Передонов услышал за собой быстрые, смелые шаги по мосткам, испуганно оглянулся, — Крамаренко поровнялся с ним и смотрел на него горящими глазами решительно и злобно, бледный, тонкий, как маленький дикарь, готовый броситься на врага. Этот взгляд пугал Передонова.
«А вдруг укусит?» — подумал он.
Пошел поскорее, — Крамаренко не отставал; Передонов остановился и сердито сказал:
— Чего толкаешься, черныш драный! Вот сейчас к отцу отведу.
Крамаренко тоже остановился, все продолжая смотреть на Передонова. Теперь они стали один против другого на шатких мостках пустынной улицы, у серого, безучастного ко всему живому забора. Крамаренко, вeсь дрожа, шипящим голосом сказал:
— Подлец!
Усмехнулся, повернулся, чтобы уходить. Сделал шага три, приостановился, оглянулся, повторил погромче:
— Этакий подлец! Гадина!
Плюнул и пошел. Передонов угрюмо посмотрел за ним и тоже отправился домой. Смутные, боязливые мысли медленно чередовались в его голове.
Вершина окликнула его. Она стояла за решеткою своего сада, у калитки, укутанная в большой черный платок, и курила. Передонов не сразу признал Вершину. В ее фигуре пригрезилось ему что-то зловещее: черная колдунья стояла, распускала чарующий дым, ворожила, Он плюнул, зачурался. Вершина засмеялась и спросила:
— Что это вы, Ардальон Борисыч?
Передонов тупо посмотрел на нее и наконец сказал:
— А, это — вы! А я вас и не узнал.
— Это — хорошая примета. Значит, я скоро буду богатой, — сказала Вершина.
Передонову это не понравилось: разбогатеть-то ему самому хотелось бы.
— Ну, да, — сердито сказал он, — чего вам богатеть! Будет с вас и того, что есть.
— А вот я двести тысяч выиграю, — криво улыбаясь, сказала Вершина.
— Нет, это я выиграю двести тысяч, — спорил Передонов.
— Я — в один тираж, вы — в другой, — сказала Вершина.
— Ну, это вы врете, — грубо сказал Передонов. — Это не бывает, в одном городе два выигрыша. Говорят вам, я выиграю.
Вершина заметила, что он сердится. Перестала спорить. Открыла калитку и, заманивая Передонова, сказала:
— Что ж мы тут стоим? Зайдите, пожалуйста, у нас Мурин.
Имя Мурина напомнило Передонову приятное для него, — выпивку, закуску. Он вошел.
В темноватой из-за деревьев гостиной сидели Марта, с красным завязанным бантом, платочком на шее и с повеселевшими глазами, Мурин, больше обыкновенного растрепанный, и чем-то словно обрадованный, и возрастный гимназист Виткевич: он ухаживал за Вершиною, думал, что она в него влюблена, и мечтал оставить гимназию, жениться на Вершиной, и заняться хозяйством в ее именьице.
Мурин поднялся навстречу входившему Передонову с преувеличенно радостными восклицаниями, лицо его сделалось еще слаще, глазки замаслились, — и все это не шло к его дюжей фигуре и взлохмаченным волосам, в которых виднелись даже кое-где былинки сена.
— Дела обтяпываю, — громко и сипло заговорил он, — у меня везде дела, а вот кстати милые хозяйки и чайком побаловали.
— Ну да, дела, — сердито отвечал Передонов, — какие у вас дела! Вы не служите, а так деньги наживаете. Это вот у меня дела.
— Что ж, дела — это и есть чужие деньги, — с громким хохотом возразил Мурин.
Вершина криво улыбалась и усаживала Передонова к столу. На круглом преддиванном столе тесно стояли стаканы и чашки с чаем, ром, варенье из куманики, серебряная сквозная, крытая вязаною салфеточкою корзинка с сладкими булками и домашними миндальными пряничками.
От стакана Мурина сильно пахло ромом, а Виткевич положил себе на стеклянное блюдечко в виде раковины много варенья. Марта с видимым удовольствием ела маленькими кусочками сладкую булку. Вершина угощала и Передонова, — он отказался от чая.
«Еще отравят, — подумал он. — Отравить-то всего легче: сам выпьешь и не заметишь, яд сладкий бывает, а домой придешь — и ноги протянешь».
И ему было досадно, зачем для Мурина поставили варенье, а когда он пришел, то для него не хотят принести новой банки с вареньем получше. Не одна у них куманика, — много всякого варенья наварили.
А Вершина, точно, ухаживала за Муриным. Видя, что на Передонова мало надежды, она подыскивала Марте и других женихов. Теперь она приманивала Мурина. Полуодичавший в гоньбе за трудно дававшимися барышами помещик охотно шел на приманку: Марта ему нравилась.
Марта была рада: ведь это была ее постоянная мечта, что вот найдется ей жених, и она выйдет замуж, и у нее будет хорошее хозяйство, и дом — полная чаша. И она смотрела на Мурина влюбленными глазами. Сорокалетний громадный мужчина с грубым голосом и с простоватым выражением в лице и в каждом движении казался ей образцом мужской силы, молодечества, красоты и доброты.
Передонов заметил влюбленные взгляды, которыми обменивались Мурин и Марта, — заметил потому, что ожидал от Марты преклонения перед ним самим. Он сердито сказал Мурину:
— Точно жених сидишь, вся физиономия сияет.
— Это я от радости, — возбужденным, веселым голосом сказал Мурин, — что вот дело мое хорошо обделал.
Он подмигнул хозяйкам. Они обе радостно улыбались. Передонов сердито спросил, презрительно щуря глаза:
— Невесту, что ли, нашел? Приданого много дают?
Мурин говорил, как будто и не слышал этих вопросов:
— Вот Наталья Афанасьевна, дай ей бог всего хорошего, моего Ванюшку согласилась у себя поместить. Он будет тут жить, как у Христа за пазухой, и мое сердце будет спокойно, что не избалуется.
— Будет шалить вместе с Владей, — угрюмо сказал Передонов — еще дом сожгут.
— Не посмеет! — решительно крикнул Мурин. — Вы, матушка Наталья Афанасьевна, за это не беспокойтесь: он у вас по струнке будет ходить.
Вершина, чтобы прекратить этот разговор, сказала, криво улыбаясь:
— Что-то мне кисленького захотелось.
— Не хотите ли брусники с яблоками? Я принесу, — сказала Марта, быстро вставая с места.
— Пожалуй, принесите.
Марта побежала из комнаты. Вершина даже не посмотрела за нею: она привыкла принимать спокойно Мартины угождения, как нечто должное. Она сидела покойно и глубоко на диване, пускала синие дымные клубы и сравнивала мужчин, которые разговаривали: Передонов — сердито и вяло, Мурин — весело и оживленно.
Мурин нравился ей гораздо больше. У него добродушное лицо, а Передонов и улыбаться не умеет. Нравился ей Мурин всем: большой, толстый, привлекательный, говорит приятным низким голосом и к ней очень почтителен. Вершина даже подумывала порой, не повернуть ли дело так, чтобы Мурин посватался не к Марте, а к ней. Но она всегда кончала свои размышления тем, что великодушно уступала его Марте.
«За меня, — думала она, — всякий посватается, раз — что я с деньгами, и я могу выбрать кого захочу. Вот хоть этого юношу возьму», — думала она и не без удовольствия остановила свой взор на зеленоватом, нахальном, но все-таки красивом лице Виткевича, который говорил мало, ел много, посматривал на Вершину и нагло при этом улыбался.
Марта принесла в глиняной чашечке бруснику с яблоками и принялась рассказывать, что нынче ночью видела во сне, как она была в подружках на свадьбе и ела ананасы и блины с медом, в одном блине нашла бумажку сто рублей, и как от нее деньги отняли, и как она плакала. Так в слезах и проснулась.
— Надо было потихоньку спрятать, чтоб никто не видал, — сердито сказал Передонов, — а то вы и во сне не сумели денег удержать, какая же вы хозяйка!
— Ну, этих денег нечего жалеть, — сказала Вершина, — во сне мало ли что увидишь.
— А мне так страсть как жалко этих денег, — простодушно сказала Марта, — целых сто рублей!
На глазах у нее навернулись слезы, и она принужденно засмеялась, чтобы не заплакать. Мурин суетливо полез в карман, восклицая:
— Матушка, Марта Станиславовна, да вы не жалейте, мы сейчас это поправим!
Он достал из бумажника сторублевку, положил ее перед Мартою на стол, хлопнул по ней ладонью и крикнул:
— Извольте! Уж эту никто не отнимет.
Марта обрадовалась было, но потом ярко покраснела и смущенно сказала:
— Ах, что это вы, Владимир Иванович, разве я к тому! Я не возьму, что это вы, право!
— Нет, уж не извольте обижать, — сказал Мурин, посмеиваясь и не убирая денег, — пусть уж, значит, сон в руку будет.
— Да нет, как же, мне стыдно, я ни за что не возьму, — отнекивалась Марта, жадными глазами посматривая на сторублевку.
— Чего кобянитесь, коли дают, — сказал Виткевич, — вот ведь счастье людям валится само в руки, — сказал он с завистливым вздохом.
Мурин стал перед Мартою и воскликнул убеждающим голосом:
— Матушка, Марта Станиславовна, верьте слову, я от всей души, — берите, пожалуйста! А коли даром не хотите, так это за то, чтобы вы за моим Ванюшкой посмотрели. То, что мы сговорились с Натальей Афанасьевной, то так и будет, а это, значит, вам, — за посмотренье, значит.
— Да как же так, это очень много, — нерешительно сказала Марта.
— За первые полгода, — сказал Мурин и поклонился Марте в пояс, — уж не обидьте, возьмите, и уж будьте вы моему Ванюшке за-место старшей сестрицы.
— Ну, что же, Марта, бери, — сказала Вершина, — благодари Владимира Иваныча.
Марта, стыдливо и радостно краснея, взяла деньги. Мурин принялся горячо ее благодарить.
— Сватайся сразу, дешевле будет, — с яростью сказал Передонов, — ишь как разгрибанился!
Виткевич захохотал, а остальные сделали вид, что не слышали. Вершина начала было рассказывать свой сон, — Передонов не дослушал и стал прощаться. Мурин пригласил его к себе на вечер.
— Ко всенощной надо, — сказал Передонов.
— Что это Ардальон Борисыч такое к церкви получил усердие, — с сухим и быстрым смешком сказала Вершина.
— Я всегда, — отвечал он, — я в бога верую, не так, как другие. Может быть, я один в гимназии такой. За то меня и преследуют. Директор — безбожник.
— Когда будет свободно, сами назначьте, — сказал Мурин.
Передонов сказал, сердито комкая фуражку:
— Мне по гостям некогда ходить. Но сейчас же вспомнил, что Мурин вкусно кормит и хорошо поит, и сказал:
— Ну, в понедельник я могу притти.
Мурин пришел в восторг и стал было звать Вершину и Марту. Но Передонов сказал:
— Нет, дам не надо. А то напьешься да еще ляпнешь что-нибудь без предварительной цензуры, так при дамах неудобно.
Когда Передонов ушел, Вершина, усмехаясь, сказала:
— Чудит Ардальон Борисыч. Очень уж ему инспектором хочется быть, а Варвара его, должно быть, за нос водит. Вот он и куролесит.
Владя, — он при Передонове прятался, — вышел и сказал со злорадною усмешкою:
— А слесарята узнали от кого-то, что это Передонов их выдал.
— Они ему стекла побьют! — с радостным хохотом воскликнул Виткевич.
* * *
На улице все казалось Передонову враждебным и зловещим. Баран стоял на перекрестке и тупо смотрел на Передонова. Этот баран был так похож на Володина, что Передонов испугался. Он думал, что, может быть, Володин оборачивается бараном, чтобы следить.
«Почем мы знаем, — думал он, — может быть, это и можно; наука еще не дошла, а может быть, кто-нибудь и знает. Ведь вот французы — ученый народ, а у них в Париже завелись волшебники да маги», — думал Передонов. И страшно ему стало. «Еще лягаться начнет этот баран», — думал он.
Баран заблеял, и это было похоже на смех у Володина, резкий, пронзительный неприятный.
Встретился опять жандармский офицер. Передонов подошел к нему и шопотом сказал:
— Вы послеживайте за Адаменко. Она переписывается с социалистами, да она и сама такая.
Рубовский молча и с удивлением посмотрел на него. Передонов пошел дальше и думал тоскливо.
«Что это он все попадается? Все следит за мною и городовых везде наставил».
Грязные улицы, пасмурное небо, жалкие домишки, оборванные, вялые дети — ото всего веяло тоскою, одичалостью, неизбывною печалью.
«Это — нехороший город, — думал Передонов, — и люди здесь злые, скверные; поскорее бы уехать в другой город, где все учителя будут кланяться низенько, а все школьники будут бояться и шептать в страхе: инспектор идет. Да, начальникам совсем иначе живется на свете».
— Господин инспектор второго района Рубанской губернии, — бормотал он себе под нос, — его высокородие, статский советник Передонов. Вот как! Знай наших! Его превосходительство, господин директор народных училищ Рубанской губернии, действительный статский советник Передонов. Шапки долой! В отставку подавайте! Вон! Я вас подтяну!
Лицо у Передонова делалось надменным, он получал уже в своем скудном воображении долю власти.
* * *
Когда Передонов пришел домой, он услышал, еще снимая пальто, доносившиеся из столовой резкие звуки, — это смеялся Володин. Сердце у Передонова упало.
«Успел уже и сюда прибежать, — подумал он: — может быть, сговариваются с Варварою, как бы меня околпачить. Потому и смеется, — рад, что Варвара с ним заодно».
Тоскливый, злой вошел он в столовую. Уже было накрыто к обеду. Варвара с озабоченным лицом встретила Передонова.
— Ардальон Борисыч! — воскликнула она, — у нас-то какое приключение! Кот сбежал.
— Ну, — крикнул Передонов с выражением ужаса на лице. — Зачем же вы его отпустили?
— Что же мне за хвост его к юбке пришить? — досадливо спросила Варвара.
Володин хихикнул. Передонов думал, что кот отправился, может быть, к жандармскому и там вымурлычит все, что знает о Передонове, и о том, куда и зачем Передонов ходил по ночам, — все откроет да еще и того примяукает, чего и не было. Беды! Передонов сел на стул у стола, опустил голову и, комкая конец у скатерти, погрузился в грустные размышления.
— Это уж завсегда коты изволят на старую квартиру cбегать, — сказал Володин, — потому как кошки к месту привыкают, а не к хозяину. Кошку надо закружить, как переносить на новую квартиру, и дороги ей не показывать, а то непременно убежит.
Передонов слушал с утешением.
— Так ты думаешь, Павлуша, что он на старую квартиру сбежал? — спросил он.
— Беспременно так, Ардаша, — отвечал Володин.
Передонов встал и крикнул:
— Ну так выпьем, Павлушка!
Володин захихикал.
— Это можно, Ардаша, — сказал он, — выпить завсегда даже очень можно.
— А кота достать надо оттуда! — решил Передонов.
— Сокровище! — ухмыляясь, отвечала Варвара, — вот после обеда пошлю Клавдюшку.
Сели обедать. Володин был весел, болтал и смеялся. Смех его звучал для Передонова как блеянье того барана на улице.
«И чего он злоумышляет? — думал Передонов, — много ли ему надо?»
И подумал Передонов, что, может быть, удастся задобрить Володина.
— Слушай, Павлуша, — сказал он, — если ты не станешь мне вредить, то я тебе буду леденцов покупать по фунту в неделю, самый первый сорт, — соси себе за мое здоровье.
Володин засмеялся, но тотчас же сделал обиженное лицо и сказал:
— Я, Ардальон Борисыч, вам вредить не согласен, а только мне леденцов не надо, потому как я их не люблю.
Передонов приуныл. Варвара, ухмыляючись, сказала:
— Полно тебе петрушку валять, Ардальон Борисыч. Чем он тебе может навредить?
— Напакостить всякий дурак может, — уныло сказал Передонов.
Володин обиженно выпятил губы, покачал головою и сказал:
— Если вы, Ардальон Борисыч, так обо мне понимаете, то одно только могу сказать: благодарю покорно. Если вы обо мне так, то что же я после этого должен делать? Как это я должен понимать, в каком смысле?
— Выпей водки, Павлуша, и мне налей, — сказал Передонов.
— Вы на него не смотрите, Павел Васильевич, — утешала Володина Варвара, — он ведь это так говорит, душа не знает, что язык болтает.
Володин замолчал и, храня обиженный вид, принялся наливать водку из графина в рюмки. Варвара сказала, ухмыляясь:
— Как же это, Ардальон Борисыч, ты не боишься от него водку пить? Ведь он ее, может быть, наговорил, — вот он что-то губами разводит.
На лице у Передонова изобразился ужас. Он схватил налитую Володиным рюмку, выплеснул из нее водку на пол и закричал: