К. распечатал несколько цветных изображений Пушкина, и С. снова у экрана. Выбирает и ставит «Бараку».
— Я в магазин, — говорит К. — Надо корма купить Шельме. Кому-нибудь что-нибудь надо?
Отрицательно мотаем головой.
С. закрывает дверь. Начинается «Барака» с тех же картин, что и «Койяанискаци».
Картинка более живая, цвета ярче. Камера идет по коридорам храма. Узоры на дверях наплывают на комнату, образуя мозаику вокруг монитора. Это словно смотреть в калейдоскоп, в центре которого находишься ты сам. Ты открываешь все эти двери, проходишь по всем этим коридорам. Ты внутри, а твой глаз — камера.
Музыка удивительным, очень комфортным образом сочетается с ландшафтами.
Я постигаю что-то важное. Что-то заключенное в центре мироздания. Какую-то простую и вместе с тем основополагающую истину. Еще секунда — и я пойму ее, схвачу ее.
Надо отогнать это ощущение. Вспоминаю историю про банан.
История такая. Друг К. в порыве открывшейся посреди кислотного трипа истины записал ее на листке. Наутро К. обнаружил листок. На нем было: «Банан крут. Но кожура толще».
С. сидит, поджав под себя ноги, и молчит. Хочется говорить, делиться с ним своими ощущениями. Но что-то мешает, какой-то странный и до этого неизвестный барьер. Быть может, все дело в К., ведь раньше такой проблемы не возникало.
К. тем временем вернулся из магазина, наполнил миску собаке, нарезал фрукты на кухне и принес в комнату на большом подносе вместе с другой снедью.
С. берется за соломку.
— Попробуй, — говорит он. — Кристаллики соли интересно перекатываются на языке.
Пробую. Соль очень приятная на вкус. Не выразить словами. Она плавно растворяется в слюне и впитывается в стенки. Все это очень ощутимо. Аж скулы сводит.
Но гораздо интереснее просто грызть соломку. Надкусывать, чувствовать, как палочка крошится во рту, как крошки острыми краями царапают язык, щеки. Как медленно теряют они свою твердость.
Говорю об этом С., но его, видимо, больше занимают крупицы соли. И здесь разделение — он по другую сторону.
С яблоком происходит та же метаморфоза. Оно сочное, брызжущее сладковатым соком на стенки ротовой полости. Надкусывать, пережевывать его доставляет удовольствие, граничащее с экстазом.
— Вот-вот, ребятки. О чем я и говорю. Сейчас кислота разъест вам все мозги.
Хм, странно. Разъест мозги… Белая розетка. Фруктовый коктейль. Апельсиновый сок. Тесты Кизи.
«Барака» завершается сценой наскальной живописи, показанной в начале фильма. Замечаю:
— Похоже, режиссер снял еще один с Койяанискаци». Понял это и решил разбавить другими кадрами.
У Пушкина проявляется лицо. К. работает с вдохновением, периодически высовывая язык.
Половина шестого. За окном медленно светлеет небо. Скоро оно станет бирюзовым, приятный во всех отношениях цвет.
К. отвлекается от бюста и присаживается скручивать самокрутку.
— Это твоя девушка тебя провожала? Ну, когда мы подъехали, — спрашивает он.
— Да, это она.
К чему этот вопрос?
Шельма наелась и снова запрыгнула на диван, улеглась рядом с рукой, посмотрела укоряющим взглядом и вновь принялась за руку.
По кругу курим косяк. Какой он за сегодняшнюю ночь?
С. ставит видео «Jefferson Airplane» 1968 года Группа выступает на крыше здания. Судя по архитектуре, людям и такси — где-то в Нью-Йорке. Но что-то не так. Музыка чудо как хороша. Напоминает современный desert rock. Да даже круче! Нет, определенно здесь что-то не то.
— Смотри, как снято, — говорю. — Какие современные движения камерой!
Жду реакции, но, кажется, этого больше никто не замечает.
— У них и Бонэм на барабанах. Может, это сборное выступление. Или он заменил заболевшего барабанщика.
— Может, — только и отвечает С.
Смотрю на него, он полностью ушел в видео. Сидит прямо напротив монитора, подобрав под себя ноги.
Ну-ка ну-ка. Люди на видео будто вырезаны и вклеены. Они выходят на зрителя из экрана. Фон приклеен к стене, а музыканты — наоборот, свободно перемещаются в пространстве.
Вот и Полански за спинами музыкантов прошел. Так снято, будто мимоходом задет объективом камеры. А на самом деле вырезан и вклеен.
— Точно! Это современное видео, стилизованное под шестидесятые. Со всеми атрибутами того времени. Вон и Полански там. А музыка выдает — она с современным драйвом.
С. пожимает плечами.
Видео заканчивается.
— Ну надо же, — говорю.
Встаю, начинаю ходить по комнате.
— Видел там Поланского? Как круто сделали, а я уже было поверил. И Бонем за установкой. Типа, кто знает, тот поймет. Тонкий намек для своих. А ведь это всего за год до убийства Шэрон Тэйт Мэнсоном.
Перекрываю словесный фонтан. Останавливаюсь посреди комнаты, раскидываю руки и говорю:
— Вот скажи мне, как в таком состоянии можно кого-то убить?
Но стоило этой мысли прозвучать, идея убийства больше не кажется такой абсурдной. Внезапно возникает желание схватить нож и кого-нибудь зарезать. Но не от ненависти, скорее от любви. Нет, не так. От неодолимого желания показать этот мир своими глазами, но полного поражения в такой попытке.
Иду в туалет.
Здесь хорошо, уютно. Мягкая подсветка идет снизу, откуда-то из-за унитаза. Тростник на красных стенах. Застекленные трубы коммуникаций. Иероглиф.
Выхожу.
Верхний карман сумки, с которой пришел, открыт.
Вспоминаю, что доставал оттуда салфетку с кусочками сахара.
А ключи? Ключи же все время были здесь, в коридоре, в зеленой куртке «Adidas Original».
Растяпа! Бросаюсь к куртке, ощупываю карманы. Ключи на месте. Достаю. Стальной отблеск. Но ведь с них могли сделать оттиск, пока я сидел в комнате.
Так, спокойно. Главное сейчас — не выдать своих догадок. Надо как ни в чем не бывало вернуться в комнату, сесть и все хорошенько обдумать.
Так, а теперь думай. Ты сидел здесь, они пришли. Рыжий сразу не понравился. Глазки бегают. На что они живут? На музыку?
— С., на что те ребята живут? Рыжий, например.
С. медленно (слишком медленно!) поворачивается, лицо пунцовое. Что с ним? Боится чего-то?
— Ну, он сайт вот за ночь написал.
Неубедительно говорит. Врет? Или не знает просто?..
Так, хорошо. Потом они поднялись и пошли на выход.
Сколько они времени провели в коридоре, когда прощались? Достаточно, чтобы провернуть дело с ключами.
Надо спросить, куда они пошли. Ответ меня успокоит. Если они пошли писать музыку, то все ок. А если С. соврет, я сразу это замечу. Но тогда я раскрою их замысел. Они будут знать, что я знаю. Нет, так нельзя. Надо аккуратней.
Хорошо. Они сделали оттиски. Дальше что? Поехали ко мне домой! Там же никого, кроме сестры, а она совсем беспомощна. Они же наркоманы. Что Хантер Томпсон говорил? Можно повернуться спиной к человеку, но никогда к наркоману. Для них нет ничего святого, они ничем не побрезгают.
Чтобы хоть как-то унять дрожь, иду в ванную. Умываю лицо. Проходит К.
— Ну как, помогает? Меня обычно успокаивает.
Успокаивает? Значит, он знает что-то, что должно меня взволновать.
Вода действительно приятная, бархатная.
Возвращаюсь в комнату. Начинаю расхаживать по ней.
Замечаю, рядом с «Портретом Дориана Грея» нет пистолета.
К. отдал ствол этим двум наркоманам. Он выводил его из строя, чтобы те что-нибудь не выкинули. А сейчас они у меня дома с пистолетом и моей сестрой…
Высота потолка. К. спрашивал про высоту потолка. Они хотят проникнуть через окно. Конечно же! У них все спланировано. Там же везде камеры. Они заранее подготовились. А высота потолка им нужна, чтобы не ошибиться квартирами.
Надо срочно позвонить сестре. Половина седьмого. Дождусь семи и позвоню ей, разбужу на работу.
А вопросы о М., моей подруге? Они ее хотят похитить. Или изнасиловать? Изнасиловать. Боже, как я сразу не догадался. Они хотят ею обладать. Там терлись какие-то типы возле места, где меня подобрали. Стоп. Она ведь написала, как только дошла до дома. Но ведь ее могли заставить. Они хотят отобрать у меня все разом.
Все это шутовство с кислотой, амфетаминами и гашишем служит одной цели — одурманить меня. Отключить мозги, чтобы я не мог соображать.
Вот и С. сидит хмурый. Он точно знает правду, оттого и не смотрит мне в глаза.
— С., все в порядке?
— Да-да, все хорошо.
Не верю. Неужели и ты, Брут? Ты впутан в это дело. Ну конечно! Почему я только сейчас до этого дошел? Его заставили. Только он один знает, где я живу. Он знает все обо мне. Не доверяй никому. Ему ведь тоже нужны деньги. Он не работает, а мать, наверное, больше не присылает денег. Стоп! Он же недавно у меня просил тысячи две-три в долг. И ты, Брут!
Ладно К. Его еще можно понять, я ему никто. Но ты! Я тебе доверял, мы с тобой вместе в Сибири месяц отжили.
И Шельма. Она ведь так смотрела, будто хотела сказать: «Эх ты! Прошляпил ты свое счастье. Как тебя просто надуть». Говорят, собаки обладают особым чутьем на такие вещи. И лижет она руку неспроста.
Хорошо-хорошо, попытаюсь сосредоточиться и расставить все по местам. Хватит прыгать!
Факты, нужны только факты.
Что я знаю о К.: он сделал крест для местной церкви небольшого сибирского городка У. и в 33 года нес его через весь город.
Но чем К. зарабатывает? Неужели только этими безделушками-поделками? Нельзя сейчас на это прожить. Он ведь торгует наркотиками. Такие люди опасны, а ты доверился ему, совсем его не зная. Все подсказки были перед глазами, он будто играл с тобой. И пистолет, и продажа амфетамина… Амфетамин! Это была плата за услуги тем наркоманам. Помнишь, какие у них были глаза, когда К. передавал голубой пакетик? Алчущие, жадные. Им не терпелось употребить. Такие пойдут на что угодно. Вся эта сцена с «музыкой»… ловко им удалось затуманить мозги.
К. — мозг операции. Он задумал это все. Он держит связь с ними, поэтому выходит часто, поэтому все эти вопросы невпопад.
Он выходил на улицу и что-то им передал. Но что? Ствол? Ключи?.. Он же мастер, для него изготовить копию ключей — плевое дело. Сколько его не было с нами? Достаточно. Течению времени под ЛСД не доверяй.
А может, это все из-за ограбления? Они пошли на дело. Я отрубился под кислотой. Ведь столько времени прошло, а я не знаю, чем занимался. Только два фильма посмотрел. Они грабанули кого-то, а меня хотят ко всему этому примазать. Я ведь под наркотой, я ничего не могу сказать против. Мои показания будут аннулированы после анализа мочи. Боже, какой во мне сейчас коктейль!
Стоп! Ни фига не ради ограбления меня накачали. Все эти миленькие розеточки с коктейлями, фруктики на подносике — все это призвано было успокоить меня. Ослепить. А сами они…
О боже!
Они проникли в мой дом, изнасиловали мою сестру, вынесли из дома все ценное, а быть может, все еще там. Они не знают, что сделать с М. А я ничего не могу сделать. Потому что если пойду в полицию, то меня самого загребут. Я ведь наркоман. Они все предусмотрели.
— Пойдем прогуляемся, — предлагает К. — Это вам сейчас будет полезно.
Он все прочел на моем лице и сейчас передаст тем наркоманам. Не надо было так вышагивать по комнате. Балда!
Улучив момент, говорю С.:
— Кажется, я подсел на измену.
И рассказываю ему про Мэнсона, про ключи, про отблеск. Рассказываю, а сам смеюсь.
Становится легче. Или нет?
— Знаешь, какой один из самых популярных вопросов гуглу? — отвечает С.
— Нет.
— «Как сделать так, чтобы меня отпустило, пожалуйста?»
Хорошая попытка увести разговор от темы. Но надо кое-что уточнить. Так надежнее.
— По сколько П. покупал товар?
— Двенадцать штук за все. Привезет в Е., продаст по тройной цене.
Звучит хорошо, но как-то неубедительно говорит. Недостаточно уверенно, интонация не та. Уточнить.
— А они правда поехали репетировать? И где у них точка?
— Да здесь недалеко. Пошли уже прогуляемся. Тебе это точно нужно.
Выходим на улицу. Бирюзовое небо. Люди спешат на работу. Накрапывает дождь.
Впереди бежит Шельма, чуть поодаль идут К. и С.
Отстаю, звоню сестре.
— Алло. — Голос сонный.
— Вставай, тебе пора на работу.
— Да-да, — снова сонно.
Голос какой-то странный. С хрипотцой. Последствия сегодняшней ночи?..
Начинает знобить.
Единственное, что успокаивает, это дождь. Он мелкий, почти пыль, туман. Его капли ложатся на лицо. Они охлаждают воспаленный мозг, разгоряченное лихорадкой паранойи тело.
Прогуливаемся по зеленой полосе, разделяющей проспект Маршала Новикова. Над головой линии электропередач, протянутые, словно жилы, сквозь тело спального района. По проводам течет отравленная кровь, питающая город. Под ногами мокрая трава. «Adidas Original Center» быстро намокают, они из замши. Но на это не обращаешь никакого внимания. Ведь трава такая зеленая. Мокрая, сочная, яркая. Такой цвет, что не хочется отводить глаз. И он так хорошо сочетается с цветом куртки.
В одном из дворов находим площадку с уличными тренажерами. Они окрашены в дикие желто-сине-красные цвета. К. и С. залипают и стараются опробовать каждый.
— Странноватое, наверное, зрелище со стороны — трое взрослых мужиков с собакой в семь часов утра на площадке со спортивными снарядами посреди спального района.
— Ты должен попробовать, — говорит С. — Вставай сюда.
Пробуем тренажер для совместной ходьбы.
Быстро слезаю.
— Чего-то я реально на измену подсел. С., скажи, что все в порядке.
С. слезает с тренажера.
— Нет, все плохо.
Отхожу в сторону, набираю сестру:
— Алло.
Та же хрипотца.
— Вставай, тебе на работу.
— Да, да. Я уже встала.
Эта хрипотца в ее голосе. Если бы не она…
Гуляем по району. На улице немного легче. К. впереди с Шельмой.
— Ты похож на бейсболиста из шестидесятых в этой куртке «Adidas».
— С., у меня такая мощная паранойя. Никак не отпускает. Главное, я знаю, что все это мой бред. Но остановить его не могу.
— Спальный район. Везде, куда ни посмотришь, серый цвет. Действует угнетающе. Здесь у каждого паранойя.
— Слушай, ты говорил, что у П. с компанией где-то в этом районе репетиционная точка. Где она?
— Вон там.
Машет на здание с круглой башней за рядом многоэтажек. Неряшливо машет.
Дождь и трава — вот что успокаивает. И еще эта ярко-зеленая куртка. Кислотная куртка бейсболиста.
Возвращаемся на квартиру. Сажусь в кресло. Шельма укладывается на диван рядом с рукой и начинает ее лизать.
К. за привычным занятием — забивает косяк.
Раскуриваемся. Потом К. делает кофе, заправляет его, раздает.
Надо позвонить М., но еще рано, она спит. Кажется, если услышу родной голос, это меня спасет. Или уменьшит страдания.
Следующие часы проходят незаметно, перешагивая друг друга.
Пьем кофе, курим штакет за штакетом, играем в игру «Поиск самого дикого видео на ютубе». Правила такие: по случайным ключевым словам находится видео, после просмотра которого запускается следующее, выбранное из тех, что предложил ютуб. И так далее. Доходим до итальянской рекламы штор и восточногерманских агиток. Дальше надоедает.
Некоторые видео откровенно пугают своей дикостью. Жмусь в кресле. Хочется на улицу, там было легче. Замкнутое пространство усиливает паранойю. Хочется уехать, но пока рано. Могут замести. Потряхивает.
— С Пушкиным у меня особые счеты, — говорит К. — Я проиграл ему девушку, в которую был влюблен.
Пушкин продолжает обретать цвет.
— Конечно, не самому поэту. Его дальнему родственнику.
К. подходит к окну
— Вот эта надпись. — Он показывает за окно. — Она меня каждый раз выводит из себя.
Подхожу, смотрю. Большая световая вывеска секонд-хенда.
— И кто придумал им дизайн! Это же дико. Эти цвета. Надо срочно туда сходить.
Собираемся, выходим.
Для десяти часов утра в магазине полно народа. Вещи развешены на вешалках в строгом порядке, и вообще этот секонд отличается от подобных мест, где обычно товар навален кучами.
С. и К. перебирают вешалки. Средняя цена товара — 200 рублей. На штуку выходит целый гардероб. С. присматривается к клетчатым брюкам клеш и матерчатой сумке в стиле Олимпиады-80. К. теряется за рядами одежды. Поверх рядов движутся две головы. У каждой в ухе по белому наушнику. Головы озираются и мониторят обстановку. Движутся навстречу.