— Проклятые защитнини животных, они слетелись как мухи на навоз. Лезут в мои владении, и полиция отказывается арестовать их, даже выставить прочь. Ей требуется, чтобы они на кого-нибудь напали. Эта страна превращается в черт знает что, если ты не можешь прекратить безобразие на собственной земле. Тоже мне, дом-крепость!
Охота была с самого начала неудачной. Борцы за права животных развернули свои плакаты и начали рассыпать по земле перец и семена аниса, пугая лошадей, сбивая со следа собак и доводя до бешенства охотников. Утро выдалось сырое, с моросящим дождем, собаки никак не могли взять след, вязли в густой деревенской грязи и не нашли ничего, кроме полуразложившейся дохлой кошки.
— И вы не могли выбросить их со своей земли? — спросил Лэндлесс.
— И мечтать не могу. Проникновение в чужие владения — не уголовное преступление, полиция знает это назубок. Вы можете вежливо попросить их следовать дальше, а они вас пошлют подальше. Троньте их пальцем, и вы окажетесь под судом по обвинению в применении насилия. Для защиты вашей собственности, черт бы их побрал!
— А я проучила одного из бандитов, — весело вставила принцесса. — Я увидела, что он заходит сзади моей лошади, и осадила ее назад. Ублюдок до смерти перепугался, когда увидел, что лошадь пятится прямо на него. Он отпрыгнул, поскользнулся и упал прямо в свежую конскую лепешну!
— Браво, Бини. Надеюсь, он наделал в штаны, — заметил Дэвид Квиллингтон. — А вы охотитесь, мистер Лэндлесс?
— Только в Сити.
— Тогда вам обязательно надо когда-нибудь попробовать. Вы увидите сельскую местность с ее лучшей стороны. Вам понравится.
Лэндлесс подумал, что вряд ли. Как раз ногда он приехал, возвращались отставшие охотники, выпачканные и промокшие, с красными чумазыми лицами. Представив себе разорванную на куски лисицу, ее разбросанные по земле и растоптанные консними копытами кишки, он подумал, что без такого удовольствия вполне может обойтись. Известно, что рожденные и выросшие среди каменных коробок дети, которых с малолетства окружали только разбитые уличные фонари и допотопные автомобили, питают наивную симпатию к сельской местности и ко всему, что в ней обитает. Зеленую Англию и пасторальные пейзажи в первый раз он увидел тольно тринадцатилетним школьником, когда его класс вывезли за город на экскурсию, и, сказать по правде, к лисице относился с безусловным обожанием и восхищением.
— Лисица — подлая тварь, — продолжал младший Квиллингтон, — она ворует цыплят, уток, нападает на новорожденных ягнят и даже на больных телят. Она роется в городских свалках и разносит заразу. Обвинять землевладельцев легко, но я уверяю вас, что без их усилий по охране сельской местности, по ее очистке от паразитов вроде лис, по восстановлению оград и изгородей, по охране лесов, в которых могут жить лисицы и укрываться фазаны, — и все это за их счет, — у этих демонстрантов было бы гораздо меньше природы, о защите которой можно нричать.
Лэндлесс обратил внимание на то, что сидевший на диване рядом с принцессой младший Квиллингтон был сдержан и в речах, и в питье, чего нельзя было сказать о его брате, который со стаканом в руке прислонился к камину работы Эдама.
— Под угрозой все, понимаете, все. Они топчут вашу землю, кричат, визжат, как дервиши, размахивают своими дурацкими плакатами и дуют в идиотские дудки, стараясь выгнать собак на оживленное шоссе и на железнодорожные рельсы. Даже когда дело доходит до ареста, какой-нибудь дурацкий магистрат проявляет к ним жалость. А меня считают паразитом только потому, что у меня есть земля, что моя семья веками обрабатывала ее, что она всю себя отдавала местной общине, что интересы этой общины она защищает в палате лордов, только потому, что я вложил в нее все свои силы и деньги и теперь у меня нет ничего, кроме счетов и писем из банка!
— Ни у кого теперь нет чувства меры, — согласилась принцесса. — Возьмите мою семью. Раньше она всегда пользовалась уважением, а теперь репортеров больше интересует то, что происходит в спальнях, а не в залах заседаний.
Лэндлесс обратил внимание на обмен взглядами между принцессой и младшим Квиллингтоном. Это был уже не первый обмен взглядами между ними. Вечер они начали, сидя на разных концах дивана, но их, похоже, тянуло друг к другу, словно магнитом.
— Совершенно верно, Бини. Они знают, что мы не можем защищать себя, и нападают совершенно безжалостно, — продолжил Мини со своего места у камина. — Ради того малого, что мы имеем, мы все потрудились в поте лица. Сейчас они прицепились к травле лисиц. Они нападают на землевладельцев, всячески принижают принцип наследования и следующим их шагом будет сраная республика. Нам пора объединиться и перестать всякий раз подставлять другую щеку.
Шарлотта допила свой стакан и протянула его младшему Квиллингтону, чтобы он вновь наполнил его.
— Но, Мини, я не могу это сделать, и никто из моего круга не может. Считается, что королевская семья — это клуб молчальников. — Она повернулась к Лэндлессу. — А что вы об этом думаете, Бенджамин?
— Я бизнесмен, а не политик, — скромно запротестовал было он, но потом передумал. Она предлагала ему шанс прорваться в замкнутый круг их интересов, и отвергать этот шанс не было никакого смысла. — Ну что ж, вот вам лекция из учебнина политики. Если министр желает высказаться, но находит, что неуместно делать это самому, он подыскивает ного-то, кто делает это за него. Соратника по парламентской фракции, видного бизнесмена, иногда даже газетного редактора. У вас есть друзья, и друзья влиятельные. Взять хотя бы присутствующего здесь лорда Квиллингтона, у которого место и голос в палате лордов.
— Мы жалкие рабы, подневольные гребцы на правительственной галере, вот кем нас все считают, — фыркнул Квиллингтон.
— А вы ими и будете, если не возвысите голос в свою защиту, — предупредил Лэндлесс.
— Все это похоже на заговор, — отозвался от стола с выпивкой брат Квиллингтона, — заговор против правительства.
— Ну и что? Терять вам нечего. Это лучше чем молча сносить оскорбления. Помните, что они пытались сделать с речью короля? Ваша очередь следующая.
— У меня давно чешутся руки на этого Урхарта, — пробормотал Квиллингтон в свой бокал.
— Пресса наверняка не скажет об этом ни слова, — прокомментировал его брат, передавая полный стакан принцессе. Их руки на автомобильном чехле были теперь совсем рядом.
— Кое-какая пресса скажет, — возразил Лэндлесс.
— Бенджамин, вы просто прелесть, — примирительно сказала Шарлотта, — но всех остальных больше интересует моя фотография с задранной ветром юбной, которая дает им возможность обсудить, где я покупала свои трусики.
Принцесса лукавит, подумал Лэндлесс. Прессу главным образом интересует, где она снимает, а не где покупает свои трусики.
— Журналистам нельзя оказывать слишком много почестей, — продолжал Мики, — особенно награждать их титулом лорда. Это туманит им мозги, и они начинают воображать о себе черт знает что.
Лэндлесс не чувствовал себя оскорбленным, наоборот, он видел, что они начинают медленно впускать его в свою среду, забывая о том, что он рожден в ином мире.
— Знаете, вы, возможно, правы, — продолжал Квиллингтон. — Единственное право, которое они нам оставили, — это поднимать шум в палате лордов, и теперь пришло время как следует им воспользоваться. А для тебя, Бини, и для королевской семьи пожалование титула лорда и принцип наследования — первая линия обороны.
— Если у вас есть что сказать, то я берусь довести это до сведения общественности, — предложил Лэндлесс. — Кан я это сделал в случае с рождественской речью короля.
— Мне кажется, Бини, что мы набрели на чертовски удачную идею, — сказал Квиллингтон. Он уже начинал чувствовать эту идею своей собственной. — Все, что ты хочешь сказать, я скажу за тебя. Если нороль не может сам обратиться н публике, за него могу сделать это я. Я могу обратиться к народу прямо из стен палаты лордов. Мы не должны позволить затыкать нам рот.
Он кивнул головой, одобряя то, что сказал.
— Жаль, что вы не остаетесь на ночь, Лэндлесс, — продолжил он. — Я хотел бы испытать на вас много других идей.
Разговор был окончен.
— Может быть, нак-нибудь в другой раз, а? Лэндлесс понял намек и взглянул на свои часы.
— Мне пора, — сказал он и поднялся, чтобы попрощаться с каждым из присутствующих.
Он с радостью вдохнул свежий воздух. Это было не его место и не его люди. Какими бы вежливыми они ни были и каким бы удачливым в своем деле ни был он, ему никогда не принадлежать к их кругу. Этого они не допустят. Он может купить себе место за обеденным столом, но купить доступ в клуб ему не позволят. Но он и не возражал. Это мир вчерашнего, а не завтрашнего дня. А на лошади, наверное, он выглядел бы вообще смехотворно. Оглянувшись назад на пороге, он увидел стоящего у камина хозяина, которому мерещились грядущие баталии в стенах палаты лордов. Смог он увидеть и принцессу с младшим Квиллингтоном, в предвкушении ухода чужака уже взявшихся на диване за руки. Если подождать, здесь родится немало историй для сенсационных статей. И подождать стоило.
В поисках адресата курьер палаты общин заглянул в мужской туалет. У него было срочное письмо для Тома Уортингтона, лейбористского депутата от тех, кого до закрытия шахт можно было назвать шахтерами Дербишира. Депутат гордился своим пролетарским происхождением, несмотря на то что уже больше двадцати лет не пачкал руки ничем, кроме чернил и кетчупа. Туалет нес на себе неистребимую печать викторианских времен — тонкой работы плитку и фарфоровые детали. Диссонировала тольно электрическая сушилка, под теплый воздух которой подставил руки Джереми Нолторп, пожилой и известный своим самодовольством член палаты общин от самодовольных графств центральной Англии.
— Вы, случайно, не видели мистера Уортингтона, сэр? — спросил курьер.
— Я тебе не Цезарь, дружон, и не могу делать два дела сразу, — небрежно бросил в ответ Колторп. — Поищи в одном из баров. Скорее всего, он где-нибудь на полу, под стойкой.
Курьер удалился, а Колторп подошел к умывальнику, где мыл руки единственный посетитель этого места Тим Стэмпер.
— Привет, Тимоти. Ну, и как тебе нравится руководить партией? Если хочешь знать мое мнение, у тебя отлично получается.
Стэмпер повернулся от умывальника и в знак признательности кивнул головой, но теплоты в этом его жесте не было. Колторп славился высокомерием и своими претензиями на роль местного лидера. Женился он на деньгах, но это лишь усиливало его пренебрежительность по отношению к бывшим агентам по продаже недвижимости. Идея бесклассового общества не могла рассчитывать на поддержку Колторпа, который всю свою жизнь только и делал, что убегал от нее.
— Я рад возможности спокойно поговорить с тобой, старина, — сказал Колторп с притворной улыбкой, краем глаза заглядывая в зеркало, чтобы еще раз убедиться, что в гулкой комнате они со Стэмпером были одни.
— Конфиденциально, как мужчина с мужчиной, — добавил он, пытаясь исподтишка заглянуть под дверцы набинон.
— Что у тебя на уме, Джереми? — спросил Стэмпер, припоминая, что за все годы пребывания в парламенте Колторп никогда не попадался ему на глаза чаще раза в день, да и то мимоходом.
— Моя леди. Стареет потихоньку, на следующий год ей будет семьдесят. И со здоровьем не ахти как. Она у меня бравая старушка, но помогать мне с моими избирателями ей все труднее: округ у меня порядочный, сорок три деревни, и объехать его не так легко, можешь мне поверить.
Он подошел к соседнему умывальнику и начал во второй раз мыть руки, пытаясь говорить доверительно, но явно не преуспевая в этом:
— Мне бы снять с нее хоть часть нагрузки, чтобы мы могли больше времени проводить вместе.
Он помолчал, обильно намыливая руки, словно это должно было подтвердить и его личную чистоплотность, и его глубокую заботу о жене. Ни то, ни другое не произвело ни малейшего впечатления на Стэмпера, который в качестве заместителя „главного хлыста" в свое время ознакомился с личным делом Колторпа, где упоминалось о его регулярных платежах некоей матери-одиночке, владелице бара в местном пабе.
— Сказать по правде, я подумываю о том, чтобы не баллотироваться на следующих выборах. Ради нее, разумеется. Но было бы чертовски жаль, если бы пропал даром весь накопленный за эти годы опыт. Вот бы найти.,, какой-нибудь способ, чтобы я мог и дальше приносить пользу, ну, ты понимаешь. Работать и дальше на пользу стране. И партии, само собой.
— Так чего же ты все-таки хочешь, Джереми? — спросил Стэмпер, уже отлично зная, куда клонит Колторп.
— Я готов к любым предложениям, но титул лорда был бы самым замечательным вариантом. Не для меня, разумеется, а для моей девочки. После всех этих лет это так много значило бы для нее. Особенно если… ну, ты понимаешь, ей, возможно, не так уж долго осталось бы и радоваться этому.
Играя в непринужденную, случайную беседу, Колторп продолжал плескать водой и брюки у него впереди стали совершенно мокрыми. Он понял, что выглядит идиотом, с силой закрутил оба крана и повернулся к Стэмперу. Манжеты у него тоже были мокрыми.
— Я могу рассчитывать на твою поддержку, Тим, поддержку партийной машины?
Отвернувшись от него, Стэмпер направился к электричесной сушилне. Ее громкое гудение вынудило Колторпа последовать за ним через всю комнату, а их обоих — повысить голос.
— До следующих выборов уходит в отставку довольно много депутатов, Джереми. Боюсь, многие из них захотят получить место в палате лордов.
— Я не стал бы просить это ради себя, исключительно ради жены. Я никогда не чурался трудной работы, не отлынивая, как некоторые другие.
— Последнее слово, разумеется, за Френсисом. Он перед нелегким выбором: ному отдать предпочтение.
— Я голосовал за Френсиса, — это была ложь, — и я буду верен ему.
— Действительно будешь? — бросил Стэмпер через плечо. — Верность он ценит выше всего.
— Клянусь. Все, что вы оба захотите. Можете на меня положиться.
Сушилка внезапно прекратила свое злобное верещание, и вдруг наступила благоговейная, почти как в церкви, тишина. Стэмпер повернулся к Колторпу и в упор, с расстояния в несколько дюймов, посмотрел ему в глаза.
— Мы действительно можем положиться на тебя, на твою верность, Джереми?
Колторп кивнул.
— Даже если речь зайдет о короле?
— О короле? — поперхнулся Колторп.
— Да, Джереми, о короле. Ты сам видел, как он раскачивает лодку, а Френсис боится, что этим дело не кончится. Дворец нуждается в напоминании, и очень твердом, о том, в чьих руках бразды правления.
— Но я не уверен…
— Верность, Джереми. Вот что отличает тех, кто получает от правительства желаемое, от тех, кто его не получает. Оно неприятно, это связанное с дворцом дело, но кто-то должен встать и защитить важные государственные принципы, которым грозит опасность. Сам понимаешь, Френсис этого сделать не может, во всяком случае, пока он формально не выбран премьер-министром. Это создало бы конституционный кризис, которого он ни в коем случае не желает. Избежать его можно только в одном случае: если найдется кто-то, кто не является министром, но обладает влиянием и авторитетом, — как ты, Джереми, — и кто напомнит дворцу и общественности, что поставлено на карту. Это самое малое из того, что Френсис мог бы ожидать от своего верного сторонника.
— Да, но… попасть в палату лордов ценой нападения на короля?
— Не нападения, а напоминания о высоких государственных принципах.
— Но ведь именно король назначает новых пэров…
— Исключительно по рекомендации премьер-министра. И король не может отклонить эту рекомендацию.
— Совсем как в „Алисе в стране чудес"…
— Как и многое из того, что говорят из дворца.
— Мне надо немного подумать.
— Подумать о своей верности? — Голос Стэмпера стал резким и обвиняющим. Его губы презрительно скривились, а в глазах появился отблесн адского огня. Не говоря больше ни слова, председатель партии повернулся на наблуках и направился прямо к выходу. Его рука уже лежала на отполированной латунной ручке двери, когда Колторп понял, что мечтаниям конец, если разговор будет прерван вот этой дверью.