Сержант скрылся в подъезде штаба, а Мишин снова уселся за стол. Вот бы такого, как Егорушкин!.. Но сержант — отпускник. Наверно, и документы уже заготовлены. Мишин взял телефонную трубку и попросил басовитого телефониста соединить с финчастью.
— Здравствуйте, товарищ майор. Капитан Мишин беспокоит. Сержанту Егорушкину проездные документы уже выписаны? Нет? Товарищ майор, пошлите, пожалуйста, Егорушкина ко мне. А документы пока не выписывайте: долго ли бланк заполнить! Нет-нет, товарищ майор. Поедет. Просто разговор есть один.
Через несколько минут в кабинет постучали.
— Да.
— Разрешите, товарищ капитан? Сержант Егорушкин прибыл по вашему приказанию.
— Здравствуйте, Егорушкин. — Мишин поднялся из-за стола, крепко пожал сержанту руку. — Садитесь. И учтите, не по приказанию, а по просьбе. Улавливаете?
Егорушкин сел.
— Пока не улавливаю, товарищ капитан.
— В отпуск?
— Так точно.
— Домой, в Феодосию?
— В Феодосию.
— Жара там, наверно, Егорушкин.
Сержант заулыбался:
— Да уж припекает.
Мишин не был дипломатом и поэтому сказал прямо:
— А что, если отложить отпуск?
— Отложить? — спросил сержант растерянно, лицо его сразу осунулось, и только улыбка еще не успела сойти, и казалось, будто она с чужого лица.
— Да вы не волнуйтесь, Егорушкин, — сказал Мишин и вздохнул. Уж кто-кто, а он-то понимал, что значит для солдата отпуск. — Не надолго отложить, на несколько дней. Тут такое дело… — И Мишин рассказал сержанту о задуманной высадке «нарушителей» с моря. Дело непростое. Нужны люди хорошо плавающие, выносливые и сметливые. Вот он, Мишин, и подумал о сержанте Егорушкине, поскольку тот вырос на Черном море, пловец отличный и вообще подходит по всем статьям. А отпуск… Что отпуск? И через несколько дней — тот же отпуск.
Сержант Егорушкин слушал внимательно, но лицо его оставалось при этом равнодушным, и Мишин никак не мог уловить, как тот относится к предложению.
Потом Егорушкин сказал:
— Конечно, вы можете приказать.
— Да не буду я приказывать, Егорушкин. В конце концов, что у нас, людей нет, что ли? Просто я подумал, хорошо бы в это дело Егорушкина. А девушка подождет.
— Какая девушка? — спросил сержант.
— Ваша. В Феодосии.
Егорушкин засмеялся:
— Моей девушке уже под шестьдесят, товарищ капитан. Мама у меня там.
— А мама сыну во всякое время рада. Написали уже?
— Написал. Но только точно день не сообщил. Граница. Мало ли что… — сказал Егорушкин серьезно и тотчас спросил: — А потом начальник мне отпуск не задробит?
— Да за что ж, Егорушкин?
— Мало ли… Вдруг какая осечка выйдет?
Мишин улыбнулся:
— Между прочим, операция так и называется: «Осечка». Только никакой осечки не будет, быть не должно.
Егорушкин в тот день в отпуск не поехал.
Мишин доложил начальнику, что «нарушители» подобраны. А на другое утро поехал на заставу, где предполагалось произвести высадку. Разумеется, по другим делам. Но мы-то с вами знаем истинную цель поездки!
4
Пока капитан Мишин занимается тайной рекогносцировкой на предполагаемом месте действия, позвольте вас познакомить еще с несколькими примечательными личностями. На всякий случай. Вдруг мы с ними ненароком встретимся где-нибудь в лесу или у моря! Тем более, что они — коллективные владельцы собаки по кличке Гром.
Самому старшему, Яну, от роду тринадцать лет. Волосы у него такие светлые, что издали кажутся седыми. И он такой тощий, что издали походит на движущийся километровый столб. А близко к нему вы не подойдете, потому что он ведет на поводке огромную собачищу. Рядом с ним, держась за тот же поводок, шагают: справа — Антоша, а слева — Дзинтра. Антоша смолисто-черный, кучерявый, смуглый до того, что сразу появляется желание потереть его хорошо намыленной мочалкой с водою погорячей. Только могу сказать заранее, что мойка эта ничего не изменит. Родители его — оседлые цыгане и передали сыну, согласно законам наследственности, все, что имели сами, включая живые плутовские глаза немыслимого лиловатого оттенка.
Дзинтра — девочка, она соответствует своему имени, поскольку «дзинтарс» по-русски значит «янтарь». Волосы у девочки янтарные, веснушки на лице, руках и ногах тоже янтарные. Только глаза серые. Впрочем, то, что Дзинтра — девочка, вам придется поверить на слово. Потому что отличить ее от приятелей совершенно невозможно. Стрижка у нее мальчишечья, одежда мальчишечья, движения и повадки тоже мальчишечьи.
Вся троица учится в шестом классе средней школы поселка, название которого останется неизвестным по причинам, не зависящим от автора. Могу только намекнуть, что поселок этот расположился в лесу, недалеко от Н-ской заставы, где сейчас находится капитан Мишин.
Итак, они ведут на поводке собаку по кличке Гром. Поэтому на всякий случай отойдем подальше. Гром из тех собак, с которыми лучше не связываться. Родители его служат на границе. И Гром, будучи выбракованным, еще неуклюжим пушистым щенком с полувисячими ушами был подарен Яну, Антоше и Дзинтре. И отнюдь не случайно. Если бы мы с вами осмелились подойти поближе, то увидели бы на закатанном рукаве рубашки Яна зеленый квадрат с майорской звездочкой в середине, самой настоящей, такой, какую носят на погонах старшие офицеры. Ян — начальник штаба ЮДП, юных друзей пограничников. И не улыбайтесь, пожалуйста, эту должность получить не легче, чем должность начальника любого другого штаба. Пожалуй, еще труднее. Потому что в войсках начальника штаба просто назначают приказом, а тут тебя должны избрать. Для этого нужно иметь крепкие кулаки и полное бесстрашие.
Вы не замечали, как поразительно собаки перенимают черты характера хозяев? Гром, здоровенный, серый с подпалинами пес не очень чистой породы, смел, как Ян, плутоват, как Антоша, и драчлив и непостоянен, как Дзинтра. Никогда не знаешь, что он выкинет. Особенно если где-нибудь поблизости кошка или учитель математики. Никто не мог понять, что Гром имеет против учителя математики. Только однажды, когда троица привела подросшего уже пса в школу и все уселись за парты, Гром вдруг зарычал, шерсть его поднялась дыбом, он бросился к двери и, как его ни уговаривали, категорически отказался впустить в класс учителя математики. Даже директор, с его властью и незыблемым авторитетом, ничего не мог поделать. Так урок и не состоялся.
Ребята воспитывали своего пса с невероятным упорством. Методичный Ян составил расписание собачьих уроков, предварительно посоветовавшись с пограничниками. Гром кое-чему уже научился: он не брал пищу из чужих рук, шел рядом, садился по приказу, умел ползти и очень легко находил спрятавшихся Яна, Антошу или Дзинтру. Отыскивать же иных людей ему просто еще не доводилось.
Сейчас, как вы догадываетесь, летние каникулы и знакомая уже вам троица выводит Грома на прогулку. Мы за ними не пойдем — познакомились на всякий случай, и достаточно. Вернемся лучше в отряд, тем более что и капитан Мишин вернулся, а нам никак нельзя упускать его из виду. С минуты на минуту он должен познакомить Лену с сержантом Егорушкиным.
5
Церемония знакомства была излишне официальной, но исключительно по вине капитана Мишина. Он привел Лену в свой кабинет, куда вскоре пришел и Егорушкин. Капитан сурово сдвинул брови и без улыбки, как бы подчеркивая служебную сухость момента, произнес:
— Прошу знакомиться, товарищи. Товарищ Мишина, сержант Егорушкин. Прошу садиться.
В течение всей беседы, которая длилась около часа, ни Лена, ни сержант Егорушкин не обратились друг к другу ни с одним вопросом, только изредка поглядывали не без любопытства, которое тщательно скрывали.
Были уточнены место и время высадки, экипировка, способ хранения суточного запаса продуктов, примерный маршрут и т. д. и т. п.
Потом, позвонив предварительно по телефону, капитан Мишин пригласил Лену и сержанта Егорушкина следовать за собой и представил их начальнику отряда полковнику Скачку.
Полковник был менее официален и разговаривал с молодыми людьми скорее как отец, нежели как начальник. Расспросил о здоровье, об успехах в плавании, дал несколько деловых советов и распрощался с ними. Егорушкин и Лена пожали друг другу руки и разошлись. Лена купаться, а Егорушкин примерять штатскую одежду.
Егорушкин был, как мы уже знаем, парнем рослым, и брюки и рубашка капитана Мишина оказались ему впору, вот только пиджак несколько жал под мышками. Мишин посоветовал сержанту двигаться осторожней, чтобы пиджак ненароком не лопнул по швам.
Егорушкин только вздохнул и, унося с собой одежду, подумал, что он так и не знает имени девушки, с которой предстоит путешествовать. Капитан называл ее официально «товарищ Мишина». А спросить ее имя Егорушкин постеснялся.
Теперь, чтобы не вдаваться в детали подготовки, в разные подробности и мелочи, без которых, как известно, не обходится ни одно предприятие, давайте терпеливо подождем ночи. А чтобы время не пропало даром, скажу несколько слов о границе.
В томе 18 от «Гравелатъ» до «Довенантъ» Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона с твердыми знаками, ижицей и ятью сказано: «Граница — черта, разделяющая два смежных владения». В томе 12 Большой Советской Энциклопедии от «Голубянки» до «Грозовки»: «Границы государственные — линии действительно обозначенные на земной поверхности или воображаемые (но обозначенные на карте), отделяющие территорию одного государства от территории других государств и от открытого моря».
Конечно, энциклопедические словари пишут ученые люди, и остается только уважать строгость и краткость их стиля.
Но для меня граница — самое удивительное место из всех, где довелось побывать. Граница — и покой, и настороженность, и размеренная будничность службы.
Вслушиваешься в тишину — а она складывается из шороха ветра в соснах, говора моря, движения реки, хруста песка. А ведь так тихо кругом!
Здесь не говорят «берег», а говорят «урез». Он тянется на много километров — тихий, песчаный, в плеске волн, в белых и розовых ракушках, в темных полосках выброшенной морем травы.
Стоишь на урезе лицом к синеве, глядишь в необозримую трепещущую даль и вдруг в какое-то мгновение подумаешь: а ведь это — граница. Край моей земли. А там, за синевой, «ничье» море и еще дальше — чужая земля. И окаменеет на мгновение сердце, и невольно начинаешь озираться, вглядываться в песок. А нет ли на нем отпечатков чужой ступни?
А потом улыбнешься: ведь этот песок просмотрен пядь за пядью прошедшим недавно нарядом. От солдатских зорких настороженных глаз не укроется даже крохотный птичий след. Солдаты свое дело знают!
И все-таки, возвращаясь на заставу, будешь глядеть по сторонам, вглядываться в тени сосен, вслушиваться в хруст сухих игл. Потому что, если попал на границу, сам становишься пограничником. Граница — это прежде всего состояние вечной готовности встретить врага лицом к лицу.
6
Но мы несколько отвлеклись, а уже смеркается. Пора на пограничный корабль.
Чувствуете, как его покачивает на волнах — мягко-мягко, с борта на борт? Это потому, что он идет вдоль побережья. Ходу часа на два с небольшим. Ночь коротка, поэтому вышли засветло. И только теперь небо померкло, лишь краешек его еще едва голубеет, и высыпали звезды, словно день пооборвался в пути, оставил на невидимых в темноте ветвях обрывки светящейся своей одежды, и вот они дрожат, переливаются, тронутые теплым ветром.
Капитан Мишин приказал Лене и Егорушкину поспать в матросском кубрике. Егорушкин спит. У солдат вообще удивительное свойство — засыпать в любое время суток и просыпаться бодрым в любую минуту.
А Лена взбудоражена, ей не уснуть. Она поднялась по узенькому трапу на палубу и всматривается в притихший черный берег, где то и дело вспыхивают лучи одиноких прожекторов, прокладывают в море дорожку ослепительной голубизны и шарят, перебирают волны.
Дежурный сигнальщик с любопытством поглядывает на нее сверху, с прожекторной площадки. И командир корабля, капитан-лейтенант, поглядывает на нее из рулевой рубки. Рядом с ним стоит капитан Мишин.
— Как зовут девушку?
Мишин обернулся. Увидел Лену. Нахмурился.
— Товарищ Мишина.
— Однофамилица?
— Сестра.
— Товарищ Мишина, — позвал капитан-лейтенант, — подымайтесь к нам в рубку.
Лена улыбнулась, прошла по палубе, нетвердо ступая.
— Впервые на корабле?
— Впервые.
— Нравится?
— Очень.
— Не укачивает?
— Нет-нет. А верно, что женщина на корабле приносит несчастье?
— Я не суеверен, — сказал капитан-лейтенант. — А вообще-то, да.
— А я слышала, что есть даже женщины-капитаны, — сказала Лена с вызовом.
— То — на судах, а это — корабль. Кораблем именуется военное судно. В отличие от гражданских, которые именуются просто судами.
— Спасибо за справку.
— Почему ты не спишь? — сердито спросил Мишин.
— Я же не прошла боевой и политической подготовки. Я могу уснуть только по собственному желанию. — Лена вздохнула и развела руками, дескать, что поделать! — Но я со временем научусь искусству засыпания. Я потренируюсь.
Матрос, стоявший у руля, фыркнул, сдерживая смешок.
— На румбе? — спросил строго капитан-лейтенант.
Матрос ответил.
— Так держать.
— Есть так держать!
Край неба погас. Стало темно.
— Капитан Мишин, — сказала Лена. — Они поймают нас прожектором еще в море. И встретят на берегу.
— Не поймают, — усмехнулся Мишин.
— Почему ты так уверен?
— Военная хитрость. Этот корабль проводит учение, и в связи с этим район моря, где он будет находиться, в течение сорока минут не будет освещен.
— А разве прожектора не светят когда захочется?
— На границе нет такого понятия «хочется — не хочется». На границе есть приказ.
— Извини, я такая безнадежно штатская!
— Подходим, — сказал капитан-лейтенант. Корабль замедлил ход. Матросы, словно бесплотные тени, метнулись на нос. Смолкли машины, корабль перестал дрожать, притих, и стало слышно, как плещутся о борт волны. Потом прогрохотала якорная цепь.
На палубу вышел Егорушкин.
— Готовьтесь, — сказал капитан-лейтенант. — Вода как парное молочко.
— Раздевайтесь, — кивнул Мишин. — Пойдете сначала на шлюпке. А там — вплавь. Выходить из моря только по руслу ручья. Ясно, товарищ сержант?
— Ясно, товарищ капитан.
Егорушкин снял пиджак и рубашку, сел на палубу, стал расшнуровывать ботинки.
— А ты чего? — спросил Мишин Лену.
Лена поежилась. Ей было почему-то неловко снимать платье при всех. Она чуть-чуть покусала нижнюю губу и скомандовала звонко:
— Всем отвернуться!
Мишин посмотрел на нее удивленно и отвернулся вместе со всеми.
Лена торопливо сняла платье и осталась в одном купальном костюме и босоножках.
— Можно наконец повернуться? — спросил насмешливо Мишин.
— Можно.
Матросы, увидев Лену, дружно вздохнули.
— Давайте платье и туфли, — сказал Егорушкин.
Лена скинула туфли и вместе с платьем отдала их Егорушкину. Тот всю одежду сунул в непромокаемый мешок, куда был уложен и сухой паек. Не ходить же лесными тропами в одних мокрых трусах или купальнике!
Было неприятно стоять на металлической холодной палубе, и Лена то и дело подымала то одну ногу, то другую, словно цапля.
Тем временем спустили шлюпку. Мишин сказал:
— Желаю успеха.
Лена и Егорушкин спрыгнули в шлюпку. Матросы по команде немолодого мичмана разобрали весла, и операция «Осечка» началась…
Черный берег надвигался. От него пахло морской травой и перегретыми за день соснами. Когда он придвинулся совсем близко, перестали грести. Мичман сказал шепотом:
— В воду. Давай.
Первым перевалился через корму Егорушкин, стараясь не плескаться, хотя у берега шумел легкий накат. Лена подала ему мешок, потом тоже соскользнула в море вперед ногами.
Мичман помахал им рукой, шлюпка стала удаляться и растворилась в ночи.