— Виташка. — Мальчик утер нос рукавом.
— А батя твой где?
— На фронте. Фашистов бьет!
— Цыц ты, окаянный! — крикнула Варвара, подбежала к Виташке и дала ему крепкий подзатыльник. — Марш на печку! Распустил губы-то!
Виташка надулся, но не заплакал. Засопел и молча полез на печку.
Варвара сердито посмотрела на Колю и снова занялась маленьким.
В это время вернулся Козич с большим новеньким бидоном в руках, поставил бидон возле двери.
Вот. Покупаю у тебя все молоко. Для ребятишек.
Коля оторопел.
— Почем продаешь?
— Как все.
— Ну и ладно. Я тебе еще по рублику лишнему дам на литр. Много ли у тебя его?
— Литров тридцать не то тридцать два, — соврал Коля, явно преувеличивая, чтобы запугать Козича цифрой.
— Ну и ладно, — сказал Козич. — Сейчас зима, не скиснет. А тебе тридцатка перепадет. Мне не жаль, бери!
— Да что вы, Тарас Иванович? И куда вам столько! Сколько надо, я отолью, — торопливо заговорил Коля.
— Ничего-о, — протяжно сказал Козич, — ребятишки выпьют. А ты куда же потащишься в такую вьюгу на рынок! Все беру. И с бидоном вместе. Вот. Забирай новый. А за это и жене моей записочку отнесешь.
— Не надо, Тарас Иванович! — жалобно сказал Коля. — Мне за тот бидон от бати влетит!
Козич ласково засмеялся.
Ну-ну, ладно, будь по-твоему. И вышел в сени.
«Что делать? — подумал Коля. — Молоко надо отвезти по адресу. Во что бы то ни стало! Что делать?»
Козич вернулся из сеней, таща Колин бидон.
— Варвара, перелей-ка.
— Не надо! — взмолился Коля.
Козич удивленно поднял брови.
— Ты ж на продажу привез?
— На продажу, — ответил Коля упавшим голосом.
— Вот я и купил. Давай поживей, Варвара. А я записочку жене напишу.
Козич начал считать деньги.
Варвара сняла крышку с нового бидона.
— Чистый?
— Чистый, чистый, — буркнул Козич.
Варвара сняла крышку с Колиного бидона, подняла его и наклонила. Струя молока звонко ударила в дно нового бидона. Коля побледнел и закусил губу.
Варвара заметила, как что-то продолговатое, темное мелькнуло в молоке и исчезло в горле нового бидона. Она удивленно подняла брови, скосила глаза на Колю и увидела его побледневшее напряженное лицо, закушенную губу. «Что-то здесь не то», — подумала Варвара. Она перелила молоко. Поставила пустой бидон на пол и выпрямилась.
— Хорошее молоко, — сказала она. — Вот тебе твой бидон.
Коля перевел дух.
— У нас в Вольке завсегда знатное молоко было. Сено хорошее, — сказал Козич. — На вот. — Он протянул Коле деньги и принялся за письмо.
В хате наступила тишина. Козич кончил писать, сложил листок и заклеил его жеваным хлебным мякишем.
— Держи. Отдай Елене. И привет передай. А повезешь еще молоко — милости прошу. Завсегда куплю.
— Спасибо, Тарас Иванович, — с трудом сказал Коля.
— Одевайся-ка.
— А может, я посижу немного, Тарас Иванович? С ребятишками поиграю. С Виташкой вот. На базар-то идти не надо, с молоком. Выручили вы меня.
Козич заулыбался.
— Что ж, погрейся. И я бы с тобой посидел, да идти надо.
В то зимнее утро, когда Коля Гайшик появился в Ивацевичах с бидоном молока, четверо мужчин шли заснеженной лесной тропой из поселка Житлин на юг.
Первым шагал парень в домашнем стеганом ватнике, в облезлом заячьем треухе и огромных валенках с коричневыми подметками. Можно было только удивляться, как он передвигает ноги! За плечами у парня болталась на толстой крученой веревке старая двустволка. У пояса на ремне висел охотничий нож с деревянной ручкой.
Парень то выбирался на тропу, то вдруг сворачивал на целину и двигался между деревьями, с трудом выдергивая из снега ноги и тяжело дыша.
Следом за ним шел товарищ Мартын в овчинном полушубке, кожаной с серым каракулем шапке и светлыми бурками на ногах. К ворсу бурок прилипли комочки снега, и бурки казались обшитыми бисером. Такой же бисер висел на усах товарища Мартына, и от этого обветренное лицо его казалось еще более темным.
За Мартыном следовал Алексей в зеленой немецкой шинели и неизменных комсоставских сапогах. На голове его красовалось что-то вроде папахи из рыжей мохнатой овчины. Такие можно увидеть только в кинофильме про горных чабанов. Шапку эту Алексей сшил себе сам и очень гордился ею.
Замыкающим был Сергей, одетый в теплую суконную куртку с коричневым цигейковым воротником. На ногах охотничьи высокие сапоги, с которыми он не хотел расстаться так же, как и Алексей со своими комсоставскими. Отвороты сапог были подняты. Огненные волосы Сергея покрывала все та же рыжая, видавшая виды кепочка. Только сейчас к ней были пришиты черные наушники.
Все четверо шли молча. Лишь Сергей изредка приглушенно чертыхался, когда приходилось сворачивать на целину, хотя ему было гораздо легче, чем идущим впереди. Собственно, и чертыхался-то Сергей не из-за трудности пути, а потому, что был недоволен собой.
Вчера вечером он и Алексей должны были встретиться с товарищем Мартыном в Житлине. Вышли из партизанского лагеря сразу после полудня, чтобы попасть на место встречи первыми и там поджидать товарища Мартына. А получилось наоборот. Товарищ Мартын прождал их полночи. А они в это время петляли лесом по пояс в снежных сугробах. Попросту говоря — заблудились. А когда под утро, да и то случайно, наткнулись на Житлин и отыскали нужную избу, товарищ Мартын, расспросив их, ядовито заметил:
— В трех соснах заплутались? Так ходить, то и воевать будет некогда!
Алексей обиделся:
— Мы ведь в чужом лесу. Я у себя бы на родине с закрытыми глазами дорогу нашел.
Товарищ Мартын сердито сдвинул брови:
— Лес вам не чужой… Не первый день живете. Пора бы знать. А нет — проводника возьмите. Ванюша! — позвал он.
Из темного угла появился парень в заячьем треухе.
— Вот, знакомьтесь. Еще осенью в отряд просился. Да больно парень тихий. Думал здесь в Житлине придержать, присмотреться. А он, видишь, набедокурил. Вез откуда-то сено домой на санях, а навстречу два немца. «Слезай, — говорят, — нам в другую сторону ехать». «Не слезу», — отвечает. Они его с саней! Так он вытащил из сена двустволку да в упор одного и другого! — товарищ Мартын засмеялся.
Ванюша переступил с ноги на ногу и опустил глаза.
— Вот я еще забыл спросить, Ванюша, какой дробью у себя двустволка была заряжена. Бекасинником?
Парень застенчиво улыбнулся:
— У меня не дробь… шматочки такие были. Сам делал.
— Шматочки?.. И порядочные?
— Ничего… На волков.
Все засмеялись. Товарищ Мартын похлопал парня по плечу.
Немцы-то живы?
— Не знаю. Я сразу утек…
— «Утек!» Хоть бы автоматы поотбирал.
— Так ведь их двое, а мне сколько времени надо, чтобы дробовик перезарядить. Ну я и утек.
Товарищ Мартын вздохнул.
— Трудно нам с дробовиками против их техники.
— Оружие надо добыть, — вставил Сергей.
— Вот и добудь, — усмехнулся товарищ Мартын.
— И добуду, — с вызовом ответил Сергей, но почувствовал, что не очень-то верит ему товарищ Мартын.
— Так вот, — сказал товарищ Мартын. — Прикрепляю тебя, Ванюша, к товарищам командирам в качестве проводника. В лесу не заплутаешься?
Ванюша застенчиво улыбнулся:
— Что вы…
— Вот и хорошо. Заряжай свое оружие шматочками — и в путь.
На рассвете они вчетвером вышли из деревни и направились напрямик через лес к партизанскому лагерю.
Сергей вспоминал этот разговор про оружие и сам себя чертыхал. Расхвастался: «Добуду!» Как будто так просто добыть оружие!
Вот и знакомая тропа — близко лагерь.
— Стой, кто идет? — окликнули их из-за заснеженных елей.
— Свои, — громко ответил Алексей.
На тропу вышел старик в большой, не по росту, шубе.
— Не признал? — спросил Алексей.
— Признал, товарищ командир, — старик кашлянул. — Это я для порядку окликнул. По дис-ци-пли-не!
Товарищ Мартын шел по лагерю, все внимательно осматривая и подмечая каждую мелочь. Рядом с ним шагал командир отряда Алексей, быстро, так, чтобы не заметил Мартын, поглядывая в ту же сторону, куда и он. Явно хотелось командиру, чтобы секретарю понравился лагерь.
Они шли по центральной «улице». Справа и слева на равных расстояниях друг от друга, скрытые под разлапистыми елями, виднелись землянки. Они были укрыты голубоватым снежным покровом, казались просто большими сугробами, из которых, как самоварные, торчали жестяные трубы. Сейчас, днем, трубы не дымили. Печи разрешалось топить только с наступлением темноты, чтобы дымом не выдать место расположения лагеря. Постоянные дежурные наблюдали за небом. Стоило появиться над лесом вражескому самолету, тотчас раздавался звенящий на морозе голос:
— Воздух!
И все в лагере замирало. Ни одно движение не должно было выдать лагерь врагу. Маскировка — первый закон партизанского лагеря.
В одной из землянок совсем по-мирному заливался баян. Звонкий девичий голос выводил одну за другой частушки. Голос был веселым, а частушки грустными:
Я не знала, что на елочке
Иголочки растут,
Я не знала, что миленочку
Винтовочку дадут.
Товарищ Мартын остановился и слушал, чуть склонив голову на бок.
Я не думала с миленочком
Разлуку получить,
Но проклятая Германия
Сумела разлучить.
Мартын нахмурился. Алексей, подметив перемену в лице Мартына, сердито буркнул: «Санчасть называется» — и пошел к землянке.
Мартын остановил его, тронув за рукав.
Ты, германец, ты, германец,
Разлучил с залеточкой.
Его взяли на войну,
Я стала сироточкой!
Алексей остановился и в недоумении смотрел на товарища Мартына. А девичий голос все выводил задорно, вторя переборам гармошки:
Не судите вы меня
За веселость за мою:
Я не с радости танцую,
Не от радости пою.
— Понял? — тяжело вздохнув, сказал товарищ Мартын и взглянул на Алексея. — Санчасть, говоришь? А ну зайдем.
Они спустились по ступенькам вниз, открыли тяжко скрипнувшую дверь и пошли в землянку. Здесь царил полумрак, только сквозь маленькое оконце пробивался тусклый свет. Музыка оборвалась. Кто-то в землянке зашевелился, но кто — не разобрать, уж очень резким был переход от сверкающего снега к сумраку землянки.
С минуту стояли молча. Потом, когда глаза привыкли, товарищ Мартын заметил двух девушек и парня с баяном. Парень был в расстегнутом городском пальто, под которым виднелся пестрый галстук. На голове — лихо заломлена светлая фетровая шляпа.
Обе девушки были в ватниках и серых платках. Одежда делала их похожими друг на друга, несмотря на то, что одна была худенькая и черноглазая, а другая светлоглазая и круглолицая.
— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался Мартын. — Здесь, стало быть, санчасть?
— Так точно, медико-санитарная служба. Лазарет, — бойко ответил парень, и при этом баян в его руках тоненько пискнул.
— А ты что ж, Петрусь, заболел? — грозно спросил Алексей.
— Здоров, — сказал гармонист и притворно плюнул. — Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
Девушки в один голос хихикнули.
— А вы здесь хозяйки? — спросил Мартын.
— Наша медицина, — буркнул Алексей. — Это вот, — он кивнул на черноглазую, — Наталья Захаренок, почти фельдшер. Правда, ветеринарный. А Вера назначена санитаркой. Специального образования не имеет, но девушка смышленая. — Алексей обернулся к Петрусю. — Ты чего здесь околачиваешься, раз здоров?
— Греемся. Так сказать, художественная самодеятельность. Очень даже приличный вид развлечения.
Товарищ Мартын присел на нары возле железной печурки.
— А чего это частушки у вас такие грустные? Другие можете?
— Можем, — ответила Вера.
— А ну-ка.
Девушки пошептались. Потом Вера кивнула гармонисту. На лице у Петруся появилось выражение равнодушия. Он склонил голову направо, беззвучно потрогал пуговки баяна, замер на мгновенье и вдруг растянул меха. Пальцы стремительно побежали по ладам, и в землянке стало тесно от широких, замысловатых переборов, наполнивших ее всю от крошечного оконца до железной печурки.
Девушки прислушались и дружно запели:
Ой, на улице туман,
Полное затмение.
Глянул Гитлер на Москву
И лишился зрения.
Партизанские отряды
Бьют фашистов из засады.
Ни дороги, ни пути,
Ни проехать, ни пройти.
Хороша наша гармошка,
Золотые голоса.
Немцы нос боятся сунуть
В партизанские леса.
Пока девушки пели, оставшиеся возле землянки Сергей и Ванюша настороженно приглядывались друг к другу.
Сергей прищурил глаза и подозрительно спросил:
— А ты, парень, собственно, откуда дорогу в наш лагерь знаешь?
— Знаю… — уклончиво ответил Ванюша.
— Бывал здесь?
— Не был.
— А откуда ж все-таки знаешь?
Ванюша только пожал плечами.
— Та-ак, — протянул Сергей, — ты что же, всегда такой разговорчивый?
Ванюша промолчал.
Из землянки донеслось:
У моста большой дороги
Был немецкий часовой,
А теперь остались ноги
Да прическа с головой.
— Слушай, парень, ты все здешние места так же знаешь?
Ванюша кивнул. Сергей посмотрел на него пристально и испытующе. Потом спросил:
— Пойдешь со мной?
— Куда?
— В разведку. Оружие добывать.
Парень ответил не сразу. Посмотрел зачем-то на вершины елей.
— Ну? — нетерпеливо спросил Сергей. — Пойдем вдвоем.
Мой миленочек хороший,
Некрасив, зато богат!
Носит валенки, калоши,
Пистолет и автомат.
Сергей подмигнул Ванюше и улыбнулся.
Партизан такой хороший,
Партизан такой атлёт:
На боку несет гранаты,
За плечами пулемет.
— Слышал? Вот как про нас поют, а у нас — дробовичок. Исправиться надо Понятно?
— Понятно, — сказал Ванюша и улыбнулся.
Вечером Сергею и Ванюше разрешено было идти в разведку.
Разведчики улеглись рядом на нарах возле изрядно раскалившейся печки. Было приятно лежать вот так, без курток и шапок, разувшись. Жар, идущий от печки, размаривал, клонило ко сну.
— Ты как насчет выдержки? — спросил Сергей шепотком, чтобы не тревожить сон соседей.
— Не знаю.
— Вот если прикажут тебе стоять на месте и не двигаться, что бы ни случилось, пока условного знака не дам, что будешь делать?
— Стоять…
— А ежели на меня фрицы нападут?
— Подмогну.
— Без сигнала?
— Так ведь нападают же…
— А что ж, я по-твоему сам не вижу, что нападают? Ты себе стой и жди сигнала. Может, я нарочно так сделал, чтоб они на меня напали. Я, может, и вид делаю, что их не замечаю. Пусть подойдут поближе. Понимаешь?