Нейо Марш
Пролог
1
Не поворачивая головы, Рики осторожно скосил глаза на спинку маминого мольберта.
— А все-таки мне скучно, — объявил он.
— Потерпи еще немножко, милый, умоляю, и смотри на папу.
— Ладно уж. Ведь людям часто приходится делать скучные дела, правда, пап?
— Когда я позировал, — отозвался его отец, — мне было позволено смотреть на маму, поэтому мне не было скучно. Но скука бывает разная, — продолжал он, — так же, как бывают разные типы зануд. Их даже можно классифицировать.
— И к какому же типу ты бы отнес мистера Гарбеля? — спросила его жена, отступая на шаг от мольберта. — Рики, посмотри на папу еще хоть пять минут, а потом мы устроим перерыв, обещаю.
Рики нарочито тяжко вздохнул и уставился на отца.
— Ну, из того, что нам о нем известно, — сказал Аллейн, — он принадлежит к эпистолярному типу. Классический вариант. При встрече он непременно станет показывать тебе вещи, на которые, попадись они тебе в жизни, ты никогда бы не посмотрел. Снимки незнакомых людей. Заброшенные теплицы. Вырезки из газет. У него полно подобного хлама. Думаю, он носит его с собой и в первую же минуту разговора вываливает перед тобой, а ты только глазами хлопаешь и не знаешь, что сказать. Ты шевелишься, Рики.
— А разве пять минут не прошли?
— Нет, и никогда не пройдут, если ты будешь ерзать. Когда мистер Гарбель написал тебе в первый раз, Агата?
— Года полтора назад. Открытка пришла на Рождество. Всего я получила от него шесть писем и пять открыток. Последняя пришла сегодня утром. Тут я о нем и вспомнила.
— Пап, а кто такой мистер Гарбель?
— Один из маминых поклонников. Он живет в Приморских Альпах и пишет маме любовные письма.
— Почему?
— Потому что он уверен, что приходится маме четвероюродным братом. Но мне-то лучше знать…
— Что тебе лучше знать?
Зажав свободную кисточку в зубах, Трой невнятно пробурчала:
— Не двигайся, Рики. Умоляю!
— Ладно. Только пусть папа расскажет о мистере Гарбеле.
— Ну, он вдруг ни с того ни с сего прислал маме письмо, в котором написал, что дочь маминой двоюродной бабушки приходится ему троюродной сестрой и что маме, наверное, приятно будет знать, что он живет в Приморских Альпах в местечке под названием Роквиль. Он прислал карту Роквиля. Там была отмечена улица, где он живет, почему-то не указанная на карте, и рассказал, как редко он развлекается и ходит в гости.
— Скучновато ему живется.
— До того, что он написал в подробностях о еде, которую можно купить там и нельзя купить здесь, прислал маме номера газет с расписанием автобусов и замечаниями вроде: «Этот автобус я нахожу очень удобным и часто им пользуюсь. Он отходит от главной гостиницы каждые полчаса». Ты еще хочешь послушать про мистера Гарбеля?
— Если не пришло время для перерыва, то почему бы и не послушать.
— Мама ответила мистеру Гарбелю. Она написала, что ее очень заинтересовало его письмо.
— Правда, мама?
— Не могла же я быть невежливой, — пробормотала Трой и положила розовый мазок на верхнюю губу Рики на портрете.
— А он снова написал и прислал три использованных автобусных билета и один использованный билет на поезд.
— Мама собирает билетики?
— Мистер Гарбель полагал, что маме будет приятно увидеть билеты, проколотые кондукторами и контролерами специально для него. Он также прислал роскошные цветные открытки с видами Приморских Альп…
— Да-а?! Можно я возьму их себе?
— …на открытках были стрелочки, указывающие на то место, где стоит его дом, который не видно, потому что снимки слишком мелкие, и на дорогу, ведущую в дом, куда он иногда наведывается в гости. Только тот дом вообще не попал на открытку.
— Вроде картинки-загадки, да?
— Вроде. И он написал маме, как в пору своей молодости, когда он изучал химию в Кембридже, чуть было не познакомился с маминой двоюродной бабушкой, приходившейся ему троюродной теткой.
— Он взрыватель?
— Нет, он изучал другую химию. Когда он посылает маме подарки в виде использованных билетов и старых газет, он всегда делает приписку: «Посылает П. Е. Гарбель, улица Фиалок, Роквиль, миссис Агате Аллейн (урожденной Трой), дочери Стивена и Гарриет Трой (урожденной Бейнтон) и так далее…»
— Мам, это ведь о тебе, да?.. Ну, рассказывай дальше.
— Рики, — удивился отец, — неужели тебе интересно слушать про мистера Гарбеля?
— Да, мне нравится, — сказал Рики. — А про меня он писал?
— Не думаю.
— А про тебя?
— Он выразил предположение, что маме захочется прочитать мне некоторые отрывки из его писем.
— Мы можем поехать к нему?
— Да, — сказал Аллейн. — Думаю, у нас есть такая возможность.
Трой, оторвавшись от работы, изумленно глянула на мужа.
— Что ты такое говоришь? — воскликнула она.
— Мама, пять минут прошли? Точно прошли. Значит, мне можно слезть?
— Да, спасибо, мое солнышко. Ты вел себя потрясающе. Надо подумать, как тебя вознаградить.
— Например, поехать к мистеру Гарбелю.
— Боюсь, — сказала Трой, — папочка, бедняжка, сболтнул, не подумав.
— Ну тогда… Не прокатиться ли нам в Вавилон? — предложил Рики, искоса поглядев на отца.
— Ладно, — простонал Аллейн, изображая отчаяние. — Отлично. Прекрасно. Поехали!
Он одним махом усадил визжащего от радости Рики себе на плечи и ухватил его за лодыжки.
— Хорошая лошадка, — вопил Рики, похлопывая отца по щеке. — Гони в Вавилон без передышки!
Трой с нежностью взглянула на сына.
— Скажи няне, что я разрешила выдать тебе на ужин двойную порцию.
— А клубничного джема тоже двойную порцию?
— Если он остался…
— Класс! — обрадовался Рики и огласил комнату воплем голодного неандертальца. — Ветроногая лошадка! — прокричал он, родители дружно подхватили:
Сколько миль до Вавилона?
Сотня и еще десяток.
Доберусь ли засветло?
Доберешься запросто.
— Да! И домой вернешься! — вопил Рики, когда его галопом выносили из комнаты.
Трой прислушивалась, пока не стих грохот на лестнице, а затем взглянула на свою работу.
«Как я счастлива!» — подумала она, тут же всполошилась: «Надо постучать по дереву!» — и устыдилась собственной глупости. Она собрала кисти, сняла краску с волос надо лбом и пришла к более трезвой мысли: «Как мне повезло». В таком настроении ее застал вернувшийся Аллейн. Волосы у него были взъерошены, как у Рики, галстук болтался на плече.
— Можно посмотреть? — попросил он.
— Смотри, — разрешила Трой, вытиравшая кисти, — только ничего не говори.
Аллейн улыбнулся и подошел к мольберту. Трой нарисовала головку, которая, казалось, была соткана из света. Даже черные пряди кудрей выглядели так, словно были свиты из солнечных лучей. Это был скорее набросок, нежели законченное произведение, но набросок столь точный и выразительный, что дальнейшая обработка представлялась ненужной.
— Надо бы над ним еще поработать, — пробормотала Трой.
— В таком случае, — сказал Аллейн, — дай-ка я постучу по дереву.
Трой бросила на него быстрый благодарный взгляд:
— А что это ты говорил о поездке к мистеру Гарбелю?
— Я встречался с шефом сегодня утром. Он был исключительно мил, так он обычно ведет себя, когда собирается поручить тебе крайне неприятную работу. Но его предложение не показалось мне таким уж отвратительным. Как я понял, контрразведка и Сюрте что-то там затевают совместно с отделом по борьбе с наркотиками, и наши хотят командировать человека, свободно владеющего французским, для переговоров и небольшого расследования. Поскольку инициатива исходит от совершенно чуждой нам контрразведки, мы могли бы, как и прежде, ограничиться светской любезностью с твоей стороны и притворным безразличием с моей, но оказалось, что от того места, где должно проводиться расследование, до Роквиля — как бы не ошибиться — не более сотни миль.
— Невероятно! — воскликнула Трой. — По соседству с Гарбелем?
— Именно. Вот я и подумал: то война, то Рики был маленький, то моя жуткая работа… Мы ведь никогда не проводили отпуск вместе, да еще за границей. Няня уезжает на две недели в Ридинг. Почему бы вам с Рики не поехать со мной в Роквиль и не навестить мистера Гарбеля?
Трой явно обрадовалась, но возразила:
— Не можешь же ты выполнять сверхсекретное поручение контрразведки, таская за собой жену и ребенка. Это будет отдавать дилетантством. К тому же мы договаривались никогда не смешивать работу с отдыхом, Рори.
— В данном случае чем большим дилетантом я буду выглядеть, тем лучше. В Роквиле я ведь только остановлюсь, а расследование буду вести вне города, так что на самом деле нам не придется смешивать работу с отдыхом.
Трой соскребала краску с палитры.
— Мне страшно хочется поехать, — вздохнула она, — правда, не для того, чтобы познакомиться с мистером Гарбелем. Хотя как сказать. Все-таки мне неймется выяснить, действительно ли он такой невыносимый зануда. Прямо-таки убийственное стремление.
— Поддайся ему. Напиши Гарбелю, что приезжаешь. Можешь вложить в конверт автобусный билет от Путни до Фулхэм-роуд. Как ты обращаешься к нему? «Дорогой брат»?.. Между прочим, как его зовут?
— Понятия не имею. Для меня он просто П. Е. Гарбель. Он писал, что близкие люди называют его Пег[1], и, разумеется, не преминул скаламбурить: вот, мол, и он словно квадратный штырь в круглой дыре…
— Под дырой он подразумевает Роквиль?
— Видимо.
— Как ты думаешь, он работает?
— Не удивлюсь, если он пишет большой ученый труд о питьевой соде. Если так, то, вероятно, он попросит нас прочесть рукопись и высказать свое мнение.
— В любом случае нам придется с ним познакомиться. Да оставь ты палитру в покое и скажи твердо и определенно, что мы едем.
Трой вытерла руки о рабочий халат и сказала:
— Мы едем.
2
В собственном замке неподалеку от Роквиля мистер Оберон взглянул на погруженное в ночную тьму Средиземное море, туда, где лежали невидимые берега Северной Африки, а затем с благосклонной улыбкой обернулся к гостям.
— Я усматриваю добрый знак в том, что мы собрались здесь, — сказал он, — и объединил нас один общий возвышенный помысел. — Ничего низменного, суетного.
Он назвал всех гостей по именам, и голос его звучал так, словно он устроил перекличку в строю ангелов.
— Наша самая юная последовательница, — обратился он, сияя, к Джинни Тейлор. — Ее ждут необычайные, чудные открытия. Она стоит на пороге высшей радости. Да-да, я не оговорился, именно высшей радости. И Робин тоже.
Робин Херрингтон, наблюдавший за Джинни Тейлор, резко вскинул голову.
— Ах, молодость, молодость, — вздохнул мистер Оберон, то ли одобряя, то ли укоряя, и повернулся к остальным гостям, двум мужчинам и женщине. — Завидуем ли мы им? — спросил он и сам же ответил: — Нет! Наша жатва будет обильней. Ведь мы зрелые, опытные землепашцы, не так ли?
Доктор Баради, смуглый полный человек с умным лицом, взглянул на хозяина замка.
— Да, — сказал он, — именно что опытные и зрелые. А когда приедет Аннабелла? Вы, кажется, говорили, что она приезжает?
— Милая Аннабелла! — воскликнул мистер Оберон. — Да. Во вторник. Неожиданно.
— Ах, во вторник! — пробормотал Карбэри Гленд, разглядывая испачканные краской ногти. — Значит, у нее будет время отдохнуть и подготовиться к четверговым ритуалам.
— Милая Аннабелла! — с чувством подхватил доктор Баради.
Шестая гостья повернула помятое лицо к Джинни Тейлор и устремила на нее близорукий взгляд.
— Вы впервые здесь? — спросила она.
Джинни смотрела на мистера Оберона. Ее свежее хорошенькое личико несколько портил взгляд, в котором читались неуверенность, беспокойство и чуть ли не страх.
— Да, — ответила она. — Впервые.
— Неофитка, — промурлыкал доктор Баради.
— И вскоре станет жрицей, — добавил мистер Оберон. — В столь юном возрасте! Очень волнительно. — Он широко улыбнулся Джинни.
Беседу прервал звон разбитого стекла. Робин Херрингтон уронил стакан на мозаичный пол. Остатки коктейля образовали лужицу у ног мистера Оберона.
Мистер Оберон прервал извинения Робина.
— Нет, нет, — сказал он. — Это счастливый знак. Возможно, предвестие. Давайте будем считать это жертвенным возлиянием… Не пора ли нам отобедать?
Глава первая
Путешествие на юг
1
Аллейн приподнялся на локте и подставил циферблат часов под голубую лампочку над изголовьем. Двадцать минут шестого. Через час они будут в Роквиле.
Наверное, его разбудила внезапная тишина, наступившая, когда поезд остановился. Он напряженно прислушивался, но, за исключением шипения пара и хлопнувшей двери где-то в другом вагоне, все было тихо и спокойно.
В двухместном купе через стенку лениво переговаривались пассажиры. Один из них громко зевнул.
Аллейн решил, что они остановились в Дусвиле. И действительно, чей-то одинокий голос огласил ночь протяжным криком: «Ду-у-уевн-и-и-ль».
Локомотив снова зашипел. Тот же голос, видимо, продолжая прерванный разговор, крикнул по-французски: «Только не сегодня вечером. Ни в коем случае!» Ему в ответ в отдалении прозвучал смех. Голоса постепенно стихли, им на смену пришел самый характерный звук железнодорожных станций — стук молотка обходчика. Но и стальное постукивание постепенно замерло вдали.
Аллейн спустил длинные нога с полки и сполз на пол. Шторка на окне была задвинута неплотно. Аллейн заглянул в просвет и уперся взглядом в фрагмент рекламного плаката и часть туловища носильщика. В руке у носильщика была лампа. Лампа качнулась, колокольчик зазвенел, и поезд послушно лязгнул. Носильщика и плакат сменили ноги пассажиров, сошедших в Дусвиле, сваленный в кучу багаж, кусочек пустой платформы и череда убегающих назад пятен света. Затем все вновь погрузилось во тьму со смутными очертаниями скал и оливковых деревьев.
Поезд набрал скорость и завел свою привычную монотонную песенку: «Там-там — где-дом. Там-там — где-дом». Аллейн, старясь не шуметь, поднял штору. Поезд пересекал прибрежную часть долины. В лунном сиянии холмы и деревья казались совсем бледными, а скалы — мрачными и величественными. Крутая насыпь, словно ставня, скрыла вид за окном. За насыпью показалась деревня, и несколько секунд Аллейн смотрел в окно освещенной комнаты: мужчина, поглощавший завтрак, и женщина, наблюдавшая за ним. Что заставило их подняться в такую рань? Только что они были перед его глазами, близко и отчетливо, и вот уже пропали.
Он отвернулся от окна и подумал о Трой, так же, как и он, любившей путешествовать на поездах. Наверное, ей сейчас тоже не спится. Через двадцать минут он зайдет к ней. Трой ехала в соседнем одноместном купе. А пока Аллейн принялся одеваться, стараясь сохранять равновесие и устойчивость в этом маленьком, шумном и очень нестабильном мирке.
— Привет, — раздался из сумрака нижней полки тоненький неуверенный голосок. — Нам пора выходить?
— Привет, — ответил Аллейн. — Нет. Спи.
— У меня сна ни в одном глазу. Если честно, я почти всю ночь не спал.
Аллейн, искавший рубашку на ощупь, пошатнулся, оцарапал голень о край чемодана и беззвучно выругался.
— А что же тогда ты одеваешься? — не унимался голосок. — Мы ведь не выходим.
— Чтобы быть готовым, когда нужно будет выходить.
— Понятно, — сказал голосок. — Мама тоже готовится выходить?
— Пока нет.
— Почему?
— Рано еще.
— Она спит?
— Я не знаю, дружище.
— Тогда откуда ты знаешь, что она не готовится?
— На самом деле я этого не знаю. Я лишь надеюсь, что она спит.
— Почему?
— Хочу, чтобы она отдохнула, а если ты еще раз спросишь «почему», я не отвечу.
— Понятно. — Наступила пауза. Внизу тоненько хихикнули. — Почему? — спросил голосок.