А сегодня получилось так, что вмешаться пришлось. С утра вроде все было хорошо, Педрито явился на работу, как обычно, раньше всех, поговорил о футболе с негром-сторожем, выкурил пополам с ним последнюю сигарету из пачки, подаренной гринго Томпсоном, подмел и полил цементный пол в конторке, до блеска протер стекла. К восьми часам начали сходиться механики: хмурый, вечно чем-то озабоченный контрамаэстро[41] Гальван, весельчак Руис — большой специалист по регулировке новых гидравлических муфт и страстный любитель петушиных боев, толстый кузовщик Васкес, электрик Корвалан в щегольском светло-синем американском комбинезоне с тройной белой строчкой по швам. Позже других, как всегда, примчались подмастерья Чакон и Петйсо; прыгая в дверях раздевалки на одной ноге и не попадая в штанину, Чакон стал было пересказывать вчерашний фильм, но Васкес прикрикнул на него и велел зарядить карбидом сварочный аппарат. Рабочий день начался.
Педрито пришлось лезть под машину, нужно было снять прогоревший выхлоп со старого «форда». У всей этой восьмицилиндровой серии трубопровод охватывает мотор снизу цепкой клешней, концы которой обычно намертво прикипают к обоим выхлопным коллекторам; к тому же механик, ремонтировавший машину в последний раз, сжульничал и вместо бронзовых гаек поставил обычные железные — чтоб ему на том свете откручивать такие собственными зубами!
Провозившись с болтами не менее сорока минут и вылив на них целый бачок пенетрита, он отпустил, наконец, гайки левого фланца, лег на тележку и закатился под машину — насладиться заслуженным отдыхом. Утро выдалось жаркое, и железная крыша мастерской уже начала накаляться, но здесь, внизу, было прохладно. Педрито лежал на спине, разглядывая грязный, в масляных подтеках картер, насвистывал «Халиско Блюз» и усердно звякал и стучал гаечными ключами, обманывая бдительность контра-маэстро. Время от времени он даже прерывал свист и начинал охать и ругаться сквозь зубы, громко проклиная изобретателей такого неудобного трубопровода. Получалось это так выразительно, что проходивший мимо Гальван посочувствовал ему и посоветовал не жалеть пенетрита.
— Да я уж целый литр вылил! — жалобно отозвался Педро и показал зубы в беззвучном смехе. А что? Попробуй тут не схитрить — заездят в одну неделю. Всякий ведь считает, что если человеку семнадцать лет, то нужно непременно ему давать самую неприятную работу…
Отошедший от машины контрамаэстро сказал кому-то «добрый день». Педрито повернул голову и из-под колеса увидел стройные ножки конторщицы сеньориты Агиляр. Он оттолкнулся и выехал со своей тележкой на свет божий, чтобы увидеть все остальное, но опоздал: сеньорита уже скрылась за дверью конторы. Со вздохом разочарования он встал и принялся за фланец правого коллектора: отлеживаться дольше было опасно, следом за сеньоритой всегда появлялся сам хозяин. Обычно он высаживал ее за углом, сидя в машине, выкуривал сигарету и только после этого подкатывал к мастерской. И думал при этом, что никто ничего не замечает. Этакий дурень! Трудясь над своими гайками, Педрито продолжал беззвучно посмеиваться.
— Послушай, чико,[42] — сказал подошедший Корвалан, — тебе здесь еще надолго?
— Могу и поторопиться, — с готовностью отозвался Педрито. — Нужна помощь?
Корвалан бросил на верстак несколько отрезков высоковольтного провода в лакированной изоляции и высыпал латунные наконечники.
— Напаяй мне эти штуки, как кончишь, — сказал он. — Идет? С одного конца прямой, а с другого вот этот загнутый…
— Знаю, — успокоил его Педрито. — В первый раз, что ли?
— Только аккуратно, чико. На митинг сегодня идешь?
— А какой?
— Да ведь сегодня семнадцатое июня, вторая годовщина подписания декрета номер девятьсот. Забыл?
— Чего там забыл, просто из головы выскочило, — солидно сказал Педрито. — Все эти декреты разве запомнишь? Пойду, ясно!
— Ну, тогда давай вместе, сразу после работы…
Педрито с восхищением проводил глазами Корвалана и принялся за дело уже всерьез, торопясь покончить с проклятой трубой. Работать с электриком всегда было приятно — работа чистая и интересная, — да и сам электрик был для Педрито предметом постоянного восхищения и подражания. И не только из-за роскошного комбинезона, хотя это тоже играло свою роль; Корвалан в совершенстве знал сложное электрическое хозяйство самых новейших американских машин, несмотря на это, никогда не задирал нос и был хорошим товарищем, а на танцах всегда появлялся с самой красивой девчонкой. Педро мечтал выучиться на электрика и во всем стать похожим на Эрнесто Корвалана.
На этот раз хозяин что-то запаздывал. Может быть, сегодня сеньорита Агиляр действительно пришла на собственных ножках? Педрито уже успел разобрать свой трубопровод, помыть в керосине руки и с важным видом сесть за верстак, когда дон Тачо Ривера появился, наконец, в мастерской. Уже по тому, как он поздоровался с Гальваном, буркнув остальным общее приветствие, Педрито сразу почуял: патрон не в духе. Аккуратно обжимая наконечник на зачищенном конце провода, он снова беззвучно рассмеялся. Можно держать пари, что Инесита ночевала дома!
С приходом хозяина в мастерской стихли посторонние разговоры. В одном углу Руис вместе с Петисо стрекотали лебедкой, извлекая мотор из поставленного на капитальный ремонт «джи-эм-си», в другом — деловито колотил своими молоточками Васкес, занятый выпрямлением смятого в аварии капота. Из моечного бокса, где орудовал сторож, прирабатывающий в свободные часы мытьем машин, слышались глухая ритмичная стукотня компрессора и гул бьющей о железо сильной струи. Сам дон Тачо, уже переодетый в комбинезон, забрался вместе с Гальваном в смотровую канаву и разглядывал вскрытый коленчатый вал шестицилиндрового «плимута», время от времени сердито покрикивая на беднягу Чакона, светившего им переносной лампой. Корвалан, насвистывая «Халиско Блюз» (у него-то и перенял Педро этот мотивчик), возился в отделении зарядки аккумуляторов. Инес Агиляр красила губы за своей стеклянной перегородкой. Все было мирно, и ничто не предвещало скандала.
Потом дон Тачо вылез из смотровой канавы, еще более не в духе, и сразу же запутался в кабеле переносной лампы, которую Чакон не успел убрать. Громко обозвав беднягу подмастерья ослом, хозяин прошел в конторку, и уже через минуту оттуда послышались крики: сеньорита получала нагоняй за какую-то утерянную или неотправленную фактуру.
— Какая это муха его сегодня укусила? — спросил Педрито у Чакона. — Кидается на всех как бешеный…
Чакон молча, с расстроенным видом, пожал плечами. Этот парень принимал слишком близко к сердцу всякую ерунду, даже хозяйский выговор; эта черта характера была просто удивительной в парне, который не пропускал ни одного ковбойского фильма и собирал комиксы про Хопалонга Кассиди и Дика Марвела.
— Плюнь, — сказал Педрито. — Подумаешь! Слышишь, Инесита тоже получает свое. Сегодня достанется всем, будь уверен. На митинг идешь?
. — Пойдем, — вздохнул Чакон, продолжая сматывать кабель.
Можно было подумать, что дон Тачо подслушал их разговор. Не успел Чакон ответить насчет митинга, как хозяин оставил в покое плачущую сеньориту Агиляр и вышел из конторки. Педрито как раз допаивал последний наконечник.
, — После работы поедешь со мной в одно место, — хмуро сказал дон Тачо, останавливаясь возле верстака и закуривая. — Нужно установить холодильник. Часа на три, оплачу как сверхурочные.
Педрито отложил паяльник и полюбовался аккуратно прилаженным блестящим наконечником.
— Сегодня не выйдет, дон Тачо, — сказал он с сожалением.
— Что значит «не выйдет»? — нахмурился тот еще больше. — Я тебя не в гости приглашаю! Сказано — нужно сделать сегодня…
— Но если человек не может? — резонно возразил Педрито. — Если у человека важный митинг сразу после работы, что тогда?
Дон Тачо, видимо, едва удержался, чтобы не вспылить.
— Послушай, парень, — сказал он угрожающе. — Ты брось на работе заниматься шуточками, иначе вылетишь на улицу! Меня твои дурацкие митинги не интересуют, ясно тебе?
Как раз в ту минуту Корвалан вышел из аккумуляторной и остановился с вольтметром в руках, глядя на Педро, как тому показалось, с любопытством. В другое время тот, может, и смолчал бы, но в присутствии Эрнесто счел отступление невозможным.
— Ну, а меня не интересуют ваши дурацкие холодильники, — сказал он, собирая с верстака готовые куски провода. — Я же вам сказал: митинг очень важный, по поводу аграрной реформы…
— А тебе что за дело до этой реформы? — уже не сдерживаясь, заорал дон Тачо.
Васкес сразу прекратил греметь своими выколотками, Руис и подмастерье Петисо тоже оставили работу, прислушиваясь к начавшейся ссоре. Корвалан из-за спины хозяина успокаивающе кивал головой.
— Много ты в ней понимаешь, щенок! — продолжал кричать взбешенный хозяин. — Я тебе говорю еще раз: или ты работаешь, или ступай на улицу и митингуй, сколько влезет, с такими же голозадыми! Реформа ему понадобилась, видали вы!
— Я не щенок, сеньор, — с достоинством ответил Педрито, — меня зовут Педро Родригес, если вы этого не знали. А что до реформы, так она нужна всем, кроме разве таких вот кангрехос, как вы. Эти-то и в самом деле бесятся, как только про нее услышат…
Корвалан, подошедший между тем совсем близко к спорящим, сделал еще шаг и стал рядом с Педрито, небрежно поигрывая тяжелым рогатым вольтметром. Впрочем, Педрито и сам отлично мог бы постоять за себя: худощавый и крепко сбитый, он не был ни коротышкой вроде Петисо, ни растяпой вроде Чакона. Так или иначе, патрон его не ударил. Он только бешено глянул и пошел к конторке, бросив через плечо:
— Убирайся к черту! Чтобы завтра тебя здесь не было!
Потом он содрал с себя комбинезон, сел в машину и уехал.
— Вот нужно было связываться! — укоризненно сказал Корвалан, предложив Педро сигарету. — Нашел с кем спорить, умник!
— А кто с ним спорил? — возразил Педрито с досадой. — Он же сам начал, верно?
Он и сам уже немного раскаивался, и поэтому особенно неприятно было слушать всякие замечания. Раскаивался он не в том, что ответил грубостью на грубость патрона, а что довел разговор до того градуса, когда оскорбления начинают сыпаться сами по себе. Можно было отказаться как-то иначе, а не сразу закусывать удила. Ну да черт с ним! Жаль только уходить из хорошей компании. Не говоря уже об Эрнесто, ребята здесь подобрались ничего, даже контрамаэстро не такой зануда, как бывают в других местах.
Все, побросав работу, столпились вокруг Педро и Корвалана; прибежала даже легкомысленная Инесита, уже успевшая с помощью косметики привести в порядок заплаканные глазки.
— Хорошо ты ему сказал! — крикнула она. — Он и есть самый настоящий мерзкий кангрехо!
— Ты, чика, лучше помолчи, — сказал Гальван по обыкновению хмуро. — Кто бы он ни был, а с патроном так разговаривать не годится. Ты дурень, Педро…
— А чего ж он? — огрызнулся Педрито.
— Что «чего»? Он теперь оказался прав, понятно это тебе? Ты мог и не соглашаться на сверхурочные, я в этом смысле ничего не говорю, а оскорблять патрона не годится. И если он тебя уволил теперь, то ничего с этим не поделаешь, сам виноват. За отказ работать сверхурочные он уволить не может, здесь мог бы вмешаться синдикат, а оскорбление — дело другое…
— Ну и ладно, — Педрито пожал плечами. — Плакать не буду, подумаешь!
— А плакать не надо, — сказал Гальван. — Надо думать, вот что. Ну ничего, всякий урок на пользу, другой раз будешь умнее. Что он тебе сказал насчет завтрашнего дня, не обращай внимания, по закону ты можешь работать еще неделю. Пока не подыщешь новое место.
— Очень нужно! — буркнул Педрито, затягиваясь сигаретой. — Сегодня же после обеда и уйду.
— Как знаешь. Я насчет тебя спрошу в одном месте, может, возьмут. Ладно, давайте работать, скоро перерыв. Руис, ты этот мотор пока не вскрывай. После обеда придет владелец, сделаем при нем…
Механики разошлись. Педрито собрал готовые куски провода с напаянными наконечниками и отдал Корвалану.
— Готово, Эрнесто, все восемь штук.
— А ну-ка?.. Молодец, чико, сделано как надо. Это для докторского «бьюика»; заодно поставь их на место — как раз до обеда управишься. Старые выкинь, только колпачки поснимай и надень на новые, если целы. Если не хватит, поищи у меня в ящике. Порядок не перепутаешь?
— В первый раз, что ли? — вздохнул Педрито. Сейчас ему еще меньше хотелось уходить из мастерской. — Да там есть маркировка на самом блоке, где написано «фиринг ордер».
— Верно, — Корвалан потрепал его по плечу. — Вот по маркировке и проверишь. Только не «фиринг», а «файринг» — так нужно говорить. Валяй, чико. Одеяло не забудь!
Педрито печально шмыгнул носом и отправился к стоящему в углу нарядному темно-синему «бьюику» — самой красивой из всех машин, с которыми приходилось иметь дело механикам сеньора Риверы. Богатый владелец «бьюика» был постоянным и выгодным клиентом, так как часто заезжал сюда то для профилактики, то для текущего ремонта, то просто для того, чтобы красавицу машину помыли и навели на нее зеркальный блеск; но он требовал одного — чтобы к мотору не допускали учеников. Возможно, у него и были на это свои причины, но Педрито всякий раз при взгляде на синий «бьюик» чувствовал обиду за все свое сословие. Потеть по два часа, натирая зеркальный кузов пастой «симониз» и полируя его мягкой фланелью, это можно! А покопаться в моторе нельзя. Где справедливость?
Со стороны Эрнесто это было сейчас просто здорово— дать именно ему сменить на «бьюике» проводку высокого напряжения. Да, Эрнесто настоящий товарищ. Просто не хочется думать, как это он будет работать где-то в другом месте, не видя рядом Эрнесто Корвалана.
Педрито подошел к машине, отщелкнул правый замок капота, поднял тяжелую крышку и закрепил подпоркой. Мотор, тоже окрашенный в синий цвет и до блеска протертый масляными тряпками, уже одной своей непривычной длиной вызывал представление о мощи и скорости. Этот тип мотора, которым снабжены все последние выпуски «бьюика», называется «Шаровая молния» — так однажды перевел ему Эрнесто Корвалан это слово, во всю длину отштампованное на крышке клапанной коробки. «Фире-балл» — так это выглядит, а как читается, нужно спросить у Эрнесто. У этих янки всегда написано так, а читать нужно вроде иначе. Не «фирин», например, а «файринг». Странный народ эти янки, все у них не как у христиан.
Педрито аккуратно застелил старым байковым одеялом правое крыло, чтобы не запачкать зеркальный лак, и принялся выдергивать старые провода из крышки распределителя. Да, останься он тут, Эрнесто мог бы очень скоро сделать из него электрика. И вообще неизвестно, легко ли будет найти новую работу. В столице было бы совсем иное дело, а Халапа — это все же не такой уж большой город. Хотя и не деревня. Не какая-нибудь там Крус-Крусита. Ну что ж, если не найдется ничего подходящего здесь, можно ведь и уехать… Вряд ли тетка будет так уж его удерживать. До сих пор по крайней мере она всегда говорила, что от племянника больше хлопот, чем помощи.
Педрито уныло вздохнул, вспомнив тетку. В общем она не плохая женщина, и даже наверняка по-своему любит его, но просто, когда есть своя семья, то племянник, да еще и двоюродный, иногда действительно становится обузой. Конечно, у богатых все это выглядит иначе…
Пообедали они, как обычно, в соседней харчевне. Все вместе, за исключением сеньориты Агиляр; конторщица съедала тот же обед в центре, где можно было послушать за едой музыку, переплатив несколько лишних центов за «сервис».
— Я, верно, отсюда уеду, — объявил Педро, доедая фасольный соус. — Или в столицу, или в Пуэрто Барриос. В Пуэрто даже лучше — можно устроиться на пароходе.
— Только тебя там и ждут, — сказал Петисо. — Прямо ждут не дождутся. Из Рио-де-Жанейро не забудь прислать мне свою карточку в обнимку с какой-нибудь кариокой.[43]