Сплетенные в едином порыве, они мягко двигались в теплой морской воде, исполняя захватывающий танец. Не было больше ни высоты, ни глубины, ни времени. Они тихо скользили то вниз, то вверх, и каждый попеременно становился и скакуном и всадником. Сквозь толщу воды им щекотали ресницы солнечные лучи, меняя цвета от пурпурного и индиго до фиолетового и даже черного. И Пегги вторично потеряла сознание, но уже от впервые в жизни испытанного наслаждения, такого сильного, что она зашлась в крике, глубоком, как бездна. Спасибо случаю, который привел ее сюда, спасибо за краткий миг счастья, вобравший в себя и все счастливые мгновения, которые она пережила, и все, которые оставалось пережить.
Они поднимались вверх медленно, слившись воедино в объятиях друг друга, освобожденные от веса собственных тел, лишенные плоти, как стелющиеся по дну водоросли.
Выйдя из воды, они разомкнули объятия. Пегги ухватилась обеими руками за выступающий над берегом край скалы и прямо перед собой увидела чьи-то ноги. Она подняла голову вверх — над ней стояла Лон, устремив на мать свои огромные желтые неподвижные глаза. Квик, должно быть, заметил девушку в тот же самый момент и быстро сказал:
— Помоги мне, твоя мать чуть не утонула! Она захотела нырнуть поглубже — и не рассчитала силы.
Лон потянула Пегги на себя, а он подтолкнул ее сзади. Потом ее усадили на колени. Она не знала, что сказать, и дочь — тоже.
Квик снял с Пегги акваланг, ласты и повалился на песок.
— Ну как, уже лучше?
Пегги утвердительно кивнула, машинально потерла ладошкой о ладошку и пожаловалась:
— Мне холодно.
Но Лон даже в голову не пришло подать матери полотенце, валявшееся у ее ног. Пегги подняла его сама, накинула на плечи и отчужденно проронила:
— Иди за мной. Нам надо поговорить.
И, посмотрев на Квика как на пустое место, она устремилась к тропинке, ведущей к пальмовой рощице. Лон секунду поколебалась, бросив на друга вопрошающий взгляд, но прочла на его лице лишь одно: «Я ничего не понимаю, и это меня не касается».
Лон небрежным взмахом руки успокоила его и беззвучно прошептала: «Жди меня, я сейчас вернусь».
Она тоже пока еще ничего не понимала. Откуда мать узнала, что они с Квиком уехали на Крит? Почему мать, которая никогда не увлекалась подводным плаванием, вдруг оказалась в море с аквалангом и вышла из воды чуть ли не в объятиях человека, которого ненавидела? И вообще, что матери от нее нужно?
Квик провожал их глазами, пока они не скрылись за дюнами, потом достал из сумки сухое полотенце, растер им тело и сунул в рот сигарету. Мать и дочь… Этого он не хотел. Просто так получилось — и все. И нечего забивать себе голову.
Квик собирал вещи, запихивая их в сумку, болтавшуюся у него на плече, когда перед ним остановился человек в грязной от пыли белой рубашке, от пота прилипавшей к телу.
— Эрни Бикфорд?
Это было больше чем вопрос, это было утверждение. Квик молчал.
— Девушка вам передала?
— Кто вы такой?
— Перикл. «Невада» в Греции — это я, и разыскиваю вас вот уже два дня.
— Ну и что?
— Как что? Вы полагаете, что вам платят за безделье? За ваши красивые глаза? Вот! Смотрите.
Он порылся в кармане наброшенного на плечи черного пиджака, достал билет на самолет и белый запечатанный конверт.
— Это ваш билет до Парижа, в конверте — семьсот пятьдесят долларов. Автогонки состоятся через два дня. Выехать надо немедленно.
— Гонки?
— Старт из Монлери, «Формула-3». Вам предстоит испытать новую машину.
— Правда? — искренне удивился Квик.
— Она вам ничего не сказала?
— Нет.
— Ах, женщины! У них в голове ветер! Из-за нее у вас все могло сорваться. Поехали?
— Сейчас?
— Я, кажется, ясно выразился, что испытания назначены на послезавтра!
— Хорошо, я схожу за вещами.
— Вы с ума сошли! Если она увидит, что вы уезжаете, все полетит к черту. Конечно же, увяжется за вами, начнет хныкать, закатит истерику. В конверте — семьсот пятьдесят зелеными, неужели не хватит на пару рубашек? Кстати, взгляните на билет… Видите — туда и обратно! После гонок вернетесь, если захотите.
— О'кей! Я ей оставлю записку у Лео…
— И нарветесь на нее.
— А это уж мое дело! — возразил Квик тоном, не допускающим возражений. — Вы на машине?
Перикл сообразил, что перегибать палку не стоит.
— На дороге стоит старый голубой «остин», сразу садитесь в него.
— Ладно, ждите меня. Я на пять минут.
Он повернулся и быстрым шагом направился к харчевне. Радость переполняла его. Фантастика! Он будет участвовать в «Формуле-3». Что ж, он всем покажет, с кем они имеют дело! Даже если долбанется машина, он все равно придет первым. Вот уже полгода он ждет этого!
— Лео, дай мне карандаш и бумагу.
— Сейчас поищу.
То, что он принес, выглядело как тряпка, которой вытирали стол.
— Почище у тебя нет?
— Что ты хочешь? Здесь ресторан, а не почтовое отделение!
Квик пожал плечами. Он облокотился на стойку, покусывая карандаш. Как бы это получше объяснить? Сказать проще, а написать! И времени — в обрез. И все же через минуту несколько слов ему удалось нацарапать:
«Лон, я уезжаю в Париж на автогонки. Жди меня здесь, если получится. Вернусь через три дня». Ему многое хотелось написать: признаться, что ему будет недоставать ее, объяснить, что он не может упустить этот единственный в его жизни шанс, попросить, чтобы она не поддавалась на уговоры матери. Но на это уйдет слишком много времени. А его уже ждут… В конце концов он ограничился тем, что поставил размашистую подпись: «Квик».
— Лео, на секунду!
Лео поспешил к нему. В обеих руках он держал два вертела с дымящимися кусочками мяса.
— Окажи мне услугу: через десять минут отнеси эту записку Лон в мой фургончик.
— И что ей сказать?
— Ничего. Отдай записку — и все. И еще: сколько я тебе должен?
— Ты уезжаешь?
— Уезжаю и вернусь. Сколько?
— Не знаю.
Квик разорвал конверт и достал оттуда стодолларовую купюру.
— Пойдет?
— Ты с ума сошел! У меня нет сдачи!
— Сдачу оставишь себе.
Квик хотел сунуть деньги в карман, но на Лео были только трусы.
— Открой! — Он подсунул банкноту к лицу Лео.
Тот удрученно вздохнул и открыл рот. Квик вложил ему в зубы сто долларов.
— Не забудь про записку. Идет?
Лео потряс вертелами в знак согласия.
— Чао! — И Квик, выскользнув в заднюю дверь, побежал к машине Перикла. Откуда ему было знать, что у него нет никаких шансов на выигрыш и что его судьба и жизнь зависят отныне от сильных мира сего.
Глава 10
— Твоя мать перевела деньги?
— Не знаю.
— Вот как? — удивился Белиджан. — И как долго нам придется ждать этого?
— Как всегда, наша касса пуста, — съязвил Джереми.
Он снова сидел в офисе Белиджана и чувствовал себя нашкодившим мальчишкой.
В кабинете не было никакой мебели, кроме письменного стола.
Периодически техники тщательно осматривали резиденцию шефа, проверяя, нет ли в ней «чужих» микрофонов, нормально ли работает система подслушивающих устройств, которыми пользовался Белиджан, чтобы держать под контролем своих политических соперников. Джереми мялся, покусывая ноготь большого пальца. Желая выиграть время, он сам загнал себя в угол. Мать не дала и не даст ему двух миллионов. Неужели придется признаться Белиджану, что солгал и не может найти такой суммы? Господи, если бы эта проклятая потаскушка провалилась в преисподнюю! Желание видеть Пегги мертвой возникло помимо его воли, и он незаметно за спиной скрестил средний и указательный пальцы, чтобы отогнать ужасное видение.
— Напомни Вирджинии непременно сегодня. Можешь? — спросил Белиджан, оглядывая Джереми испытующим взглядом.
— Конечно. Сейчас же займусь этим… — сказал он с уверенностью, которая была далека от истины, и с притворной небрежностью добавил: — Есть что-нибудь новое?
— По поводу?
— Ну, об Арчибальде Найте. Ты мне говорил…
— Не твоя забота. Выкладывай денежки. Пегги нужно их вручить в ту же минуту, когда она сойдет с трапа самолета.
Разговор был окончен. Белиджан подождал, пока Джереми выйдет, и снял с вешалки пиджак. Он владел ценным качеством: чуял подвох за сто метров! Старуха, конечно же, послала сынишку-недотепу ко всем чертям. Чтобы быть окончательно уверенным, он решил немедленно нанести визит Вирджинии Балтимор.
* * *
Ни один бродяга не соизволил повернуться в ту сторону, несмотря на вихрь песка и горячего воздуха. Пилот посадил вертолет прямо на пляж, в пятидесяти метрах от харчевни Лео. Две молодые женщины спешно поднялись на его борт, но тут же одна из них выскочила и побежала обратно. Вслед ей раздалось несколько громких свистков. Она подскочила к стоящему на пороге своего заведения Лео.
— Лео! Поклянись, что не забудешь все передать. Пусть ждет меня, пусть не уезжает! Я буду звонить сюда три раза в день!
— Ради Бога, не так часто. Я разорюсь, если буду все время торчать у телефона, — улыбнулся Лео.
— Держи! — Лон сунула ему пачку смятых банкнот. И пока он придумывал, что сказать, девушка была уже у вертолета. Захлопнулась дверца, и машина стала стремительно набирать высоту.
— О дьявол! — спохватилась Пегги. — Я же забыла об этом типе.
— О ком ты? — равнодушно спросила Лон.
— Да о шофере. Он все еще там. Посмотри!
Она пальцем указала на лимузин, который казался теперь лишь черной точкой на краю пляжа.
Лон, казалось, не слышала, что говорила мать, стараясь навсегда запечатлеть в памяти эту рощицу лысых пальм, дощатую хижину с колченогими столами, крохотную полоску серебристого песка, приглаженную морем. Отныне, что бы с ней ни произошло, она больше не узнает подобного счастья и к этим местам всегда будут возвращаться ее воспоминания в самые тяжелые минуты.
Записку Квика — «Жди меня здесь, если получится»— она спрятала на груди. Пегги, видя мрачную, упрямую решимость Лон, начала атаку мягко, издалека. Она предложила дочери до возвращения Квика на три дня куда-нибудь съездить.
— Здесь нет даже отеля!
— Тогда отправляйся в Афины, — не сдавалась Лон.
— Чарлен, дорогая, я не могу бросить тебя одну! Не упрямься.
И Лон, убитая внезапным отъездом друга, поверила обещанию матери вернуться в Эримопулос через три дня. Ее жизнь замерла, остановилась на целых семьдесят два часа, так не все ли равно, где, в каком месте придется их провести…
— Чарлен?
— Да?
— Знаешь, куда мы летим?
— Нет.
— В Миконос. На яхту Бертона. Там будет чудесно, поверь мне! Заодно сделаем покупки.
— Да.
— Тебе, конечно, понадобятся платья?
— Нет.
Пегги не стала продолжать опасный разговор, а сделала вид, что любуется пейзажами Крита. Какая прелесть эти остроконечные вершины, эти пляжи цвета охры, эта яркая лазурь теплого моря! Здесь они часто бывали с Сократом на его яхте. Воспоминания постепенно уступили место заботам о сегодняшнем дне. Многое, очень многое ей предстояло сделать: любыми путями увезти дочь в Нью-Йорк, выколотить из Джереми два миллиона, прежде чем выйти замуж за Арчи. Перед этими проблемами померкло, отошло куда-то на задний план ошеломляющее приключение с любовником дочери.
Когда дамы вышли из вертолета, смущенный пилот задал Пегги вопрос:
— Что мне делать теперь?
— Вы свободны, — небрежно проронила Пегги.
— Записать на ваш счет?
— Что записать?
— Наем вертолета.
Какая бестактность! Если не поставить на место этого невежу, он, пожалуй, решит, что она, Пегги Сатрапулос, сама занимается подобными вещами.
— Вы у меня об этом спрашиваете? Да вы знаете, кто я такая?
— Да, — пролепетал пилот.
— Пусть ваш хозяин сообщит в мою контору. Вопрос будет улажен через бухгалтерию. Идем, Чарлен!
Это была именно одна из тех сцен, которых Лон не выносила. Смущенная и злая, она последовала за матерью, не осмеливаясь даже взглянуть на пилота.
* * *
— Садитесь, милый Бели! Я приготовлю вам чай из ромашки! — Вирджиния Балтимор знала Белиджана вот уже четверть века и испытывала к нему слабость, как к старинной фамильной мебели. Тем не менее он никогда не осмелился бы противоречить ей, зная, что она может замкнуться так же плотно, как двери сейфа.
С того времени, когда Белиджан стал доверенным человеком семейства Балтиморов, он понял, что клан объединяли лишь деньги, хотя на публике его члены изображали горячую любовь друг к другу. Огромное состояние Стивена Балтимора создавалось задолго до того, как появились на свет его наследники, но их поведение и образ жизни были раз и навсегда определены его взглядами на жизнь. Всем Балтиморам от рождения предназначалось стоять у руля власти точно так же, как выходцам из рабочей среды суждено работать сорок восемь часов в неделю.
Служанка наполнила его чашку.
— А вы со мной не выпьете? — вежливо спросил Белиджан. Ему казалось несправедливым глотать это отвратительное пойло одному.
— Это вредит моим нервам, — пояснила Вирджиния.
Пока он размышлял, с чего начать, она атаковала первой:
— Ну, рассказывайте. Вы, полагаю, пришли сюда не для того чтобы развлекать старуху. — Вирджиния позволила себе короткий суховатый смешок.
Белиджан сразу сообразил, как ему следует себя вести, — лгать, чтобы узнать правду.
— Я хотел бы с вами поговорить о Джереми.
Вирджиния пожала плечами. Этот жест красноречиво свидетельствовал о ее мнении о своем сыне.
— Какую глупость он еще совершил?
Белиджан весело улыбнулся.
— Не сумел вас убедить.
— И как бы он это сделал? Он слишком мягкий и нерешительный. Насколько его братья были энергичными и, я бы сказала, своенравными…
Понятно! Ее фраза подтвердила сомнения Белиджана: Джереми его обманул, Вирджиния не дала и даже не обещала ему двух миллионов! И теперь в дерьме оказался он, Белиджан! Как всегда!
— Все это невесело, — сказал он безразличным тоном.
— Да. Но поверьте, бывает и хуже. После всех жертв, которые принесла наша семья, я должна буду умереть, не достигнув своей цели: увидеть последнего из моих сыновей президентом Соединенных Штатов.
— Через четыре года! — воскликнул Бели.
— Давайте поразмыслим. С Джереми никто не считается. У него был единственный шанс — предложить сейчас свою кандидатуру. Но этот дурачок так и не решился выдвинуть себя… от своей же собственной партии! Сдался без борьбы. Я никогда бы не подумала, что Бог может допустить такое.
— Через четыре года, я вас уверяю! — повторил Белиджан.
— Тсс, тсс! Вы и сами не верите в это! Еще чашечку?
— Спасибо, нет! Но вы забываете о смене — Майкл, Кристофер…
— Я ничего не имею против внуков, но меня ведь уже не будет на свете. Я этого не увижу. Ах, если бы Скотт и его брат были живы!
— Так было угодно Богу, — произнес убежденно Белиджан.
Она замолчала.
— Я спрашиваю себя, как прореагирует Пегги? — начал он после долгой паузы.
— Очень плохо. Вне всякого сомнения, очень плохо! — заключила Вирджиния с оттенком самодовольства в голосе. — Я ее уважаю и всегда считала своей невесткой, потому что она — мать моих внуков.
Белиджан воспользовался моментом, чтобы попытаться склонить ее к теме, которая его волновала.
— Вы забыли о Чарлен.
В ответ прозвучала короткая фраза:
— Чарлен никогда не станет президентом Соединенных Штатов.
Не зная больше, какой линии поведения придерживаться, Белиджан с удивлением услышал свой собственный голос:
— Если позволите, я выпью еще чашечку.
— Ах, вам нравится мой чай?
Он залпом проглотил это гнусное пойло и поднялся.
— Позвольте удалиться. Придется искать другое решение.
— Вы его найдете, Белиджан! Обязательно найдете! Вы всегда находили выход из любого положения!
Эта старая женщина почти никогда и ни в чем не ошибалась, кроме одного: ни он и никто другой никогда не найдут способа вытянуть из нее деньги, если она решила не раскошеливаться.