Варваре жаль было своих румян, но пришлось уступить, — и Передонов подкрасил себе щеки. Он бормотал:
«Сам Верига красится, чтобы моложе быть. Не могу же я с белыми щеками венчаться».
Затем, запершись, в спальне, он решил наметить себя, чтобы Володин не мог подменить его собою. На груди, на животе, на локтях, еще на разных местах намазал он чернилами букву П.
«Надо было бы наметить и Володина, да как его наметишь? Увидит, сотрет», — тоскливо думал Передонов.
Затем пришла ему в голову мысль, что не худо бы надеть корсет, а то за старика примут, если невзначай согнешься. Он потребовал от Варвары корсет. Но Варварины корсеты оказались ему тесны, ни один не сходился.
— Надо было раньше купить, — сердито ворчал он. — Ничего не подумают.
— Да кто же мужчины носят корсет? — возражала Варвара, — никто не носит.
— Верига носит, — сказал Передонов.
— Так Верига — старик, а ты Ардальон Борисыч, слава богу, мужчина в соку.
Передонов самодовольно улыбнулся, посмотрел в зеркало и сказал:
— Конечно, я еще лет полтораста проживу. Кот чихнул под кроватью. Варвара сказала, ухмыляясь:
— Вот и кот чихает, значит — верно.
Но Передонов вдруг нахмурился. Кот уже стал ему страшен, и чиханье его показалось ему злою хитростью.
«Начихает тут чего не надо», — подумал он, полез под кровать и принялся гнать кота. Кот дико мяукал, прижимался к стене и вдруг, с громким и резким мяуканьем, шмыгнул меж рук у Передонова и выскочил из горницы.
— Чорт голландский! — сердито обругал его Передонов.
— Чорт и есть, — поддакивала Варвара, — совсем одичал кот, погладить не дается, ровно в него чорт вселился.
Преполовенские послали за шаферами с раннего утра. Часам к десяти все собрались у Передонова. Пришли Грушина и Софья с мужем. Подали водку и закуску. Передонов ел мало и тоскливо думал, чем бы ему отличить себя еще больше от Володина.
«Барашком завился», — злобно думал он и вдруг сообразил, что ведь и он может причесаться по-особенному. Он встал из-за стола и сказал:
— Вы тут ешьте и пейте, мне не жалко, а я пойду к парикмахеру, причешусь по-испански.
— Как же это по-испански? — спросил Рутилов.
— А вот увидишь.
Когда Передонов ушел стричься, Варвара сказала:
— Все придумки разные придумывает. Черти ему все мерещатся. Поменьше бы сивухи трескал, опитоха проклятый!
Преполовенская сказала с хитрою усмешечкою:
— Вот повенчаетесь, Ардальон Борисыч получит место и успокоится.
Грушина хихикала. Ее веселила таинственность этого венчания и подстрекала жажда устроить какое-нибудь позорище, да так, чтобы самой не быть замешанною. Она под рукою шепнула вчера вечером некоторым из своих друзей о часе и месте венчания. Сегодня рано утром она зазвала к себе младшего слесаренка, дала ему пятачок и подговорила к вечеру ждать за городом проезда новобрачных и накидать в их повозку сору да бумажек. Слесаренок радостно согласился и дал клятвенное обещание не выдавать. Грушина напомнила ему:
— А Черепнина-то выдали, как вас пороть стали.
— Дураки мы были, — сказал слесаренок, — а теперь хоть пусть повесят, все равно.
И слесаренок, в подтверждение своей клятвы, съел горсточку земли. За это Грушина прибавила ему еще три копейки.
В парикмахерской Передонов потребовал самого хозяина. Хозяин, молодой человек, окончивший недавно городское училище и почитывавший книги из земской библиотеки, кончил стричь какого-то незнакомого Передонову помещика. Скоро кончил и подошел к Передонову.
— Сперва его отпусти, — сердито сказал Передонов.
Помещик расплатился и ушел. Передонов уселся перед зеркалом.
— Мне постричься и прическу надо сделать, — сказал он. — У меня сегодня важное дело есть, совсем особенное, — так ты мне сделай прическу по-испански.
Стоявший у двери мальчик-ученик смешливо фыркнул. Хозяин строго посмотрел на него. По-испански стричь ему не приходилось, и он не знал, что это за прическа испанская, и есть ли такая прическа. Но если господин требует, то, надо полагать, он знает, чего хочет. Молодой парикмахер не пожелал обнаружить своего невежества. Он почтительно сказал:
— Из ваших волос, господин, никак нельзя-с.
— Это почему нельзя? — обиженно спросил Передонов.
— Вашим волосам плохое питание, — объяснил парикмахер.
— Что же, мне их пивом поливать, что ли? — проворчал Передонов.
— Помилуйте, зачем же пивом! — любезно улыбаясь, отвечал парикмахер, — а только возьмите то, что если постричь сколько-нибудь и притом же так как у вас на голове уже солидность обозначается, то никак не хватает на испанскую прическу.
Передонов чувствовал себя сраженным невозможностью остричься по-испански. Он уныло сказал:
— Ну, стриги как хочешь.
«Уж не подговорили ли этого парикмахера, — думал он, — чтобы не стричь на отличку. Не надо было говорить дома». Очевидно, что пока Передонов шел чинно и степенно по улицам, Володин барашком побежал задворками и снюхался с парикмахером.
— Прикажете спрыснуть? — спросил парикмахер, окончив свое дело.
— Спрысни меня резедой, да побольше, — потребовал Передонов, — а то обчекрыжил кое-как, хоть резедой сдобри.
— Резеды, извините, не держим, — смущенно сказал парикмахер, — не угодно ли оппопонаксом?
— Ничего-то ты не можешь, как следует, — горестно сказал Передонов, — уж прыскай что есть.
Он в досаде возвращался домой. День стоял ветреный. Ворота от ветра хлопали, зевали и смеялись. Передонов смотрел на них тоскливо. Как тут ехать? Но уже все делалось само собой.
Поданы были три тарантаса, — надо было садиться и ехать, а то повозки привлекут внимание, соберутся любопытные, приедут и прибегут смотреть на свадьбу. Разместились и поехали: Передонов с Варварою, Преполовенские с Рутиловым, Грушина с остальными шаферами.
На площади поднялась пыль. Стучали, слышалось Передонову, топоры. Еле видная сквозь пыль, подымалась, росла деревянная стена. Рубили крепость. Мелькали мужики в красных рубахах, свирепые и молчаливые.
Тарантасы пронеслись мимо, — страшное видение мелькнуло и скрылось. Передонов оглядывался в ужасе, но уже ничего не было видно, — и никому не решился он сказать о своем видении.
Всю дорогу грусть томила Передонова. Враждебно все смотрело на него, все веяло угрожающими приметами. Небо хмурилось. Ветер дул навстречу и вздыхал о чем-то. Деревья не хотели давать тени, — всю себе забрали. Зато поднималась пыль длинною полупрозрачно-серою змеею. Солнце с чего-то пряталось за тучи, — подсматривало, что ли?
Дорога шла мажарами, — неожиданные из-за невысоких холмов вставали кусты, рощи, поляны, ручьи под гулкими деревянными мостами-трубами.
— Глаз-птица пролетела, — угрюмо сказал Передонов, всматриваясь в белесовато-туманную даль небес. — Один глаз и два крыла, а больше ничего нету.
Варвара усмехнулась. Она думала, что Передонов пьян с утра. Но она не спорила с ним: а то еще, — думала она, — рассердится и не пойдет под венец.
В церкви уже стояли в уголке, прячась за колонною, все четыре сестры Рутиловы. Передонов их не видел сначала, но потом, уже во время самого венчания, когда они вышли из своей засады и подвинулись вперед, он увидел их и испугался. Впрочем, они ничего худого не сделали, не потребовали, — чего он боялся сперва, — чтобы он Варвару прогнал, а взял одну из них, а только все время смеялись. И смех их, сначала тихий, все громче и злее отдавался в его ушах, как смех неукротимых фурий.
Посторонних в церкви почти не было, только две-три старушки пришли откуда-то. И хорошо: Передонов вел себя глупо и странно. Он зевал, бормотал, толкал Варвару, жаловался, что воняет ладаном, воском, мужичьем.
— Твои сестры все смеются, — бормотал он, обернувшись к Рутилову, — печенку смехом просверлят.
Кроме того, тревожила его недотыкомка. Она была грязная и пыльная и все пряталась под ризу к священнику.
И Варваре, и Грушиной церковные обряды казались смешными. Они беспрестанно хихикали. Слова о том, что жена должна прилепиться к своему мужу, вызвали у них особенную веселость. Рутилов тоже хихикал, — он считал своею обязанностью всегда и везде смешить дам.
Володин же вел себя степенно и крестился, сохраняя на лице глубокомысленное выражение. Он не связывал с церковными обрядами никакого иного представления, кроме того, что все это установлено, подлежит исполнению и что исполнение всех обрядов ведет к некоторому внутренному удобству: сходил в праздник в церковь, помолился — и прав, нагрешил, покаялся — и опять прав. Хорошо и удобно, тем удобнее, что вне церкви обо всем церковном не надо было и думать, а руководиться следовало совсем иными житейскими правилами.
Только что кончилось венчанье, не успели еще выйти из церкви, вдруг — неожиданность. В церковь шумно ввалилась пьяная компания — Мурин со своими приятелями.
Мурин, растрепанный и серый, как всегда, облапил Передонова и закричал:
— От нас, брат, не скроешь! Такие приятели, водой не разольешь, а он, штукарь, скрыл.
Слышались восклицания:
— Злодей, не позвал!
— А мы тут как тут!
— Да, мы-таки зазнали!
Вновь прибывшие обнимали и поздравляли Передонова. Мурин говорил:
— По пьяному делу заблудились немножко, а то бы мы к началу потрафили.
Передонов хмуро смотрел и не отвечал на поздравления. Злоба и страх томили его.
«Везде выследят», — тоскливо думал он.
— Вы бы лбы перекрестили, — сказал он злобно, — а то, может быть, вы злоумышляете.
Гости крестились, хохотали, кощунствовали. Особенно отличались молоденькие чиновники. Дьякон укоризненно унимал их.
Среди гостей был один, с рыжими усами, молодой человек, которого даже и не знал Передонов. Необычайно похож на кота. Не их ли это кот обернулся человеком? Недаром этот молодой человек все фыркает, — не забыл кошачьих ухваток.
— Кто вам сказал? — злобно спрашивала новых гостей Варвара.
— Добрые люди, молодайка, — отвечал Мурин, — а кто, уж мы и позабыли.
Грушина вертелась и подмигивала. Новые гости посмеивались, но ее не выдали. Мурин говорил:
— Уж как хошь, Ардальон Борисыч, а мы к тебе, а ты нам шампанею ставь, не будь жомой. Как же можно, такие приятели, водой не разольешь, а ты тишком удумал.
Когда Передоновы возвращались из-под венца, солнце заходило, а небо все было в огне и в золоте. Но не нравилось это Передонову. Он бормотал:
— Наляпали золота кусками, аж отваливается. Где это видано, чтобы столько тратить!
Слесарята встретили их за городом с толпою других уличных мальчишек, бежали и гукали. Передонов дрожал от страха. Варвара ругалась, плевала на мальчишек, казала им кукиши. Гости и шаферы хохотали.
Приехали. Вся компания ввалилась к Передоновым с гамом, гвалтом и свистом. Пили шампанское, потом принялись за водку и сели играть в карты. Пьянствовали всю ночь. Варвара напилась, плясала и ликовала. Ликовал и Передонов, — его-таки не подменили. С Варварой гости, как всегда, обращались цинично и неуважительно; ей казалось это в порядке вещей.
* * *
После свадьбы в житье-бытье у Передоновых мало что изменилось. Только обращение Варвары с мужем становилось увереннее и независимее. Она как будто поменьше бегала перед мужем, но все еще, по закоренелой привычке, побаивалась его. Передонов, тоже по привычке, попрежнему покрикивал на нее, даже иногда поколачивал. Но уж и он чуял ее большую в своем положении уверенность. И это наводило на него тоску. Ему казалось, что если она не как прежде боится его, то это потому, что она укрепилась в своем преступном замысле отделаться от него и подменить его Володиным.
«Надо быть настороже», — думал он.
А Варвара торжествовала. Она вместе с мужем делала визиты городским дамам, даже и мало знакомым. При этом она проявляла смешную гордость и неумелость. Везде ее принимали, хотя во многих домах с удивлением. Для визитов Варвара заблаговременно заказала шляпу лучшей местной модистке. Яркие цветы, крупные, насаженные в изобилии, восторгали Варвару.
Свои визиты Передоновы начали с директорши. Потом поехали к жене предводителя дворянства.
В тот день, когда Передоновы собирались делать визиты, — что у Рутиловых, конечно, было заранее известно, — сестры отправились к Варваре Николаевне Хрипач, из любопытства посмотреть, как-то Варвара поведет себя здесь. Скоро пришли и Передоновы. Варвара сделала реверанс директорше и больше обыкновенного дребезжащим голосом сказала:
— Вот и мы к вам. Прошу любить и жаловать.
— Очень рада, — с принуждением ответила директорша и усадила Варвару на диван.
Варвара с видимым удовольствием села на отведенное место, широко раскинула свое шумящее зеленое платье и заговорила, стараясь развязностью скрыть смущение:
— Все мамзелью была, а вот и мадамой стала. Мы с вами тезки: я — Варвара, и вы — Варвара, а не были знакомы домами. Пока мамзелью была, все больше дома сидела, — да что ж все за печкой сидеть! Теперь мы с Ардальон Борисычем будем открыто жить. Милости просим, — мы к вами, вы к нами, мусью к мусьи, мадам к мадами.
— Только вам здесь, кажется, не долго придется жить, — сказала директорша, — ваш муж, я слышала, переводится.
— Да, вот скоро бумага придет, мы и поедем, — ответила Варвара. — А пока бумага не пришла, надо еще и здесь пожить, покрасоваться.
Варвара и сама надеялась на инспекторское место. После свадьбы она написала княгине письма. Ответа еще не получила. Решила еще написать к новому году.
Людмила сказала:
— А уж мы думали, что вы, Ардальон Борисыч, на барышне Пыльниковой женитесь.
— Ну да, — сердито сказал Передонов, — что ж мне на всякой жениться, — мне протекция нужна.
— А все-таки, как же это с m-llе Пыльниковой у вас разошлось? — дразнила Людмила. — Ведь вы за нею ухаживали? Она вам отказала?
— Я еще ее выведу на чистую воду, — ворчал угрюмо Передонов.
— Это — idee fixе Ардальон Борисыча, — с сухим смешком сказал директор.
XXIV
Кот у Передонова дичал, фыркал, не шел по зову, — совсем отбился от рук. Страшен он стал Передонову. Иногда Передонов чурался от кота.
«Да поможет ли это? — думал он. — Сильное электричество у этого кота в шерсти, вот в чем беда».
Однажды он придумал: остричь бы кота надо. Вздумано — сделано. Варвары не было дама, — она пошла к Грушиной, опустив в карман бутылочку с вишневою наливкою, — помешать некому. Передонов привязал кота на веревку, — ошейник сделал из носового платка, — и повел в парикмахерскую. Кот дико мяукал, метался, упирался. Иногда в отчаянии бросался он на Передонова, но Передонов отстранял его палкою. Мальчишки толпою бежали сзади, гукали, хохотали. Прохожие останавливались. Из окон выглядывали на шум. Передонов угрюмо тянул кота за веревку, ничем не смущаясь. Привел-таки, — и сказал парикмахеру:
— Хозяин, кота побрей, да поглаже.
Мальчишки толпились у дверей снаружи, хохотали, кривлялись. Парикмахер обиделся, покраснел. Он сказал слегка дрожащим голосом:
— Извините, господин, мы этакими делами не занимаемся! И даже не приходилось видеть бритых котов. Это, должно быть, самая последняя мода, до нас еще не дошла.
Передонов слушал его в тупом недоумении. Он крикнул:
— Скажи — не умею, шарлатан.
И ушел, таща неистово мяукавшего кота. Дорогою он думал тоскливо, что везде, всегда, все над ним только смеются, никто не хочет ему помочь. Тоска теснила его грудь.
* * *
Передонов с Володиным и Рутиловым пришли в сад играть на биллиарде. Смущенный маркер объявил им:
— Нельзя-с играть сегодня, господа.
— Это почему? — злобно спросил Передонов: — нам, да нельзя!
— Так как, извините, а только что шаров нету, — сказал маркер.
— Проворонил, ворона, — послышался из-за перегородки грозный окрик буфетного содержателя.
Маркер вздрогнул, шевельнул вдруг покрасневшими ушами, — какое-то, словно заячье, движение, — и шепнул:
— Украли-с.
Передонов крикнул испуганно:
— Ну! кто украл?
— Неизвестно-с, — доложил маркер. — Ровно как никого не было, а вдруг, глядь, и шаров нету-с.