А я ответил, что потом бы убил его. Ян заскулил и прижался лбом к моему плечу.
- Я ненавижу его, Дин. Ненавижу! Только пусть он меня простит, а?
Мне тогда реветь хотелось, а ещё убить упрямого твинса. Несмотря на то, что я осознавал, что слова о ненависти были лишь словами, я же понимал, как херово у него на душе. Свят действительно сводил брата с ума.
Не легче было и мне. По крайней мере, я так думаю. Было больно видеть эту беспросветную тоску в глазах Мозаика. Она мне душу сминала, как клочок бумаги в кулаке.
Как Свят вёл себя со мной? На четвертый день ссоры, в школе, когда я подошел к нему и попытался открыть рот, он взял меня за руку и тихо, но очень внятно и доходчиво сказал:
- Одно слово о Яне, и я уйду.
- Свят, ну нельзя же так! - простонал я. - Ему же херово.
Он отпустил меня, усмехнулся и ушёл.
Я не мог ничем им помочь, вот это и убивало. Свят не отвечал на звонки, ни мои, ни Яна. Он почти не бывал дома, то пропадал где-то, то был на второй квартире. Он делал всё, чтобы видеть брата как можно реже, а когда всё-таки бывал дома, то, как я уже говорил, просто не обращал внимания на своего близнеца.
- Дин, ты посмотри, он же, бля, скоро исчезнет, похудел. Ну, что он жрёт-то? Дома и не бывает практически. Мама тоже не понимает ничего, а что я ей объяснить могу? - Ян стонал от всего этого.
Ему так хотелось быть сильным в этой ситуации, но он не мог. Не мог заставить брата общаться. Да, я тоже заметил, как Свят осунулся, и, наверное, это видели все вокруг. Нет, он не перестал быть таким, как раньше. Со всеми, кроме брата. Он общался, балагурил и был душой компании. Даже меня подъёбывал не раз за это время. Но я бы многое отдал за то, чтобы он перестал игнорировать Яна.
Мы часто встречались с Яном в эти дни. Нет, секса не было, как-то не до этого нам было, блядь... Я забирал его из дома к себе, мы даже уроки вместе делали, благо, что одни и те же. Просто я очень боялся, как бы Ян в депрессняк не занырнул. Вот это действительно пугало, нужно было сделать всё возможное, чтобы такого не произошло.
Мне повезло, что Ян очень понравился моей маме, она с удовольствием его принимала у нас. И для меня это было очень важно, потому что я понимал, почувствуй Ян хоть каплю неудовольствия или неприязни – пиздец! Он не стал бы больше приходить ко мне.
С отцом тоже не было проблем. Он здоровался с Яном за руку, по-мужски встряхивая ее, улыбаясь, интересовался, как дела. И ещё, с приездом отца появилась возможность брать его "БМВ", которую он мне доверял уже давно, зная, что я вожу очень аккуратно.
Мы иногда забирались в машину и катались по вечернему городу, по окраинам. Заходили в маленькие кофейни, пили кофе, фигню всякую покупали, когда хотелось перекусить. Или просто останавливались, разговаривали, слушали музыку, курили и целовались в машине до одурения, до скулежа, до опухших губ. Да, мы были вместе. Нам это было необходимо. Но при всем при этом нам не хватало его. Этого гада не хватало так, что иногда выть хотелось.
Чем дальше, тем всё сильнее я злился на этого упрямца. Мы старались не говорить о нём, но это плохо удавалось. Все разговоры, в конечном счете, сводились к нему.
Для Яна Свят был тем человеком, который находился с ним рядом с самого рождения. Всегда. Он не помнил себя без него. Сами можете представить, как Ян себя чувствовал сейчас.
Дни проходили, но ничего не менялось. Через полмесяца после начала ссоры я, зная, что мои предки на выходные сваливают к бабуле, собирался на целый день вытянуть Яна к себе. Безумно хотел побыть с ним наедине. Я, конечно, говорил, что мы были с ним и у меня, и в машине, но дома всегда были предки, а в машине разве расслабишься по полной! Правда, мы там и не пытались.
Но, если честно, даже в этот день я не был уверен на все сто процентов, что у нас будет секс. Нежные глупости, обжимания, тискания, не без этого, конечно. Мы вообще не могли с Яном быть рядом и не касаться друг друга. Это была как паранойя какая-то. Хоть немного, хоть пальцами по руке, так, чтобы это было незаметно для других.
А в пятницу, блин, вообще дико получилось. Мы шарахались с ним по центру, гуляли, а назад пришлось ехать в толпе в трамвае. Я встал за ним, чуть справа, впритык, и через несколько минут от его близости у меня начала кружиться голова.
Мне ужасно хотелось залезть рукой ему под куртку, прижать к себе, провести ладонью по впалому животу, вырывая из него тихие, хриплые стоны. Как же я хотел его!
И я понял, что и он хотел, когда, не выдержав, взял его руку и, заведя её назад, прижал к себе, к паху, и со сбивающимся дыханием почувствовал, как он его сжал в ответ. О, блин, я не знаю, как сдержался, чтобы не заскулить, у меня аж в мозгах помутилось.
А потом он выходил на своей остановке, и я увидел выражение его глаз. Оттуда смотрел Свят. Когда в школе я физически чувствовал его желание меня отыметь. От этого мне стало не по себе, но я захотел Яна ещё сильнее.
Поэтому, когда мои предки сказали, что уезжают, я чуть не заорал от радости. Да, я надеялся, что Ян захочет меня. Из-за Свята в эти непростые дни у него было подавленное настроение, и напрашиваться на секс было как-то не айс. Только надежда умирает последней. Ну, может, не полноценный секс, я бы не настаивал на этом, но хотя бы удовлетворить-то друг друга мы можем, правильно?
Он пришел, зная, что я один. Конечно, я его предупредил по телефону. Несмотря на то, что мы почти не расставались, сейчас мы оба были смущены. Я видел это по его глазам. А ещё я видел в них желание, открытое и искреннее. Всё это воспринималось как передышка в напряжённом ожидании перемирия со Святом. И, наверное, эта пауза была очень важна, и хорошо, что мы вовремя смогли её заполучить.
Ещё на кухне, где мы пили кофе и общались, я почувствовал, как нас начинает вставлять друг от друга. Медленно, но верно. Ян курил, рассказывая о новых программах, которые закачивал вечером с и-нета, а я смотрел на его пальцы, держащие сигарету, на руку, тонкую, изящную кисть, охваченную кожаным браслетом. Смотрел, как он поднимает её к чуть пересохшим губам, чтобы затянуться, и останавливал взгляд уже на них, на бледных, но таких манящих.
Смотрел, как он выдыхает дым, потом сглатывает, проводит языком по нижней губе, отводит с лица непослушную прядь волос и снова что-то говорит. А я продолжал тихо переться от него такого.
Наверное, я бы начал целовать его ещё на кухне, если бы не звонок предков, прервавших мое полусдвинутое по фазе состояние. Получилось так, как получилось. Я остался попиздеть с мамулей, а Ян оставил меня и, чтобы не мешать разговору, пошёл в комнату.
Когда я вошел в спальню после разговора, Мозаик стоял возле окна, спиной ко мне. Играла музыка, и я знал, что он не услышал моих шагов.
И не знал, о чём он думает, стоя неподвижно возле окна и глядя в него. Мне просто до одурения хотелось подойти и обнять его. Да, я подошёл, но не обнял сразу. Я стал близко, очень близко, и он почувствовал меня. Это было так похоже на вчерашнее состояние, когда я сходил с ума в трамвае, стоя позади него.
Я помнил, как мне невыносимо хотелось обнять, почувствовать ладонью его обнажённый впалый живот, до зубовного скрежета хотелось услышать его стон. А сейчас, когда мы были одни, я знал, что это возможно и что так и будет. Потому, что мы оба хотим этого.
Он опустил голову, поглядывая на меня искоса, я заметил по чуть расширяющейся, мерно вздрагивающей грудной клетке, как учащается дыхание Мозаика. Знал и чувствовал, что его крыша так же трещит и клонится. И я, не имея больше сил так издеваться над нами обоими, обнял Яна за тонкую талию, прижавшись к его спине.
Всем телом, касаясь его головы, зарываясь лицом в пахнущих шампунем и сигаретами волосах. Чувствуя его руки, его тонкие пальцы, сжимающие мои, и то, как он отвечает телом на прикосновение к себе, расслабляясь всё больше, всё больше доверяя. Это было так... чёрт!
Я провёл рукой вверх, к его груди, ещё сильнее прижимая к себе, сминая на нём тонкий свитер. И такое во мне творилось! Сумасшедшая нежность плавила мне мозг, не давая нормально дышать.
И я гладил его грудь, живот, так и не повернув к себе лицом, вжимаясь в спину. Сдерживал стоны, втягивая воздух сквозь зубы, но не торопился задрать на нём одежду, так как знал, что спешить нам некуда.
Ян повернул голову, и я поймал его губы, горячий язык, почувствовал вкус сигаретного дыма, смешанного с кофе. И целовал его, целовал, ловя его откровенные стоны и отвечая своими, когда уже не было сил их сдерживать. Убирал волосы с лица, щеки, открывая красивую скулу, ушко.
И когда столько адреналина было в крови, что от желания стали дрожать колени, я задрал на нём свитер и футболку, держа её одной рукой, а второй начав гладить его живот, выступающие ребра, грудь, касаясь пальцами колечка в соске. Ян рвано выдыхал в ответ, сжимая мне бедра тонкими, но сильными пальцами, гладя, теснее прижимая к себе.
А потом я опустил руку на его бедро, на низко сидящий пояс джинсов, пробрался под него пальцами, и погладил там, где уже чувствовался выбритый лобок. Ян выгнулся, впишись в руку, ласкавшую его, а потом сам взял её и положил себе на пах, и я его сжал. О, там уже было что сжимать!
- Пожалуйста, - вырвалось у него, и я знал, о чём он просит.
Улыбнулся в горячие губы, касаясь их.
- Ты считаешь, что меня об этом нужно просить? - прошептал я, и Мозаик промычал, облизнулся и укусил меня за губу, а потом зализал.
И я ласкал его через упругую ткань джинсов, а он двигался навстречу моим пальцам, шипя и поскуливая. Я аккуратно мял его пах, яйца, гладил внутреннюю сторону бедер, второй рукой прижимая к себе, положив её ему на грудь. А он так и впивался в мои бедра, ягодицы, иногда запуская руку между нами, и тоже сжимал мой пах. А потом я расстегнул на нём джинсы, погладил член через тонкие боксеры.
- Дин. Ди-и-ин...
- Скажи, скажи, чего ты хочешь, Ян, - прошептал я, теряя от этого парня голову, остатки разума и воли, сходя с ума, - я всё сделаю, слышишь?
- Да, - снова горячий выдох в ответ, и он сам сунул мою руку к себе под бельё.
Чёрт, там было горячо, нежно и мокро, потому что мы оба истекали так, что это уже не шутки. И член, как кол, со взбухшими пульсирующими венами, подрагивающий в моих пальцах. И моя крыша в уже очень аварийном состоянии! Я хотел его так, что яйца ломило.
- Ян, - это уже я шептал, как в горячке, оттого что пёрло, как от какой-то нехило вставившей дури, и оттого что я уже такой мокрый, блядь, везде.
Шея, спина, виски, лоб, и в штанах, ёп.
- Разреши... хочу... Не могу больше!
- Тут, Дин, пожалуйста, - вдруг попросило черноволосое, сводящее меня с ума создание, и я понял, что он хочет стоя.
Ничего себе! О’кей, стоя так стоя. Не отходя от него, я расстегнул на себе джинсы, стянул футболку, а потом снял с Яна свитер, майку, так и не разворачивая его к себе лицом. Положил руки на худенькие плечи, сжимая их, откидывал носом волосы с его шеи и целовал её. Влажно, осторожно, как бы ни было тяжело сдерживаться, не давал себе втягивать нежную кожу до засосов.
И так же ласкал ладонями, пальцами его обнажённый торс, опускаясь всё ниже, и, чувствуя, что я уже на пределе, стянул с него джинсы вместе с бельем, спуская их ниже задницы. Опустился и сам, расстегнув перед этим свои джинсы и сдёрнув их, чувствуя мокрые от смазки боксёры.
Я целовал спину Яна, его выступающие лопатки, маленькие родинки, позвонки, поясницу, ямочки на ней, а потом и упругую попку. Никогда я этого ещё не делал. Ян опёрся руками о подоконник, склонив голову вниз, тяжело дыша, а я, стоя на коленях, влажно целовал нежную незагорелую кожу, а он под моей рукой прогибался в пояснице.
Ох, мать моя женщина... Знаете ощущение в сексе, когда чувствуешь, что вот сейчас, в эту минуту, сделаешь всё? Всё, что считал для себя неприемлемым, чего никогда не хотел с другими, а с ним, с ним сделаешь, с ним - хочешь. И чувствуешь, хочешь так, что понимаешь, не сделаешь - сдохнешь. Вот такое у меня было ощущение, и я делал то, чего не делал раньше.
Я никогда и никому не лизал задницу, ни в прямом, ни в переносном смысле. Ни ягодиц, ни уж тем более промежность, а сейчас я не мог этого не сделать. Я не знаю, безумие, помутнение, сильнейшее желание, передоз адреналина или что. Но так было, и этому желанию я не мог сопротивляться.
Я хотел и делал. Целовал и ласкал языком нежную, розовую, почти безволосую кожу промежности, аккуратно захватывал губами подтянутую мошонку, перекатывая языком шарики яиц, отпуская, разводя большими пальцами ягодицы, и лизал уже там, подрагивающую дырочку, чувствуя, как у еле дышащего Мозаика дрожат колени...
Когда Ян расслаблялся или зажимался, матерясь, шепча мое имя, я понимал, что в такие секунды он боялся кончить. Как, впрочем, и я. И тогда я сильно сжимал свой член через боксеры.
А потом я сдернул с него джинсы вниз, помог их снять совсем, не смог удержаться, чтобы не провести руками по стройным ногам, красивым бедрам, испытывая головокружение. Поднялся и Ян, развернувшись, взял мою голову в ладони, поцеловал властно и глубоко, взъерошивая пальцами волосы, скуля и тяжело дыша, а потом оторвался от меня и прошептал:
- Давай, Дин, я хочу, - и сам содрал с меня боксёры вниз на бедра, обнажая член.
- Ян, смазка, резина... надо, - шептал я ему в губы, а он отрицательно покачал головой, резко присел, вобрав член в рот так, что я чуть воздухом не захлебнулся от рванувшего в мозг сумасшедшего восторга и кайфа.
Несколько движений, от которых уже почти кончаешь, а потом он оставляет на члене свою слюну, поднимается снова к губам, целует и шепчет:
- Пусть так, ладно? - и поворачивается ко мне спиной, выгибается, наклоняясь.
- Ты псих, Ян, будет больно, слышишь? Ты же эмо, а не мазохист, м?
- Я знаю, Дин, пожалуйста...
- Ну, еп же, Ян! Второй раз в жизни трахаться собираешься! Я же порвать тебя могу, придурок!