела великолѣпный огонь въ джентльменскомъ домикѣ на Курцон-Стритѣ, и маленькій Родонъ, выскочившій изъ постели, радушно поздравлялъ папашу и мамашу съ благополучнымъ возвращеніемъ домой.
ГЛАВА XXI
Рѣчь пойдетъ о фамиліи Осборновъ
Много утекло воды съ той поры, какъ мы видѣли въ послѣдній разъ мистера Осборна-старшаго на Россель-Скверѣ. Никакъ нельзя сказать, чтобъ все это время онъ былъ счастливѣйшимъ изъ смертныхъ. Случились нѣкоторыя событія, имѣвшія одуряющее вліяніе на его характеръ и, что всего хуже, старикъ во многихъ случаяхъ, не могъ дѣйствовать такъ, какъ ему хотѣлось. Мистеръ Осборнъ, даже въ лучшее время жизни, не могъ терпѣть равнодушно противорѣчія своимъ, основательно обдуманнымъ, желаніямъ и планамъ; но тѣмъ больше сопротивленія этого рода раздражали его теперь, когда подагра, старость, одиночество, неудачи, обманутыя надежды совокупно тяготѣли надъ его головою. Его густые, черные волосы посѣдѣли какъ лунь вскорѣ послѣ смерти сына; лицо его побагровѣло, и руки стали дрожать больше и больше, когда онъ наливалъ себѣ стаканъ портвейна. Конторщикамъ въ Сити не было отъ него житья, и члены его собственнаго семейства разстались, повидимому, однажды навсегда съ своимъ счастьемъ.
Пусть у мистриссъ Бекки не было тридцати тысячь фунтовъ; но я крайне сомнѣваюсь, согласилась ли бы она промѣнять свою бѣдность и смѣлыя надежды на огромный капиталъ мистера Осборна и этотъ страшный мракъ, облегавшій стѣны его дома на Россель-Скверѣ. Онъ вздумалъ, на старости лѣтъ, предложить свою руку миссъ Шварцъ; но предложеніе съ презрѣніемъ было отвергнуто партизанами этой леди, которые выдали ее за молодаго джентльмена изъ Шотландіи. Въ молодости мистеръ Осборнъ женился на женщинѣ изъ низшаго круга, за что и преслѣдовалъ ее до могилы; но не было теперь, въ джентльменскомъ кругу, невѣсты по его вкусу. Тѣмъ сильнѣе и рѣшительнѣе распространилъ онъ свою команду надъ незамужнею дочерью. Были у ней щегольская коляска, чудесныя лошади, и миссъ Осборнъ занимала первое мѣсто за столомъ, нагруженнымъ золотомъ, серебромъ, фарфоромъ. Была у ней вексельная книга на банкировъ, ливрейный лакей сопровождалъ ее въ прогулкахъ, неограниченнымъ кредитомъ пользовалась она въ магазинахъ и у всѣхъ купцовъ, которые встрѣчали ее не иначе, какъ съ низкими поклонами и глубочайшимъ почтеніемъ, какъ подобаетъ встрѣчать единственную наслѣдницу богатой фирмы. Но не была счастлива миссъ Осборнъ. Пріемыши въ воспитательномъ домѣ, подметайки на перекресткахъ [3], бѣднѣйшія судомойки на кухняхъ, были счастливѣйшими созданіями въ-сравненіи съ этой злополучной и уже довольно пожилою леди.
Фредерикъ Буллокъ, дворянинъ, изъ банкирскаго дома «Буллокъ, Гулькеръ и Компанія», женился наконецъ на Мери Осборнъ, хотя этой свадьбѣ предшествовали нѣкоторыя затрудненія и неудовольствія со стороны жениха, такъ-какъ мистеръ Джорджъ скончался, и отецъ еще при жизни лишилъ его наслѣдства, то господинъ Фредерикъ Буллокъ весьма основательно предъявилъ свое требованіе на цѣлую половину собственности тестя, «а иначе», говорилъ онъ, «имъ не видать меня, какъ своихъ ушей». На это мистеръ Осборнъ еще основательнѣе замѣтилъ, что Фредерикъ обѣщался взять его дочь только съ двадцатью тысячами фунтовъ, и что, слѣдовательно, онъ, Осборнъ, не прибавитъ больше ни одного шиллинга.
— Если хочетъ брать, пусть беретъ, сказалъ старикъ, а если не хочетъ, пусть убирается къ чорту на кулички.
Фредерикъ, обманутый въ своихъ блистательныхъ ожиданіяхъ, говорилъ своимъ пріятелямъ, что «старый торгашъ» надулъ его самымъ безсовѣстнымъ образомъ, и нѣсколько времени показывалъ видъ, что хочетъ отстать отъ своей невѣеты. Мистеръ Осборнъ прекратилъ всякія сношенія съ банкирскимъ домомъ, пошелъ на биржу съ хлыстикомъ въ рукахъ, и объявилъ торжественно, что у него есть намѣреніе перепоясать спину одного негодяя, котораго, однакожь, онъ не назвалъ въ присутствіи купцовъ.
Пока между-тѣмъ длились всѣ эти переговоры, Дженни Осборнъ старалась, по мѣрѣ возможности и силъ, утѣшить сестру свою, Марію.
— Я всегда говорила тебѣ, Мери, сказала Дженни съ видомъ искренняго соболѣзнованія, что онъ любитъ не тебя собственно, а твои деньги.
— Все же онъ выбралъ