Выдержка все-таки оставила Канту. Слезы потекли по ее щекам одна за другой, но Канта не вытирала их, а смотрела в глаза мужу с мольбой… с отчаянной мольбой…
Гартан шагнул вперед, обнял Канту, поцеловал в соленые от слез губы.
— Я хочу тебя, — прошептала Канта. — И хочу, чтобы ты меня хотел… Всегда. Всегда…
И весь мир исчез для Гартана. Было только ее тело, ее губы, ее руки…
Потом они уснули.
Когда Гартан проснулся и осторожно, чтобы не потревожить Канту, встал с кровати, подошел к окну и выглянул наружу, уже была ночь.
Последняя Сестра плыла по звездному небу. В Ключах ее называли Лохматой, а лесорубы — Росомахой. В ученых книгах она значилась как Огненная — за красноватый цвет, за форму, похожую на язык пламени, который оторвался от гигантского факела и взлетел высоко в небо, и за то, что после ее ухода с неба, начиналась сушь.
Скоро Лохматая уйдет, и будет совсем жарко. До самого Возвращения.
Гартан посмотрел на стену замка — по ней прогуливался, кажется, Коготь. Точно, Коготь.
Наместник торопливо оделся, вышел из донжона и чуть было не вернулся назад, подумав, что это становится нелепой традицией: он бросает все на Когтя, уединяется с женой, а потом вскакивает, как провинившийся мальчишка, и бежит к сотнику за прощением. На мгновение замешкавшись, Гартан махнул рукой и взбежал на стену.
— Добрый вечер, ваша милость, — сказал Коготь.
— Это ты вызывал повозки? — спросил Гартан.
— Я. У нас теперь есть фураж, еда, инструмент всякий тоже имеется… Я парней из своих и ребят Картаса отправил в деревню, вашим именем приказал капитану все там обыскать и собрать. До гвоздя, каждую щелку осмотреть, захоронки их деревенские вынюхать. Картас — зануда, до всего докопается. А в подмогу ему я Хитрована послал, тот погулял в вольных ватагах, он все эти тайники носом чует… — Коготь сел на парапет между зубцов. — Поля вокруг деревни, огороды… Пасеки даже осмотрят да оценят. Наследство нам вроде как выпало.
— А если жители других деревень обидятся? — спросил Гартан, присаживаясь рядом с сотником.
— Не обидятся. Я специально за ними посылал. Чтобы, значит, они посмотрели, что творится в долине и понятие имели. Чтобы, значит, за округой следили и если кого чужого заметят, особливо колдуна какого, так чтобы сразу сюда летели. — Коготь хмыкнул. — Людишки здешние таких уродов, как те, что в деревне, отродясь не видывали, но слышали и о них, и о том, что можно поднимать всякую мертвечину… если умеючи. А тут, вы уж простите, еще и герой есть, который почти голыми руками может нежить убить. Как тут селянам наместника не полюбить? Завтра они сюда придут договариваться. Я так полагаю, что их особо жать не стоит, но и спуску давать не следует. Кого и выпороть, если за дело, а кого и наградить. Тоже по поводу, понятно… Это ничего, что я вам, ваша милость, вроде как приказываю?
— Ничего, — сказал Гартан.
— Вот и я так думаю, ваша милость. Значит, завтра нужно отправлять людишек в крепостцу перед дикими землями, на Порог и к броду, как вечор договаривались. Только теперь местные пусть лошадей дают, провизию… Не всю — половину, но обязательно. И мальцов пусть приставят к нашим, чтобы другие села видели — все у нас полюбовно. А там, глядишь, большой совет тутошний соберем… — Коготь снова хмыкнул, вроде как с насмешкой. — Странная штука жизнь, ваша милость. Странная… казалось, сколько народу погибло, самих чуть не сожрали, а выходит, что все это в нашу пользу и повернулось. Еще вчера голову ломали, что жрать будем, чем лошадей кормить да как от населения местного стрелу в спину или еще какую гадость не получить, а теперь…
— Что теперь? — быстро спросил Гартан.
— А ничего теперь, — тяжело вздохнул после паузы сотник. — Денег на наемников местные все равно не дадут. Да и не смогут: они тут, считай, без денег обходятся… И еще одно…
— Что?
— Пока мы послов из деревень ждали, я прошелся по округе, посмотрел… — голос Когтя стал глухим, с хрипотцой. — Значит, встали твари из земли к западу от деревни. Не близко… И что странно: там ведь другая деревенька была, почти вдвое ближе… Но зверюги как встали из земли, так и пошли, будто кто их за руку вел. Не странно?
— Странно, — согласился Гартан. — И еще учти, сотник, что супруга моя вчера была неподалеку от тех мест, потом заезжала в деревню и договорилась, что сегодня снова приедет, да еще, может, со мной.
— То есть аккурат к этому твари подгнившие подгадали… — протянул Коготь. — Будто кто-то узнал про встречу и решил, что нечего нам с местными дружить…
— Или местным с нами… — добавил Гартан.
— Думаете, ваша милость, это кто-то из местных мертвячеством балуется?
— Некромантией, Коготь, некромантией. И думаю, что кто-то из местных. Не селяне, нет. Ты ведь сам говорил, что в этих местах много всяческих колдунов поселилось за пять веков… Вот они — точно не в восторге от нашего прихода.
— Что да, то — да, — кивнул Коготь. — А тут еще инквизитор гуляет. Сегодня к вечеру снова кого-то жег. Или что-то. Как бы не поселок — уж больно дым был густой. А колдуна нам нужно найти, ваша милость. Если у самих не получится, то за инквизитором, не к ночи будет помянут, посылать придется… Только как бы нам, как говорится, из огня да в полымя не влететь. У инквизиторов с огоньком, сами понимаете, просто.
Гартан промолчал.
— Ладно, — сказал Коготь. — Пора спать. Завтра с утречка работы много и у меня, и у вас…
Коготь встал, покрутил головой.
— Стрекач! — негромко позвал сотник.
— Я, — из темноты вынырнул егерь, видимо, охранявший стену.
— А прогуляйся-ка ты, сынок, вниз. И часовых с собой от ворот захвати… Ну, хоть к конюшне сходите. Я тут за вас погляжу. Только особо там не расслабляйтесь, я вас мигом обратно кликну…
Егерь сбежал во двор, что-то сказал часовым, и они вместе ушли в глубь двора.
— Я сказать вам хотел, ваша милость, — как-то неуверенно произнес Коготь, будто смущаясь.
Гартан вздохнул. Не хватало еще выслушивать благодарности от сотника. Тот, наверное, весь день себя переламывал, убеждал, что можно и нужно спасителя поблагодарить.
Спасителя…
Гартан хотел сразу оборвать сотника, но в последний момент сдержался — Коготь, в конце концов, не виноват ни в чем. Он бросился спасать Канту. Значит…
— Ну раз уж мы по-свойски так поболтали… — все так же неуверенно произнес Коготь. — Раз уж так получилось… Можно, я по-простому скажу? Без церемоний?
— Говори, — обреченно вздохнул Гартан.
— Значит, так… — Коготь подошел к наместнику вплотную, словно собирался обниматься.
Гартан невольно попытался отступить, но Коготь вцепился в его ремень и удержал на месте.
— Значит, так, — жестко начал Коготь. — Если ты, сопляк, еще раз такое выкинешь… даже если только попробуешь… я, мать твою, слезами от жалости изойду, но рожу твою неумную начищу так, что блестеть будет — куда там медному тазу. Ты, придурок высокородный, сюда послан людей охранять да порядок блюсти, так вот блюди и охраняй… В следующий раз увидишь что-нибудь такое — не вздумай лезть. Последний раз предупреждаю, твоя милость…
Гартан потрясенно смотрел в лицо сотника. Собственно, лица не было: была мешанина красных отсветов факелов и теней, отбрасываемых морщинами и складками кожи на лице Когтя. И огоньки, вспыхивающие время от времени под его густыми бровями.
— Да ты… — задыхаясь, начал Гартан, но Коготь снова тряхнул его за ремень.
— Это я по-свойски, — ощерился неприятно Коготь. — Если думаешь, что я теперь тебе по гроб благодарен буду — даже и не надейся. Если мне выбирать придется — ты или мои парни… или даже арбалетчики, то я выберу их. Усек?
— Я…
— Усек. И самое последнее… — губы Когтя оказались у самого уха наместника. — Чтобы совсем по-свойски. За бабой своей следи, дурило! Это в столице мужик — голова, а баба — шея, куда повернется, туда голова и пялится. И все довольны. Здесь, твоя милость, чтобы голову срубить, по шее бьют. Топором, мечом, ножичком или просто петельку захлестнут — и нет головы, сдохла. Так ты уж думай, голова, и шею охраняй. И лучше ты сам по ней врежь, чем дождешься такой услуги от других…
Кровь бросилась в лицо его милости наместника Гартана из рода Ключей. Рука легла на рукоять меча, сталь скрипнула о ножны.
— Не дергайся, сопляк, — Коготь все так же стоял, почти прижавшись к Гартану. — Это тебе не турнир.
Холодное лезвие ножа прикоснулось к шее наместника.
— Тут никто в позицию становиться не будет, парень! Тут ты даже меч вытащить не успеешь. И тут не обижаться нужно, а думать. Ты ведь наместник, а не герой доблестный. Думай.
Коготь сунул нож за пояс, отошел на два шага в сторону и поклонился, впрочем, не слишком низко.
— Какие будут распоряжения на завтра?
Гартан разжал пальцы, отпустил рукоять меча.
— Значит, как вы и велели, я людишек завтра прямо с утра отправляю, — сказал Коготь.
— Да, — кивнул Гартан.
— Значит, пошел я… — Коготь еще раз поклонился и спустился во двор, кликнув часовых.
Глава 5
Деревня называлась Дикий Угол. Большая деревня, жителей в ней было почти четыре сотни — старики, дети, женщины. Они стояли перед своими домами, старательно отводя взгляды от брата Фурриаса.
Инквизитора это нисколько не заботило. Ему было неинтересно смотреть в глаза селян, наполненные страхом и ненавистью. Пустым страхом и бессильной ненавистью. Они не пытались бежать — и это было хорошим знаком. Даже до местных дикарей стало доходить, что от инквизиции не сбежишь и не спрячешься.
Раньше селяне пытались прятаться.
Выставляли вокруг деревень в дозор мальчишек и, как только те замечали приближение отряда инквизиции, пускались наутек, прихватив с собой самое ценное. Но брат Фурриас в погоню не бросался. Войдя же в опустевшую деревню, он приказывал забить весь скот, от коров до кур, затем его люди поджигали дома и уходили прочь.
А вот в деревне Смоляки брат-инквизитор поступил по-другому. Ему не пришлось в пустой деревне жечь хибары и убивать скот, он, прежде чем направиться к Смолякам, расставил арбалетчиков и монахов-воинов так, чтобы те перекрыли пути к отступлению. А потом, не таясь, пошел в эту самую деревню.
Люди побежали от инквизиторов и натолкнулись на засаду. Полтора десятка селян были убиты стрелами, еще три десятка погибли от мечей и рогатин. Пленным — Фурриас особо приказал схватить как можно больше пленных — отрубали кисти рук, выжигали по одному глазу и отправляли в соседние поселки, с посланием. С предупреждением, что так будет с каждым, кто попытается уклониться от расследования Ордена инквизиции.
Людям предписывалось ожидать инквизиторов, выдать все заговоренные, зачарованные предметы и не мешать наказанию виновных. Остальные, пообещал брат Фурриас, не пострадают. И слово свое держал.
Поселяне быстро поняли, что лучше подчиниться. И теперь было достаточно предупредить очередную деревню или поселок, заодно потребовав, чтобы никто не смел покидать своего двора под угрозой наказания соседей.
Вот сейчас обитатели Дикого Угла больше всего на свете хотели бы оказаться подальше от своих домов, но тем не менее стояли неподвижно, позволяя себе разве что время от времени переминаться с ноги на ногу.
Было жарко — Четвертая Сестра ушла с неба, предоставив солнцу возможность беспрепятственно обжигать землю и ее обитателей. Раскаленный воздух дрожал над деревней, раскаленный ветер раскачивал ветки посеревших от жары деревьев, швырял раскаленную пыль в лица поселян. Но те стояли, не пытаясь прикрыться от солнца, ветра, пыли.
Даже грудные дети на руках матерей молчали, а те, что постарше, обычно неугомонные непоседы, стояли вместе со взрослыми, разом даже не повзрослев — постарев. Серые от пыли лица, по которым капли пота прокладывали черные дорожки.
Брату Фурриасу тоже было жарко, но он не стал сдвигать капюшон. Он старался вообще не открывать лицо и голову даже перед своим отрядом. К его внешности трудно привыкнуть, а у нового человека она неизменно вызывала ужас и отвращение.
Достаточно того, что в Последней Долине его и так стали называть Черным Чудовищем. Ну и пусть называют, лишь бы подчинялись или хотя бы не мешали его работе.
Вот как сейчас: взяли и выложили свой нехитрый магический скарб на землю, все — обереги, талисманы, найденные в лесу разноцветные камешки и позеленевшие от времени куски металла и просто инструменты, украшенные даже не ритуальными узорами, а обычными фигурками зверюшек и людей. Рисковать селяне не хотели.
Странно, но по-настоящему опасных, черных предметов почти не было. Пройдя половину деревни, Фурриас приказал забрать только бронзовую подвеску в виде гарпии, каменного божка, неизвестно как попавшего в эти края с Севера, топор со следами заговора на кровь и два плетеных кожаных пояса с узором, сильно смахивавшим на магические руны. В другое время брат-инквизитор на пояса и внимания бы не обратил, но сейчас приказал забрать и отнести на деревенскую площадь.
Над Диким Углом висело не только серое марево горячей пыли, над деревней плавали черные нити магии, и это заставляло брата Фурриаса проявлять особую осторожность.
Что-то здесь было, что-то черное таилось за этими саманными стенами, пряталось в опущенных глазах жителей деревни, носилось в воздухе, заставляя сердце инквизитора биться быстрее, чем обычно. Своим людям брат Фурриас приказал держаться чуть позади, чтобы удар, если он последует, пришелся на него.
Магия была не слишком мощной, но, безусловно, черной. Фурриас полагал, что справится с ней. Был уверен, что справится.
Следующий дом, шесть человек — старик, старуха, молодая женщина и трое детей, похоже, погодки. Двое стоят, схватившись за юбку матери, а третьего она держит на руках и кормит, не скрываясь, грудью. Перед ними на земле то, что, по их мнению, имеет колдовскую силу. Ерунда, неспособная ни отогнать, ни привлечь магию. Фурриас хотел уже идти дальше, даже сделал шаг, но вдруг замер, прислушиваясь к своим ощущениям.
Есть. Тут что-то есть… Но не среди хозяйственной мелочи в пыли. И даже не черная магия… Фурриас, сосредоточившийся на черной ауре, чуть не проглядел легкое золотистое свечение возле самой стены хижины.
Камень под деревянным корытом. Обитатели саманной хибары, по-видимому, даже и не предполагали, на чем стирают белье.
— Камень под корытом, — тихо, чтобы не пугать звуком своего голоса селян, сказал Фурриас. — Принеси…
Служка бросился вперед, селяне шарахнулись от него, младенец заплакал. Старик вздрогнул, но, увидев, зачем бежал человек в серой сутане, выдохнул с облегчением. Корыто отлетело в сторону, разлилась вода, тряпка со шлепком упала в пыль, служка поднял камень и принес инквизитору.
Камень оказался плоским и светлым, почти белым мрамором. Это даже не камень — плитка, какими обычно облицовывают храмы и дворцы. Откуда она здесь, где вершиной архитектуры является хижина, сложенная из глины, смешанной с измельченной соломой? Здесь сам мрамор был редкостью, а то, что он нес на себе след магии Светлого Владыки, делало его появление в этой дыре вообще немыслимым.
Осмотрев мрамор, брат Фурриас сделал несколько шагов к селянам и остановился перед стариком.
— Откуда этот камень? — стараясь говорить тихо, спросил Инквизитор.
Старик вздрогнул и побледнел.
— Тебе ничего не грозит, — сказал брат Фурриас. — Я только хочу знать, откуда вы взяли этот камень.
— А тут… — старик оглянулся на лес, начинавшийся почти сразу за его домом. — Во-он там, за горой.
Дрожащим узловатым пальцем старик указал на поросший лесом холм.
— Аккурат за ним — Каменная Горка… Там таких много… мы туда не ходим, только мой сын, когда еще мальцом был… принес как-то, а бабы в хозяйство приспособили… Я не знал…
— Ничего, — сказал Фуррриас, стараясь говорить мягко. — Все хорошо. Все хорошо…
Брат-инквизитор приказал служке унести камень в повозку, а сам пошел дальше вдоль домов. И у следующего же двора остановился.
Маленькая девочка… Лет пять, не больше. Нет, она не была средоточием черной силы, но что-то было возле нее, какой-то странный оттенок… словно серый огонек тлел у нее над головой.