Голубые глаза в изнеможении закрываются. А он добивает ее. Контрольно.
— Но сначала… сначала я буду смотреть. Ведь это же… экскурсия.
Надо ли отдельно упоминать о том, что после этих слов состояние Ники было таково, что она позволила ему проделать с собой все вышеперечисленное и многое другое? Не возразила ни единым словом. Слов вообще не было, изъяснялась она только стонами и всхлипами. И одно лишь слово, в момент наивысшего наслаждения, туго прогибаясь вверх, навстречу его губам:
— Дааааааааа…
— Куда ты собрался?
— Я же тяжелый, наверное…
— Не льсти себе! Ты тощий доходяга!
Кайл весело хмыкнул.
— Ну, раз так… то я еще полежу на тебе. Ты такая мягкая. Очень удобно.
Она хихикнула. Отвечать гадостями не хотелось совершенно. Вместо этого провела рукой — от затылка (зарос неимоверно, можно уже косы плести!), по шее вниз, по спине (про доходягу она соврала, конечно, вон какие бугры мышц). Ладонь замерла на пояснице.
— Что же ты остановилась? Давай дальше, — он улыбается ей в шею. — Мне приятно.
— Эээээ… прямо вот… туда… еще ниже?
— А ты не знаешь, как называется эта часть тела? — он приподнялся на локтях, на губах та самая бесовская улыбка. — Я сейчас расскажу тебе, как ЭТО называется.
— Я знаю! — она ущипнула его. Как раз за ту самую неназванную часть тела.
Он ойкнул. Попытался увернуться. Ее другая рука воспользовалась этим, скользнув ниже, между их телами, и…
— Слушай, ты… опять…
— Угу, — начинает целовать ее от виска — лоб, глаза, кончик носа, губы наконец-то…
— У тебя всегда, что ли… как не потрогаю… так у тебя… — она выговаривала все это между его поцелуями, — эрекция!
— Ох, нифига себе! Эрекция! Какое ты слово выучила! — он пытается улыбаться и целовать ее одновременно. — Только тут есть прямая связь. Эта самая эрекция как раз и приключается от того, что трогаешь. Впрочем, она приключается просто от того, что ты рядом. И даже, — вздыхает, — когда тебя нет рядом. Но все равно из-за тебя!
— Да? — у нее невозможно, до смешного самодовольный вид. — Значит, лучше не трогать?
— Лучше — трогать! Еще как трогать!
— У тебя водолазка есть?
Вопрос Кайла выдернул Ники из мечтательной полудремы, в которую она погрузилась на обратной дороге.
— Что?
— Водолазка есть?
— Не понимаю…
— Черт, Ник! Среди вещей, которые ты взяла с собой, есть водолазка?
— Нет, — растерянно.
— А шарф? Какой-нибудь маленький шелковый шарфик или шейный платок?
— Нету… А с чего такой интерес к моему гардеробу?
— С того! — машина резко принимает влево, с визгом шин разворачивается.
— Куда мы?!
— В магазин, — лаконично.
— Так срочно?
— На шею свою посмотри! — и уже себе, под нос: — Ты идиот и самоубийца, Падрон!
Ник отгибает солнцезащитный козырек, в обратной стороне — зеркало. И в нем отражается эффектный багрово-фиолетовый синяк на нежной светлой коже.
— Ты животное, — вздыхает Ник.
— А я предупреждал — я ужасно коварный тип.
Рука ужасно коварного соскальзывает с рычага коробки передач аккурат на колено пассажирки. Пассажирка, что характерно, не возражает, лишь довольно вздыхает.
— Что я вижу…
— А что ты видишь? — Кайл разогнулся, стукнулся затылком о поднятый капот. — Вот черт! Все из-за тебя, Тома! Чего явился?
— Я не верю своим глазам, — Тома проигнорировал недовольство брата. — Великий чемпион Падрон сам, собственными руками ковыряется в моторе!
— Я это, в отличие от некоторых, умею делать! — парировал Кайл, вытирая руки промасленной тряпкой. — Зажигание подрегулировал.
— Тебе совсем нечем заняться?!
— Да меня в команде все равно к машинам механики не подпускают. Гонят чуть ли не пинками. В отличие от Николь — ей в боксах все можно!
Тома расхохотался обиженным интонациям в голосе брата. Придирчиво осмотрел верстак, смахнул с него мусор. Неудовлетворенный результатом, решил сесть в машину, на заднее сиденье.
— А где Ники, кстати?
— Это две козы… — прошипел Кайл, — устроили форменную диверсию!
Тома на секунду нахмурился, потом понимающе кивнул. Две козы — это, конечно, Симона с Лучианой.
— Что, показывают Ник твои детские фотографии и юношеские трофеи?
— Угу, — уныло согласился Кайл. Захлопнул капот, подошел к открытой задней двери, облокотился. — Как ты сам понимаешь, принимать в этом участие у меня нет ни малейшего желания.
Тома согласно кивнул. Уж тут-то он понимал брата, как никто. Какое-то время братья молчали, а затем младший выдал совсем неожиданное:
— Кайл, покажи кольцо.
— Чего?!
— Кольцо, говорю, покажи. Ты же купил уже?
— Какое еще кольцо? — Кайл изо всех сил пытается замаскировать смущение.
— Хорош прикидываться, — усмехается Тома. — Я уверен, что ты в шаге от самого опрометчивого поступка в своей жизни.
— Ты фантазируешь!
— Я не фантазирую. Я просто-таки уверен, что ты и Ники…
— Ник — мой штурман. Только штурман! — обороняется Кайл. Но врет, каждым словом врет.
— Да ну? Учитывая, что последним до тебя на этой машине ездил отец…
— К чему эти сложные логические выкладки?
— К тому, что использованный кондом, который валяется тут на полу, принадлежит, соответственно, ему, — невозмутимо отвечает Тома. — Что же это получается, братец? Папа изменяет маме?!
— Черт!!! Вылезай оттуда быстро!
— Что, я могу обнаружить здесь еще что-то интересное? Кружевные трусики, например? — забавляется Тома.
— ВЫЛЕЗАЙ, КОМУ Я СКАЗАЛ!!!
— Да все, все… — младший самостоятельно покидает машину, уверенный, что промедли он еще чуть-чуть — и его оттуда извлекут не без применения грубой силы.
Кайл запирает машину, засовывает ключи в карман. Впрочем, руки остаются там же, плечи понурены. Вздыхает.
— Заметно, да?
— Заметно, — отвечает Тома. Улыбаться перестал. — По крайней мере, мне. И, возможно, не только мне. Знаешь, когда ты смотришь на нее…
— Смотрю и что?
— Помнишь, в девять лет ты влюбился в Джулию? Они жили на нашей улице, наискосок. Ей было лет семнадцать, кажется…
— Помню, — усмехается Кайл.
— Ты еще тогда пришел к отцу и сказал, что собираешься на ней жениться. Так вот, тогда у тебя было точно такое же выражение лица, когда ты смотрел на Джулию. Дурак дураком.
— Очень смешно, — огрызнулся Кайл.
Стоит все так же, отвернувшись от брата, засунув руки в карманы. Тома подходит к старшему брату, кладет руку на плечо.
— Боишься?
— Боюсь, — понуро соглашается Кайл.
— Ладно, — вздыхает Тома, — я тебе кое в чем признаюсь. Я тоже собираюсь свалять дурака.
Кайл резко поворачивается, смотрит изумленно на младшего.
— Ты? Что это значит? — и, секундой спустя, понимающе: — А, та самая Габриэлла?
— Она самая, — Тома зеркальным жестом засовывает руки в карманы брюк. — Она мне знаешь, что недавно заявила? Что у нас, дескать, свободные отношения и все такое! И что мы должны спокойно относиться к другим симпатиям друг друга!
— Как это нагло с ее стороны, — пытается скрыть улыбку Кайл, наблюдая негодование младшего.
— Я ей покажу «свободные отношения»! Мы, видишь ли, — тут Тома снова вздыхает, — в Палермо вместе живем. Уже полгода. В грехе, как ты понимаешь.
— О, ужас! — Кайл уже не пытается маскировать смех.
— Отцу только не говори! — в отличие от брата Тома совершенно серьезен.
— Не буду! — соглашается Кайл. — Но и ты про это… — кивок в сторону заднего сиденья красного универсала, — молчи.
— Договорились! — и, после паузы: — Ну, так что, покажешь кольцо?
— В комнате оно. Знаешь, я чуть с ума не сошел, когда его покупал!
Он сам себя не узнавал, когда пошел на поводу этой идиотской, невесть откуда взявшейся идеи — купить Ник кольцо. Как будто он собирался делать ей предложение! Но ведь собирался… или нет — не собирался, но выхода другого не было! И все-таки — он сам этого хотел! Только боялся смертельно. Он, который никогда и ничего не боялся!
В общем, как бы то ни было, а он свел с ума не одну продавщицу в самых престижных ювелирных салонах Монако. Своими прекрасными глазами, обаятельной улыбкой и нескончаемыми сомнениями в том, что ему предлагают именно то, что нужно ему и подойдет его девушке. Продавщицы вздыхали, что такой экземпляр достался не им, но делать нечего, работа есть работа. И идеальное кольцо все же было подобрано и приобретено. Белое золото, платина, сапфир в семь карат и бриллианты числом четырнадцать. Это кольцо, тихо покоящееся в синей бархатной коробочке, безмерно пугало его самим фактом своего существования и принадлежности ему, Кайлу. И он основную часть времени предпочитал считать, что попросту выкинул деньги на ветер. А в иные моменты он страстно мечтал увидеть это кольцо на безымянном пальчике Ник. При этом было бы желательно, чтобы оно там как-то само собой очутилось. А еще — чтобы он не прогадал с размером.
— Что за кольцо? — прервал его размышления Тома.
— Кольцо как кольцо, — пожал плечами Кайл. — Сапфир, бриллианты. Пятнадцать тысяч евро.
— И этим все сказано! — усмехнулся Тома. — Однако… ты не мелочился.
— Слушай, не напоминай мне! — взмолился Кайл.
— Ладно-ладно. Но раз ты такой эксперт… в этом вопросе. Может, посоветуешь, какое кольцо купить Габи?
— Блондинка, брюнетка? — деловито поинтересовался Кайл.
— Шатенка, — мечтательно вздохнул Тома. — Зеленоглазая бестия.
— Тогда — изумруд, — безапелляционно заявил Кайл.
— Думаешь?
— Уверен. В тон глаз.
— Да? Ладно, я подумаю, — задумчиво кивает Тома. — Давай, сначала ты, а потом уж я.
— Да отстань ты от меня! Думаешь, это так просто?! Может, я вообще… еще не решил… и передумаю!
— Я тебе передумаю! Будешь трусить — расскажу козам про кольцо!
— Ах так? — Кайл сузил глаза. — А я… а я… а я расскажу отцу, что ты живешь с Габриэллой!
— С ума сошел?!
— И еще скажу, что она беременна! — мстительно добавил Кайл.
— Ладно, ладно, я понял! Молчу! Но учти — я за тебя болею, мысленно с тобой и все такое.
— Это-то и пугает. Ладно, — вздыхает, — пошли, что ли… Надеюсь, экзекуция там уже закончилась.
— Слушай, Кайл, — Тома задумчиво наблюдает, как брат запирает гараж, — а скажи мне…
— Чего? — Кайл сражается с замком, ругаясь вполголоса.
— Как оно… трахаться в машине? Сто лет не практиковал. С того памятного раза…
— Как, как… По-прежнему неудобно!
Глава 27. Самое главное происходит на Сицилии. А потом — снова в кругосветку
«Я всегда твердил, что судьба — игра»
И.А. Бродский
— Ник, неужели ты собираешься выйти в этом к праздничному столу?
За пару дней, проведенных в доме родителей Кайла, Ники уже привыкла к тому, что к ней в комнату в любой момент могли ворваться Симона или Лучиана, а то и вовсе дети. Не так уж это ее и раздражало, собственно. Зато она теперь сестер совершенно не путала.
Однако сейчас явление Лучианы было совсем некстати. Черт с тем, что Ник стоит в одних брюках и лифчике, с водолазкой в руке. Но вот шею, которую она столько времени тщательно маскировала, прикрыть от бдительного ока Лучианы не успела.
— Вот скотина! Incazzato! ( ит. охреневший) — Лучиана, схватив Ник за плечи и не давая ей отвернуться, разглядывает приобретший все дивные оттенки спелой сливы синяк.
— Это я ударилась… — совершенно безнадежно соврала Ник. Ну не молчать же…
— Тридцать лет, а ума нету! — все так же эмоционально восклицает Люци (так младшую из сестер звали все домашние). — Ведет себя как мальчишка, как юнец зеленый!
— Эмн… — Ник не представляет, что тут можно сказать. И, черт! Она чувствует, что краснеет. Да когда же она научится не впадать в краску по малейшему поводу?!
— Ник! — заявляет ей Лучиана со всей строгостью. — Не позволяй ему этого делать! Ишь, моду взял — метки свои расставлять! Еще прав никаких не имеет, а туда же! Не позволяй ему этого делать, слышишь!
Ник озадаченно кивает. Лучиана, посчитав, видимо, тему исчерпанной, забирает из рук Ники водолазку.
— Что это у тебя? Боже, какое уныние!
— Ну… я как-то плохо собрала вещи… ничего подходящего нету. А ты же понимаешь… мне нужно шею прикрыть… Кайл сказал…
— О, как это на него похоже! Наделать глупостей и заставить других расхлебывать! — снова негодует Люци. Но соглашается: — Шею надо прикрыть. Иначе папа весь дом разнесет. Ну, ничего. Повяжем красивый шарфик.
— У меня нет…
— Зато у меня есть! И вообще — пошли, потрясем мамин гардероб.
— Зачем? — ахнула Ник.
— Ну, в моих вещах ты утонешь. Как и в вещах Сим. А вот с мамой у вас примерно один размер. А у нее куча красивых вещей, которые она сроду никуда не носит. Вечно в джинсах.
— Ой, нет! — уперлась Николь. — Так нельзя! Без спросу…
— Уверена, что мама возражать не будет. Но раз тебе так важно — пойдем, спросим!
Извлеченная из недр кухни, где она священнодействовала, готовя рождественский обед, Тереза только рукой махнула со словами: «Нашли, чем отвлекать! Конечно, пусть Ник берет все, что ей понравится». Ники попыталась смущенно поблагодарить, но мать Кайла уже снова скрылась в полной ароматных паров кухне, а Лучиана с энергией небольшого бульдозера тащила ее наверх.
А потом к ним присоединилась Симона, и Ник снова почувствовала себя куклой, которую наряжают. Как тогда, у Корделии. Только в этот раз было гораздо веселее. Все-таки сестры у Кайла были такие, что с ними невозможно было грустить или смущаться. Импульсивные, непосредственные, веселые и при этом далеко не глупые — женщины в семействе Падрони были едва ли не лучше мужчин. Познакомившись совсем недавно, Ник чувствовала себя с ними так, будто знала их всю жизнь. Таких подруг у нее не было даже в юности, в пансионе. А Симона с Лучианой… Ник даже пожалела, когда процесс приведения ее в «приличный вид», который устроил всех трех участниц, завершился, и сестры поспешили по своим комнатам — внести последние штрихи в собственную блистающую безупречность.
К рождественскому столу собралось человек пятнадцать, как показалось Ник. Все семейство Падрони, включая двух дочерей с мужьями и детьми (коих было в совокупности четверо — к давешним ангелочкам присоединились два не по годам серьезных юных сеньора — сыновья Лучианы), обоих неженатых сыновей, пару каких-то пожилых родственниц, то ли тетки, то ли — бабушки, Ник не поняла. У нее и так голова кругом шла.
Сеньор Падрони усадил ее рядом с собой, завив, что он, как никто другой, сможет правильно растолковать Ники все нюансы празднования Рождества по-сицилийски. И Ник оказалась втиснутой между отцом Кайла и его зятем, Алессандро. Оба были невероятно общительны и громогласны. И если Алессандро хоть иногда на себя отвлекала Лучиана, то Джо Падрони почти целиком и полностью посвятил свое внимание Ники. Она бросала жалобные взгляды на мрачного Кайла, сидевшего чуть наискосок от нее, но, судя по выражению его лица, сделать он ничего не мог, хотя и сам не выглядел счастливым от того, что их рассадили далеко друг от друга.
В довершение всего, малышка Марселла заявила, что будет сидеть за столом только на коленях у Ник. На попытки матери уговорить ее сменить место дислокации она продемонстрировала столь явное намерение поднять рев, что Ник поспешила согласиться. Ей не трудно, в конце-то концов, девчушка почти совсем ничего не весит. И хоть какой-то буфер от сеньора Падрони. Правда, гордо торчащие за спиной Марселлы крылышки, доказывающие каждому, кто еще этого так не понял, что сие дитя есть ангел, создавали Ники ряд дополнительных неудобств. Сама-то она успевала отворачивать лицо, но вот благодаря тому, что девочка постоянно крутилась, обращая свое внимание то на деда, то на дядю, пара пуговиц на ее (точнее, не совсем ее. Но на этот вечер — точно ее, ибо сидело на ней безупречно) шелковом платье оказалась неожиданно расстегнутой. О чем ей сообщили потемневший взгляд Кайла и восхищенный вздох Алессандро.