— Видѣлъ я, мамаша, стараго джентльмена съ густыми бровями и въ широкой шляпѣ. На груди у него висѣла длинная, предлинная цѣпочка, и на ней — множество печатей. Онъ пріѣхалъ въ ту пору, какъ я катался по лугу на маленькой лошадкѣ: кучеръ водилъ ее за узду. Старый джентльменъ долго смотрѣлъ на меня, и много качалъ головою. Я сказалъ послѣ обѣда, что зовутъ меня Нюрвалемъ. Тетушка расплакалась. Она всегда плачеть.
Амелія догадалась, что сынъ ея видѣлъ на этотъ разъ своего россель-скверскаго дѣда. Она затрепетала при мысли, что скоро сдѣлаютъ ей предложеніе съ этой стороны. Предчувствія ея оправдались. Переговоры съ Россель-Сквера послѣдовали черезъ нѣсколько дней. Мистеръ Осборнъ формально предложилъ взять къ себѣ въ домъ своего маленькаго внука, и сдѣлать его наслѣдникомъ имѣнія, которое нѣкогда назначено было капитану Осборну. Мистриссъ Джорджъ Осборнъ будетъ отъ него получать пожизненный пенсіонъ, который доставитъ ей независимое существованіе. Если мистриссъ Джорджъ Осборнъ намѣрена выйдти замужъ, какъ объ этомъ носится весьма правдоподобный слухъ, достигшій до ушей мистера Осборна, пенсіонъ, во всякомъ случаѣ, останется при ней; но ужь само-собою разумѣется, что сынъ ея окончательно водворится на Россель-Скверѣ, или, будетъ жить въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ, по выбору и назначенію своего дѣда. При всемъ томъ однакожь, ему позволено будетъ повременамъ видѣть мистриссъ Джорджъ Осборнъ въ ея собственномъ мѣстѣ жительства.
Бумага, содержавшая всѣ эти пункты, была принесена на Аделаидины Виллы, и прочитана Амеліи въ одинъ изъ тѣхъ дней, когда матери ея не было дома, и когда старикъ Седли отлучился, по своимъ дѣламъ, въ Сити.
Амелія сердилась всего только два или три раза въ жизни, и адвокатъ мистера Осборна имѣлъ счастіе видѣть ее именно въ ту пору, когда она пришла въ раздражительное состояніе духа. Посланіе было прочитано, и подано ей на благоусмотрѣніе. Мистриссъ Осборнъ затрепетала всѣми членами, раскраснѣлась какъ пятнадцатилѣтняя дѣвица и быстро поднявшись съ своего мѣста, разорвала бумагу на сотни. клочковъ, притоптала ихъ своими ногами, и голосомъ, дрожащимъ отъ волненія, произнесла:
— Мнѣ выйдти замужъ во второй разъ! Мнѣ взять деньги въ обмѣнъ за своего сына! Кто смѣетъ обижать меня этими чудовищными предложеніями? Скажите мистеру Осборну, что это злонамѣренное письмо, сэръ, да, злонамѣренное и унизительное. Я не стану отвѣчать на него. Желаю вамъ добраго утра, сэръ…
— И когда я выходилъ изъ комнаты, она поклонилась мнѣ какъ трагическая актрисса, сказалъ мистеръ Пой, адвокатъ, представившій донесеніе объ этой сценѣ на Россель-Скверъ.
Старики не замѣтили въ тотъ день волненія своей дочери, а она никогда не говорила имъ объ этомъ свиданіи. Были у нихъ свои собственныя дѣла, которыя въпослѣдствіи глубоко заинтересовали эту невинную леди. Мистеръ Седли дѣятельно продолжалъ углубляться въ свои спекуляціи и коммерческіе разсчеты. Мы уже видѣли, какъ неудачно торговалъ онъ виномъ и каменнымъ углемъ. На этотъ разъ онъ придумалъ какую-то особенно-хитрую затѣю, обѣщавшую чуть-ли не мильйоны барыша, если все покатится какъ по маслу. Напрасно Клеппъ увѣщевалъ его бросить дерзкое, опасное предпріятіе; мистеръ Седли, очертя голову, зашелъ уже такъ далеко, что даже не смѣлъ сообщить подробностей нелѣпой затѣи своему бывшему клерку. И какъ постояннымъ принципомъ стараго джентльмена было — имкогда не распространяться съ женщинами о финансовыхъ дѣлахъ, то онѣ узнали о постигшемъ ихъ несчастіи уже въ ту пору, какъ ничего нельзя было поправить; старикъ принужденъ былъ постепенно открыть передъ ними тайны своего сердца.
Недоимка сперва упала на счеты маленькаго хозяйства, выплачиваемые исправно въ концѣ каждой недѣли. Дивиденды еще не были присланы изъ Индіи, сказалъ встревоженный мистеръ Седли своей супругѣ. Старушка, до той поры, платила аккуратно за всѣ хозяйственные счеты, и поэтому, два или три лавочника были очень недовольны, когда бѣдная мистриссъ Седли просила ихъ повременить, — одолженіе, которое они охотно оказывали всѣмъ другимъ покупщикамъ, неназначавшимъ опредѣленнаго времени для расплаты. Контрибуція мистриссъ Эмми, выплачиваемая безпрекословно и съ веселымъ духомъ, поддерживала семейство на полураціонахъ, и первые пять или шесть мѣсяцевъ прошли довольно сносно. Старикъ Седли продолжалъ увѣрять, что акціи его скоро должны возвыситься до огромныхъ процентовъ, и тогда все пойдетъ превосходно.
Но прошло полгоода, и не послѣдовало никакихъ дивидендовъ. Надежда на шестьдесятъ фунтовъ, корые слѣдовала получить изъ Индіи, исчезала съ каждымъ днемъ. Хозяйство пришло въ крайнее разстройство. Мистриссъ Седли, старуха слабая и разстроенная, горевала молча, или плакала на кухнѣ въ обществѣ мистриссъ Клеппъ. Всего досаднѣе было то; что мясникъ огрызался почти всякій разъ, когда брали у него говидину, да и мелочной лавочникъ грубіянилъ ужасно. Маленькій Джорджъ, однажды или два раза, уже принимался ворчать за обѣдомъ, и это обстоятедьство чрезвычайно безпокоило мистриссъ Эмми, которая сама могла бы удовольствоваться какимъ-нибудь кусочкомъ хлѣба. Чтобъ ребенокъ не ворчалъ, она принуждена была покупать ему разныя лакомства на свой собственный счетъ.
Случилась наконецъ одна изъ тѣхъ непріятностей, какія весьма часто повторяются въ семействахъ, поставленныхъ въ затруднительное положеніе. Однажды, получивъ свои деньги, Амелія хотѣла, по обыкновенію, выдѣлить опредѣленную сумму своимъ родителямъ; но подводя къ окончательному итогу свои частные расходы, она увидѣла настоятельную необходиность передержать изъ этой доли нѣсколько шиллинговъ, такъ-какъ для маленькаго Джорджа было заказано новое платье.
— Съ чего это ты взяла, моя милая? сказала мистриссъ Седли угрюмо и сердито. Джой не прислалъ ни одного фунта, и мы доведены почти до нищенства. Развѣ ты не видишь этого? Тебѣ впрочемъ нѣтъ дѣла ни до матери, ни до отца. Былъ бы только твой Джорджъ одѣтъ и сытъ.
Испуганная Амелія подала матери, черезъ столъ, всѣ свои деньги, и не сказавъ ни слова, пошла поплакать наединѣ о своемъ горѣ. Весь этотъ день былъ для нея тяжелъ невыносимо. Она принуждена была выйдти со двора, и отказаться отъ дорогаго платьица, которое готовилось въ подарокъ Джорджу къ Рождеству. А фасонъ былъ чудо какъ хорошъ! Амелія, по поводу его, держала нѣсколько консультацій съ одной знакомой модисткой.
И въ довершеніе эффекта, Джорджинька поднялъ страшный крикъ, когда мать сообщила ему эту бѣдственную новость. Какъ это можно? У всѣхъ будетъ новое платье къ Рождеству. Товарищи станутъ смѣяться надъ нимъ. У него непремѣнно должны быть и новый сюртукъ, и новые панталоны, и жилетъ. Мама вѣдь обѣщала ему. Бѣдная вдова отговаривалась только поцалуями и слезами. Она заштопала какъ умѣла, старое платье, и перерыла всѣ ящики комода, чтобъ отыскать какую-нибудь вещицу, годпую для продажи. Взоръ ея остановился на индійской кашмировой шали, которую Доббинъ прислалъ ей въ подарокъ. Амелія вспомнила, какъ въ бывалые дни она ѣздила съ матерью въ богатый индійскій магазинъ на Людгетъ-Гиллѣ, гдѣ обыкновенно продавались и покупались сгатьи этого рода. Щеки ея запылали, и глаза заискрились живѣйшимъ удовольствісмъ, когда она представила возможность добыть этимъ срсдствомъ необходимую сумму. Поутру, когда Джорджинька уходилъ въ школу, Амелія поцаловала его съ особеннымъ восторгомъ, и улыбнулась весьма нѣжно. Мальчикъ понялъ, что ему готовится пріятный сюрпризъ.
Завернувъ шаль въ большой носовой платокъ, подаренный ей также индійскимъ майоромъ, Амелія скрыла сокровище подъ салопомъ, и пошла съ веселымъ духомъ на Людгетъ-Гилль, пробираясь вдоль стѣны парка, и перебѣгая съ перекрестка на перекрестокъ съ такою поспѣшностію, что многіе джентльмены пріостанавливались носмотрѣть, куда и зачѣмъ бѣжитъ эта розощекая леди. Мистриссъ Джорджъ Осборнъ производила умственныя вычисленія, сколько могутъ дать ей за индійскую шаль. На вырученныя деньги, кромѣ заказаннаго платья, она купитъ для Джорджиньки книгъ, заплатитъ содержателю пансіона за полгода, и закажетъ для своего отца новую бекешь вмѣсто этой шинелишки, которая ужь давно износилась. Всѣ эти разсчеты быстро созрѣвали въ головѣ мистриссъ Эмми, прежде чѣмъ она переступила за порогъ богатаго магамыа. Она нисколько не ошиблась въ цѣнности майорскаго подарка; это была тонкая, превосходнѣйшая ткань, и купецъ, заплативъ за нее Амеліи двадцать гиней, разсчитывалъ еще на значительный барышъ.
Изумленная и вполнѣ счастливая, Амелія побѣжала съ этимъ богатствомъ на Павловское подворье, въ кимжный магазинъ Дартопа, и купила «Помощника родителей» и удивительную исторію о «Сатфордѣ и Мертонѣ«, разсказанную дѣтямъ господиномъ Да (Day). Джорджинька ужь давно желалъ имѣть эту книжку, извѣстную нанзусть всякому благовоспитанному англійскому мальчику. Затѣмъ мистриссъ Эмми сѣла въ омнибусъ, и съ восторгомъ пріѣхала домой. Уединившись въ своей комнатѣ, она вывела превосходнымъ мелкимъ почеркомъ на заглавномъ листѣ: «Джорджу Осборну, святочный подарокъ отъ его нѣжной и любящей матери».
Книги, какъ и прекрасная надпись, хранятся въ цѣлости даже до сего дня.
Взявъ подъмышку этотъ подарокъ, Амелія вышла изъ своей комнаты, чтобъ положить книги на столъ, гдѣ Джорджинька долженъ былъ найдти ихъ по своемъ возвращеніи изъ школы. Въ сѣняхъ у лѣстницы встрѣтила ее мистриссъ Седли. Золотые переплеты семи крошечныхъ томиковъ бросились въ глаза старой леди.
— Это что такое? спросила мистриссъ Седли.
— Книжечки для Джорджа, отвѣчала Амелія. Я… я обѣщала ему купить ихъ къ Рождеству.
— Книжечки! вскричала съ негодованіемъ старая леди. Книги, въ эту пору, когда въ цѣломъ домѣ нѣтъ ни куска хлѣба! Книги, когда я изъ кожи вылѣзаю, чтобъ отца ея не посадили въ тюрьму! Она водитъ въ роскоши своего сына, между-тѣмъ какъ я продала всѣ свои драгоцѣнности, даже индійскую шаль съ своихъ плечь, даже чашки и ложки, чтобъ только эти торговцы не смѣли обижать насъ, и чтобъ мистеръ Клеппъ не выгналъ всѣхъ насъ изъ дому, на что, сказать правду, онх давно имѣетъ право, потому-что отецъ твой раззортлся въ конецъ, О, Амелія! ты раздираешь мое сердце! Кчему тебѣ губить своего сына, удерживая его при себѣ, тогда-какъ онъ ни въ чемъ ненуждался бы на Россель-Скверѣ? О, Амелія, да ниспошлётъ тебѣ Богъ болѣе послушное и благодарное дѣтище, чѣмъ мой несчастный сынъ за океаномъ! Джой совсѣмъ оставилъ отца на старости лѣтъ, а вотъ тутъ еще малютка Джорджъ, который ходитъ въ пансіонъ, какъ лордъ какой-нибудь, съ часамии цѣпочкой вокругъ шеи; тогда-какъ мой бѣдный… бѣдный старикъ… безъ крова…. безъ шил… шил… шиллинга!..
Истерическіе вздохи, и рыданія заглушили конецъ этой раздпрательной рѣчи, но смыслъ ея остался понятенъ для всѣхъ обитательницъ скромнаго домика: онѣ услышали и приложили къ своему сердцу каждое слово, вырвавшееся изъ растерзанной груди старушки Седли.
— О, маменька, маменька! кричала въ отвѣтъ бѣдняжка Эмми; — вы не говорили мнѣ ничего… я обѣщала ему эти книги… Я… я только-что продала свою шаль сегодня поутру. Вотъ вамъ всѣ мои деньги… вотъ вамъ.
И дрожащею рукой она вынула изъ ридикюля свои соверены и гинеи, драгоцѣнныя золотыя гинеи, и положила ихъ на ладонь своей матери, откуда онѣ попрыгали и покатились во всѣ углы и закоулки досчатаго корридора.
И затѣмъ, мистриссъ Эмми ушла въ свою комнату, бросилась на постель и заплакала навзрыдъ, терзаемая отчаянной тоскою. Все теперь прояснилось для нея. Дитя было принесено въ жертву ея эгоизму. Не будь на свѣтѣ этой эгоистической матери, Джорджинька былъ бы и богатъ, и славенъ, и получилъ бы онъ прекраснѣйшее воспитаніе, и завладѣлъ бы онъ имѣніемъ, которое она же, сантиментальная эгоистка, отняла у его отца. Стоило ей сказать одно только слово, и старикъ Седли выпутался бы изъ своихъ стѣснительныхъ обстоятельствъ, и малютка Джорджъ, довольный и обезпеченный во всемъ, былъ бы счастливъ. О, какъ страдало ея нѣжное и растерзанное сердце подъ вліяніемъ такихъ злосчастныхъ убѣжденій.
ГЛАВА XLVI
Домъ на Гигантскомъ Скверѣ
Всѣмъ извѣстно, а можетъ-быть не всѣмъ (быть-можетъ даже никому не извѣство), что столичные чертоги лорда Стейна стоятъ на Гигантскомъ Скверѣ, и слывутъ подъ именемъ Гигантскаго дома. Сюда, какъ мы сказали, выходитъ Большая Гигантская улица, гдѣ Ребекка первый разъ во времена покойнаго сэра Питта Кроли, выступила на торную дорогу большаго свѣта. За желѣзными перилами Гигантскаго Сквера, между почернѣлыми плаксивыми деревьями, вы можете, если вамъ угодно, каждый солнечный день передъ обѣдомъ любоваться на мизеристыхъ гувернантокъ, добывающихъ насущный хлѣбъ физическимъ воспитаніемъ и нравственнымъ образованіемъ тщедушныхъ и сухопарыхъ питомцевъ джентльменской породы, которые тутъ же гуляютъ вмѣстѣ съ ними, повѣсивъ голову, и съ недоумѣніемъ глазѣя по временамъ на статую лорда Гиганта, знаменитаго между-прочимъ тѣмъ, что онъ щеголялъ въ парикѣ съ тремя косами и одѣвался обыкновенно, какъ Эліогабалъ. Гигантскій домъ занимаетъ почти цѣлую сторону сквера. Остальныя три стороны заняты хоромами, издавна утратившими свои древній блескъ и прадѣдовскую славу. Это — высокіе, почернѣвшіе домы съ узенькими окнами, куда свѣтъ, повидимому, не проникалъ цѣлыя столѣтія черезъ тусклыя и запачканныя стекла. Гостепріиство тоже отлетѣло на вѣки-вѣчные отъ этихъ дверей вмѣстѣ съ ливрейными лакеями въ позументахъ и тѣми расторопными служителями, которые встарину освѣщали путь дорогихъ гостей, встрѣчая ихъ съ факелами въ рукахъ на лѣстничныхъ ступеняхъ. Мѣдныя дощечки, съ обозначеніемъ извѣстныхъ именъ и фамилій, втерлись мало-по-малу на Гигантскій Скверъ, и вы найдете здѣсь такого-то доктора, аптекаря, портнаго, или такой-то клубъ. Все приняло здѣсь мрачный и угрюмый характеръ, и чертогъ милорда Стейна не составляетъ въ этомъ отношеніи никакого исключенія. Отъ него остались только огромная фасадная стѣна и большія ворота съ обветшалыми колоннами, изъ-за которыхъ выглядываетъ повременамъ старый привратникъ съ жирнымъ лицомъ и багровымъ носомъ. Надъ стѣною возвышаются окна чердаковъ и спалень, да еще дымовыя трубы, изъ которыхъ, однакожь, весьма рѣдко выходитъ теперь что-нибудь похожее на дымъ. Лордъ Стейнъ живетъ въ настоящее время въ Неаполѣ; Капри, Везувій и заливъ нравятся ему гораздо больше, чѣмъ всѣ эти унылые и печальные виды на Гигантскомъ Скверѣ.
За нѣсколько десятковъ шаговъ отъ фасада, на поворотѣ въ большую Гигантскую улицу, гдѣ были нѣкогда господскія конюшни, стоятъ небольшія скромныя ворота, которыхъ ничѣмъ нельзя отличить отъ обыкновеннаго входа въ конюшню. Но передъ этими воротами на задній дворъ весьма часто, въ былыя времена, останавливался небольшой красивый фаэтончикъ. какъ разсказывалъ мнѣ объ этомъ мой чичероне, Томъ Ифсъ, который знаетъ всю подноготную касательно фамиліи лорда Стейна.
— Мистеръ Лукуллъ и синьйора Perdita не одинъ разъ, сэръ, проходили черезъ эти ворота, говорилъ мнѣ мистеръ Ифсъ. Маріанна Клеркъ тоже была здѣсь. Подлѣ этого входа были расположены, сэръ, petils appartements лорда Стейна, превосходныя комнаты, сэръ; одна изъ нихъ вся изъ слоновой кости, и обита бѣлымъ атласомъ, другая изъ чернаго дерева, украшеннаго чернымъ бархатомъ. Банкетная зала взята изъ дома Саллюстія въ Помпеи, и расписана знаменитымъ Козьуэ. Въ маленькой кухнѣ всѣ кострюли были изъ чистаго серебра, и всѣ вертелы изъ чисгаго золота. Въ этой самой кухнѣ Орлеанскій Egalité жарилъ куропатокъ въ ту ночь, когда онъ и маркизъ Стейнъ выиграли сотнй тысячь у одного значительнаго лица. Половина этихъ денегъ погибла во французскую революцію, на другую лордъ Стейнъ купилъ маркизатъ и Подвязку, а остальная сумма…
Мнѣ, впрочемъ, нѣтъ надобности докладывать читателю, куда и на что лордъ Стейнъ израсходовалъ остальныя сотни фунтовъ, выигранныхъ имъ у одного значительнаго лица, Томъ Ифсъ знаетъ и разсказываетъ всѣмъ объ употребленіи каждаго шиллинга, выходившаго въ ту пору изъ кармана лорда Стейна.
Но кромѣ этого столичнаго дома, были у маркиза еще замки и великолѣпные палаццо, разбросанные въ разныхъ частяхъ. Трехъ Соединенныхъ Королевствъ. Они описаны подробно во всѣхъ дорожникахъ, изданныхъ для любознательныхъ туристовъ. Вотъ имена ихъ: замокъ Стронгбау, окруженный лѣсомъ, на шаннонскомъ берегу; Гигантскій замокъ, въ Кармартенширѣ, гдѣ Ричардъ ІІ взятъ былъ въ плѣнъ; Гигантскій Палаццо въ Йоркширѣ, гдѣ, какъ мнѣ разсказывали, было двѣсти серебряныхъ чайниковъ, подаваемыхъ къ завтраку гостямъ, и всѣ остальныя принадлежности чайнаго прибора были тоже изъ чистаго золота и серебра. Для каждаго гостя, сколько бы ихъ ни было, отводился въ палаццо особый нумеръ, снабженный всѣми принадлежностями. Гемпширскій замокъ лорда Стейна извѣстенъ подъ именемъ Тихаго Ручья. Тутъ была его ферма, и тутъ проводилъ онъ значительную часть года. Всѣ помнятъ превосходную мебель этого замка, проданную, по смерти милорда, знаменитымъ аукціонеромъ, котораго теперь тоже нѣтъ на свѣтѣ. Маркиза Стейнъ происходила отъ древняго и знаменитаго рода Церліоновъ; отъ маркизовъ Камлотъ, сохранявшихъ всегда свою древнюю вѣру послѣ обращенія достопочтеннаго Друида, перваго ихъ предка. Родословное ихъ дерево начинается гораздо ранѣе прибытія въ Британію воимственнаго Брута. Старшій сынъ этой фамиліи всегда носитъ титулъ Пендрагона. Другіе сыновья, съ незапамятныхъ временъ; назывались Артурами, Утерами и Карадоками. Представители этого рода всегда играли блистательную роль въ политическомъ мірѣ. Артуръ Камлотъ былъ въ шестнадцатомъ вѣкѣ каммергеромъ королевы Маріи, и служилъ, при частной корреспонденціи, между королевой шотландской и Гизами, ея дядями. Младшій сынъ этого дома служилъ въ ту пору при особѣ великаго герцога, и отличился въ славную варѳоломеевскую ночь. Камлоты неизмѣнно оставались приверженцами Маріи до послѣдней минуіы ея злосчастной жизни. Родъ ихъ былъ значительно ослабленъ участіемъ въ ополченіи противъ Испанцевъ, въ эпоху знаменитой армады, и потомъ, при Елисаветѣ, почти все ихъ имѣніе было конфисковано въ казну. Камлоты принимали также дѣятельное участіе въ религіозныхъ распряхъ, когда новая англиканская церковь должна была бороться съ приверженцами папизма…