Чем больше генерал Рокоссовский узнавал о положении дел на Крымском фронте, тем грустнее ему становилось от полученных знаний. Фронта, наподобие Западного фронта под командованием генерала армии Жукова, к которому он привык и с которым сроднился за четыре месяца боев, в Крыму не было.
Был командующий фронтом, безвылазно сидящий в Керчи и были три армии, хорошо потрепанные в предыдущих боях, прочно застрявшие на узком пространстве суши под названием Ак-Монайские позиции, что отделяли Керченский полуостров от остальной территории Крыма. А между ними, в непрерывном движении находился заместитель наркома обороны товарищ Мехлис.
Будучи далеко неглупым человеком с обостренным чувством ответственности и различающий фальшь буквально по запаху, он не мог спокойно наблюдать за неудачами фронта, что преследовали его третий месяц подряд.
Успехи Красной Армии под Москвой и Ростовом-на-Дону, наглядно говорили, что врага можно бить, бить успешно и присланный в Крым в качестве толкача товарищ Мехлис, изо всех сил старался оправдать доверие вождя.
Стремительно начавшееся наступление в Крыму имело хорошие шансы, чтобы к выше перечисленным двум успешным контрнаступлениям добавит третье. Предпосылки к этому были, но медлительность и несогласованное действие сил десанта по преследованию противника привели к потере времени и возможности.
Не являясь военным человеком, армейский комиссар чувствовал, что силы врага ограничены, что его солдаты напуганы и нужно ещё одно небольшое усилие для одержания полной победы. Всего одно верное решение и враг будет вынужден оставить Крым, но как Мехлис не старался, ключ, что открывал немецкий замок так и не был найден, хотя все время был под рукой.
После падения Феодосии панические настроения в союзных немцам румынских войсках было так сильны, что Манштейн был вынужден отправлять для их укрепления своих солдат и офицеров. Один немецкий солдат командовал десятью румынскими солдатами, унтер-офицеры командовали взводами, а младшие офицеры ротами и батальонами.
Одновременно с этим среди самих немцев была проведена суровая воспитательная работа и в первую очередь она коснулась офицеров. Под угрозой смертной казни было запрещено оставлять позиции без приказа командования и судьба генералов Шпонека и Гимера, отданных под суд и приговоренных к расстрелу была очень наглядным примером.
Решительной рукой Манштейн навел железный порядок и когда, получив подкрепление Козлов, попытался прорваться к Симферополю и Джанкою у него ничего не получилось. Убыль солдат и офицеров была огромна. Чтобы спасти положение Манштейн отправил на фронт всех солдат из нестроевых подразделений и офицеров штаба.
Будь управление войсками более организовано и блистательный стратег, и лучший ум германской мысли попал бы в окружение но, к сожалению это не случилось. Авиационная поддержка была слабой, артиллеристы плохо координировали свою работу с запросами пехоты, а она в свою очередь не поддерживала действий танков. Благодаря этому часть огневых точек и опорные пункт обороны противника не были подавлены. Не имевшие поддержки танки, большей частью легкие, после прорыва передовой линии обороны оказывались легкой добычей противотанковых батарей, зенитных орудий и вооруженных гранатами солдат. Поэтому они несли неоправданные потери и отходили, а когда в бой вступала сама пехота, её останавливали при помощи пулеметов и заградительного огня из пушек и минометов.
Сумей комфронта отладить их совместные действия, и фронт был бы обязательно прорван. По своим силам Крымский фронт превосходил противника, но Козлов не сумел этого сделать. Он руководил своими войсками из штаба фронта, покидая его исключительно по требованию Мехлиса или Ставки.
Не зная реальной обстановки и руководствуясь плохо проверенными данными, Козлов не сумел выполнить директиву Ставки по снятию блокады с Севастополя и освобождению Крыма от немцев. Объясняя свои неудачи малым числом гаубичной артиллерии, большими потерями в живой силе, упорным сопротивлением врага и наступившей весенней распутицей, он постоянно просил Сталина прислать ему ещё одну дивизию или бригады, которая непременно сломает хребет 'фашистскому зверю' Манштейну.
Возможно, генерал-лейтенант Козлов со временем и стал бы неплохим полководцем, наберись он боевого опыта в более спокойной обстановке, где не было ни Манштейна, ни Мехлиса. Ведь не за красивые глаза он стал генерал-лейтенантом и комфронтом.
Но, увы. Весною сорок второго он был в Крыму. Где на него с одной стороны давил немецкий генерал-полковник пехоты, с другой советский армейский комиссар 1 ранга и в купе к этому, Ставка в лице несносного Сталина требовала отчета об использовании предоставленных ему сил и средств. Ну как не загрустить военному человеку.
Известие о своем снятии с поста командующего фронта Козлов встретил со смешенными чувствами. С одной стороны его терзала обида от снятия с поста, когда до победы над грозным Манштейном оставался шаг-другой. С другой стороны он был сильно рад, что избавляется от общества Мехлиса, которого он больше боялся, чем ненавидел.
- Посмотрим, насколько этого поляка хватит, прежде чем Мехлис его сломает - зло думал генерал, готовясь сдать дела новому комфронтом.
В том, что конфликт между ним и Мехлисом обязательно произойдет, никто из работников штаба не сомневался. Представитель Ставки не мог обойтись без советов и нравоучений, но умница Рокоссовский сразу по прибытию сумел направить кипучую энергию заместителя наркома в созидательное русло.
Встретившись с Мехлисом на аэродроме, Рокоссовский сразу заявил, что приехал сюда наступать. Что чем быстрее это произойдет, тем лучше и будет рад принять со стороны товарища армейского комиссара любую помощь, но сначала он хотел осмотреться и вникнуть в положение.
Одним словом, он сказал то, что и хотел услышать от него Мехлис. Однако там же на аэродроме, Рокоссовский показал представителю Ставки зубы. Представляя замнаркому группу прибывших с ним военных во главе с генералом Малининым, он обозначил его как нового начальника штаба фронта. В ответ Мехлис стал усиленно расхваливать нынешнего начштаба генерала Вечного, но комфронта остался при своем мнении. Ничуть не сомневаясь в способностях генерала Вечного, он заявил, что быстроты дела будет лучше, если он не будет тратить драгоценное время на притирку характеров и начнет работать с теми, кого он хорошо знает.
Видя настойчивость Рокоссовского, и помня содержание телеграммы Сталина, Мехлис не стал спорить с генералом в этом вопросе, справедливо полагая, что последнее слова в этом вопросе он всегда сможет оставить за собой.
Впрочем, эта размолвка быстро им забылась, поскольку уже через минуту армкомиссар был приятно удивлен. На вопрос, что он собирается делать, Рокоссовский сказал, что намерен принять дела у Козлова, доложить об этом в Ставку и засветло выехать в расположение 51-й армии генерала Львова. Так как именно ей предстоит нанести главный удар в предстоящем наступлении.
То, что вновь прибывший командующий не только неплохо ориентируется в обстановке Крымского и сам, без всякого давления рвется на передовую, серьезно повысило генерала в глазах Мехлиса. Он тут же предложил комфронту помощь и сопровождение его в поездке, и его предложение было с благодарностью принято.
Передача дел, произошла буднично, сухо, без каких-либо эмоций. Козлов ожидал, что Рокоссовский будет его расспрашивать, интересоваться, но тот лишь поблагодарил за работу, пожелал успехов на новом месте службы и с головой ушел в работу.
Представив штабным их нового начальника генерала Малинина, Рокоссовский оставил всю прибывшую с ним команду в Керчи т отбыл в 51-ю армию, взяв с собой одного лишь генерал-майора Казакова.
- Не будем подвергать немцев соблазну, одним ударом уничтожить новое руководство Крымского фронта - пошутил генерал, объясняя свои действия Мехлису, привыкшему передвигаться по передовой с большой свитой.
- Вы боитесь немцев? - немедленно поинтересовался Лев Захарович, для которого нахождение в ста метрах от передовой, когда можно было приблизиться на пятьдесят метров, было признаком трусости.
- Нет, - честно признался комиссару Рокоссовский, за плечами которого были два года внутренней тюрьмы НКВД, - просто я хочу выполнить обещание, данное мною товарищу Сталина разбить подлеца Манштейна.
Против такого поворота армкомиссар ничего не мог возразить и тема трусости развития не получила. К тому же, Рокоссовский попросил его дать характеристику командующим крымских армий и Мехлис с удовольствием занялся этим делом.
Ни один из трех командующих армий, по мнению Мехлиса не соответствовал занимаемой должности. Генералы Черняк и Колганов, по мнению посланца Сталина совершенно не понимали сущность современной войны, а генерал Львов проявлял излишнюю осторожность во время наступления.
Зная от генерала Северцева, что лежал вместе с Рокоссовским в госпитале, об особенностях характера Мехлиса, Константин Константинович не стал спорить с собеседником или пытаться заступить за своих армейских собратьев.
То, что он увидел за двое суток пребывания на передовой, глубоко потрясли генерала. Огромное количество войск было бессмысленно и бездумно напихано вдоль всей короткой полосы Крымского фронта, одним единым толстым поясом.
Без четкого разделения на передовые и главные рубежи обороны, без всякого намека на запасные рубежи обороны. Почти все соединения располагались совершенно открыто, без должного зенитного прикрытия, словно показывая временность своего положения на этом участке фронте и готовность идти вперед, вперед и вперед.
Эту неприглядную картину, ещё больше усугубляло то, что изготовившиеся к штурму войска находились в зоне поражения артиллерии противника. Для разгрома скопившихся вдоль фронта частей, немецким артиллеристам не нужно было менять позиции и подтягивать свои пушки к передовой. Будь такое положение войск при обороне Москвы, то столицу бы точно не удалось отстоять, и Новый год, советскому командованию пришлось бы встречать, где-нибудь под Казанью или Горьким.
Ничуть не порадовали генерала и те дивизии, что теперь находились в его подчинении. Около половины сил фронта составляли дивизии, сформированные в Закавказье, по национальному признаку. Грузинские, армянские, азербайджанские, сформированные ещё в двадцатых годах, они мало в чем изменились, хотя после переформирования в 1936 году получили армейские дивизионные номера.
Главной проблемой этих соединений заключалось не в плохой воинской подготовке или низкой дисциплине. Нет, славные дети гордого Кавказа были готовы драться за свою советскую Родину, главная трудность крылась в языке.
Так в 396-й дивизии в своем составе имела 553 русских, 10185 армян, азербайджанцев и грузин. Из всех их, более двух третий человек плохо или совсем не понимали русский язык, на котором отдавались команды, и происходило общение с другими военными соединениями фронта.
Столкнувшись с этой проблемой ещё в начале февральского наступления, Мехлис забросал Москву просьбами срочно прислать 15 тысяч 'славянского' пополнения, но просьба заместителя наркома была трудна выполнима. Ставка смогла перебросить в Крым лишь одну дивизию, сформированную на Кубани и на этом процесс встал, ибо 'некем было взять'. Фронты пытались наступать вдоль всей линии советско-германского противостояния, и перебросить требуемую Мехлисом замену было не так-то просто.
Основные так называемые 'славянские' дивизии находились в расположении армии генерала Львова, что нависла над левым флангом немецкой группировки. Это было удачное место для наступления, но после спешной замены стоявших там румынских соединений, прибывшей в Крым по личному распоряжению Гитлера 28-й егерской дивизией, Манштейну удалось стабилизировать фронт.
В двух других армиях Крымского фронта соотношение 'славян' и 'кавказцев' было неравномерно. Занимавшая центр фронта 47 армия генерала Колганова имела соотношение примерно пятьдесят на пятьдесят, тогда как в 44 армии генерал Черняка, 'туземные части' составляли почти две трети.
Не улучшило настроение генерала Рокоссовского и осмотр танковых бригад и батальонов, входящих в состав фронта. После неудачного наступления в феврале и марте, в исправном состоянии в них имелось всего пятьдесят восемь машин. Из которых КВ и Т-34 было всего девять машин, а остальные были легкими танками типа Т-60 и Т-26.
Благодаря нахрапистости и высокому положению Мехлиса, танковые войска фронта тонкой струйкой, но все же, начали пополняться боевыми машинами. В их числе были и средние и тяжелые танки, но даже этот факт не восполнял понесенные фронтом потери.
Когда же Рокоссовский поинтересовался состоянием авиации фронта, то узнал, что из шестнадцати авиационных соединений подчиненных фронту лишь только семь базируются в Крыму. Остальные находились на аэродромах Кубани из-за чего время их нахождения в воздухе, над местом боевых действий было сильно сокращено.
В общем, увиденная им картина, что называется в 'живую' картина, а не на бумаге не сильно обрадовала молодого генерала, а если быть точным, то совсем не порадовала. Однако пройдя через горнило горьких сражений под Ровно, Смоленском, Вязьмой и Москвой, Рокоссовский не собирался опускать руки и прятаться за причины. Ещё в первый день своей поездки на передовую, он 'брал на карандаш' выявленные недостатки и обдумывал способы их устранения.
Сразу после ознакомления,возвращаясь на машине, он вместе с Казаковым, что называется "прямо на коленке", набрасывал общий план своего доклада Сталину. Делалось это быстро и легко, благо Мехлис, находился в другой легковушке, вместе со своими политработниками.
Верный своему комиссарскому призванию, он использовал приезд нового комфронта для проведения политической накачки комсостава и бойцов соединений. С одной стороны приезд боевого генерала, героя обороны Москвы, присланного личным распоряжением Сталина, серьезно вдохновило рядовых и командиров, но с другой отнимало и без того малого времени бывшего в распоряжении Рокоссовского.
Положение было довольно щекотливым, но генерал сумел из него выйти с малыми потерями. Согласившись на время стать 'главным украшением стола', он поручил Казакову собрать нужные сведения, что тот с блеском и сделал.
Едва Рокоссовский переступил порог штаба фронта, как генерал Малинин, слегка волнуясь, доложил ему: - Звонил товарищ Сталин. Он просил связаться с ним сразу по прибытию.
Спустившись в просторный подвал, где располагался главный узел связи, Рокоссовский был приятно удивлен. Вместо привычного аппарата Бодо, по которому, из-за гарантии сохранения секретности большинство штабов фронта вели переговоры со Ставкой, на столе стояло несколько телефонов прямой связи со штабом Закавказского фонта, штабом Черноморского флота и конечно с Москвой. Присутствие заместителя наркома обороны обязывало.
- Здравствуйте товарищ Сталин - приветствовал вождя Рокоссовский, едва связь с Верховным Главнокомандующим была налажена.
- Здравствуйте товарищ Рокоссовский. Вы уже приступили к командованию фронтом и вникли в курс дела? Товарищ Мехлис вам помог? - голос в трубке звучал приглушенно, но он не помешал комфронту уловить скрытый подтекст в этом вопросе.
- Да, товарищ Сталин. Лев Захарович оказал неоценимую помощь в скорейшем понимании проблем фронта - заверил генерал, стараясь при этом не смотреть в сторону стоявшего рядом с ним Мехлиса. Зная взрывной характер представителя Ставки, он не хотел рисковать и быть неправильно понятым.
- Очень хорошо, - констатировал Сталин, - тогда скажите, когда вы намерены наступать? Манштейн опытный противник и каждый лишний день, подаренный ему вами, сверх того, что ему уже подарил товарищ Козлов, может дорого стоит нашим войскам.
- Мы все это прекрасно понимаем и полностью согласны. Я вижу главной задачей фронта только наступление, ибо оборона эта заведомый проигрыш, товарищ Сталин. По моему мнению, наступление возможно через две недели, не раньше - твердо заявил Рокоссовский, краем глаза уловив какое-то движение со стороны Мехлиса, но не обратил на него никакого внимания. Он разговаривал со Ставкой, лично с товарищем Сталиным и не нуждался ни в чьих советах и мнениях. Если представителю Ставки нужно высказать свое мнение, он свободно может сказать по параллельному аппарату.