– Вы лжете, – глухо произнес Томас.
– Ха, как же! – Ей с трудом удалось выдавить из себя этот легкий смешок. – Вы лучше, чем многие здесь, знаете мое прошлое. Я ведь по натуре азартный игрок, да и в роду моем одни игроки. Нет ничего удивительного в том, что мне никто не может противостоять и я всегда пытаюсь выиграть еще один приз, вместо того чтобы удовлетвориться уже полученным. – Она посмотрела на него из-под густых ресниц. – И потом... именно вы предложили ту игру. – Томас вздрогнул и внимательно посмотрел на нее. Она стояла, словно приглашая его подойти ближе, и, чтобы расслышать ее, ему пришлось приблизиться к ней почти вплотную. – В будуаре, тогда, – прошептала она чуть слышно, словно дразня его, – когда вы пришли, чтобы обвинить меня, вы сказали, что я единственный человек, которому вы бы бросили вызов.
Он не отпрянул, устремил на нее взгляд и заговорил. Их губы разделяло всего несколько дюймов. Серые глаза Томаса светились на загорелом лице.
– Я имел в виду совсем другое. И вам это прекрасно известно.
Но Фиа была не из тех, кто отступает. Положение напоминало игру «Кто смелее», и она не имела права проиграть. Излишне спрашивать почему. Она подняла лицо, и ее щека оказалась в опасной близости от лица Томаса. На Фиа пахнуло запахом сандалового дерева и кофе. Кожа его была очень гладкой, он побрился совсем недавно.
– Но это было то, что имела в виду я.
Он чуть-чуть подвинулся, так чтобы ей в глаза попало солнце. Она отвернула лицо, заморгала. Ресницы ее были такими длинными, что касались щек. Она услышала, как у него перехватило дыхание, и неожиданно почувствовала у себя на талии его руки. Они сжимали ее, не давали пошевелиться. Какое-то мгновение Фиа не понимала, то ли он хочет притянуть ее к себе, то ли оттолкнуть. И почему-то ей показалось, что он сам не знает, чего хочет. Она чувствовала прикосновение каждого его пальца, ширину его ладони. Надо освободиться, надо дать ему пощечину, высмеять! Но в этот миг она была способна думать только о том, что Томас Донн прикасается к ней. Это еще не страсть, но уже больше, чем равнодушие. Всеми фибрами своей души она отозвалась на его прикосновение. Из ее полуоткрытых губ с трудом вылетало прерывистое жаркое дыхание: его как будто захватывало в груди, где так сильно билось и со щекотливым ощущением замирало сердце. Он изучал ее взглядом, злым и смущенным одновременно. Накидка соскользнула с ее плеч и упала к ногам.
Томас начал медленно поднимать руку с талии по спине к затылку. Фиа прикрыла глаза. Пальцы были немного грубоватые, с жесткой кожей, но на удивление теплые. Она запрокинула голову. Он почти ласкал ее своими прикосновениями, и она сосредоточилась на восхитительных ощущениях, которые они рождали в ней.
Вдруг его рука замерла и упала, и другая рука, лежавшая на талии, тоже отпустила ее.
– На вас ожерелье Амелии Бартон, – холодно и раздельно отчеканил он.
Разумеется, Томас недоволен. Амелия Бартон была прекраснейшей женщиной из всех, кого знала Фиа. Несомненно, она была прелестнейшей женщиной из всех, кого знал Томас. Возможно, Томас даже любил ее.
Фиа открыла глаза. Томас стоял рядом. Его глаза говорили гораздо больше, чем лицо Фиа. Они горели гневом.
– Неужели? – пожала плечами Фиа.
– Черт побери! Вам это прекрасно известно. Джеймс подарил его Амелии в день их свадьбы.
– Неужели? – повторила Фиа. Она хотела сказать ему, что все это лишь фасад, часть игры, часть того, что она замышляла. Но она не могла довериться Томасу. Томас ненавидел всех Мерриков. Он сделал все, чтобы расправиться с ее братом Эшем. Не следует думать, что к ней он будет добрее. Во всяком случае, пока он не давал повода надеяться на снисхождение.
– Он не должен был дарить вам это ожерелье, – продолжал Томас холодно. – Уже много поколений оно является семейной реликвией.
Фиа наклонилась, подняла накидку и набросила ее на плечи. Томас отступил. Внезапно Фиа стало холодно, она почувствовала, что промерзла до самых костей.
– Как мило со стороны Джеймса.
– Оставьте его в покое, Фиа.
– Я боюсь, уже немного поздно. Вы так не считаете?
– Он заслуживает лучшего.
– Лучшего? Чем что? – потребовала она, явно задетая. Его слова все-таки пробили брешь в ее самообладании. Еще минуту назад Томас касался ее, почти лаская. Сейчас его взгляд был полон ненависти, он полагал, что она присвоила себе ожерелье умершей женщины. – Чем я? Лучшего, чем я? – не сдавалась Фиа. – Джеймс вполне может решить сам, чего он заслуживает, а чего – нет.
– Послушайте меня, Фиа. Я знаю, что вы пытались вовлечь Джеймса в какие-то интриги. Я этого не допущу. Слышите? Джеймс Бартон порядочный и честный человек, и я не позволю вам втянуть его во что-либо грязное.
На мгновение в глазах Фиа вспыхнул огонь, обнажая гнев и боль. Что ж, если Томас слышал об этом, значит, слышали и другие.
Томас прочел триумф на лице Фиа, но принял его за злорадство. Он заставил себя забыть то, что на мгновение отвлекло его. Пожалуй, он испытал жажду обладания, назовем это так за неимением лучшего слова.
На какой-то миг он поверил в химеру, поверил, что у представительницы семейства Меррик есть сердце. Ему показалось, он увидел сожаление в глазах Фиа, когда она наблюдала, как скрывается вдали коляска Бартона. Тогда он подумал, что она намеренно сделала больно Пипу, чтобы отдалить его от себя и тем самым уберечь от еще большей боли. И как объяснить, что у него учащенно забилось сердце и его охватила волна нежности, когда он коснулся ее? Боже, храни его! Но это действительно была нежность. Нежность по отношению к Фиа.
Он не верил, что может быть таким идиотом. Представитель семейства Меррик с сердцем? Нет, он не верил, что у кого-либо из них есть хотя бы душа. Когда это он успел стать таким романтичным идиотом, вместо того чтобы оставаться реалистом, каким его сделала жизнь? Ему очень хотелось наказать Фиа за то, что она так красива, так лжива и безжалостна, за то, с какой легкостью изображает любые чувства.
– Я предупреждаю вас, Фиа.
– Ваши слова похожи на угрозы, Томас.
– Нет, это обещание.
Она рассмеялась, и смех ее звучал как серебряный колокольчик. Но, Боже, храни его! Этот смех звучал и так, словно ей было страшно больно, словно ее сердце разрывалось от страданий. И вопреки рассудку, вопреки всему, что знал, Томас с трудом сдержался от острого желания прикоснуться к ней.
Фиа быстро отвернулась и пошла прочь. Одна, без сопровождения. Томас выждал какое-то мгновение и на достаточном расстоянии пошел следом за ней. Так он шел, пока она не достигла улицы, где наняла экипаж и отправилась домой.
Глава 8
– Ты выглядишь просто ужасно, – отметила Гунна.
– Это все твое воображение, – отозвалась Фиа. Иголка в ее пальцах летала вверх-вниз посреди маленьких пялец, которые она держала в левой руке. Как она недавно обнаружила, вышивание очень хорошо успокаивает. В дальнем углу комнаты Кей просматривал свои учебные пособия. Его неожиданный приезд вчера оказался не совсем ко времени. Фиа пришлось отменить намеченные на вечер визиты, поскольку она не рискнула оставить Кея одного в городском доме. Слава Богу, что академия миссис Литлтон для юных леди, в которой сейчас воспитывалась Кора, не отпускает своих подопечных, как это делается, например, в Оксфорде.
– Отчего у тебя глаза красные, а голос какой-то хриплый? Это тоже мое воображение или свет у нас такой? – спросила Гунна, прерывая мысли Фиа.
– Нет, правда, Гунна, я чувствую себя прекрасно. – Но в действительности чувствовала она себя отвратительно. Бесконечно длинные ночи, когда ей приходилось изображать почти что даму легкого поведения, бесследно не прошли. Слишком часто она ощущала по утрам легкое головокружение, а каждый день начинался с чувства непроходящей усталости.
Ее вчерашняя стычка с Томасом ничуть не улучшила положения. С этой самой встречи она чувствовала раздражение, ее все время тянуло поплакать. Она, Фиа Меррик, всегда гордившаяся своим самообладанием и выдержкой, сейчас была на грани срыва. Она уже не могла точно сказать, как долго еще сможет справляться со своими чувствами. Бесполезно признаваться в этом Гунне. Старуха начнет брюзжать, а ведь брюзжанием делу не поможешь.
– Жить так, как живешь ты, никуда не годится, – не унималась Гунна. – День превращаешь в ночь, ночь – в день. – Фиа посмотрела на Гунну и предупредительно глазами указала на Кея. Кей не знал, какова репутация Фиа в обществе, и она хотела, чтобы он как можно дольше оставался в неведении. – Эти бесконечные попойки, прогулки верхом...
Фиа смотрела на старуху со смесью досады и привязанности. Ясно, Гунна решила не обращать внимания на ее молчаливую просьбу.
– Однако же сейчас день, а я дома, – возразила Фиа с наигранной веселостью. – Как видишь, я не сплю. В своем собственном доме сижу вышиваю, а ты мной все равно недовольна.
– Не надо говорить со мной таким тоном, леди Фиа, – проворчала Гунна. – Все, что я говорю, это для твоего блага...
– Я ценю, – перебила ее Фиа, еще раз посмотрев в сторону Кея.
– Неужели мы не можем бросить все, уехать назад в Брамбл-Хаус и жить как раньше? – в сотый раз спросила горбунья. Фиа никогда не рассказывала Гунне о состоянии семейных дел и о договоре, который она заключила с Карром. Пока отец хочет, чтобы она оставалась в Лондоне, ей придется оставаться здесь. И когда он скажет, она выйдет замуж за того, на кого он укажет. Она согласилась с этим условием. Если же она не подчинится, то навсегда потеряет Брамбл-Хаус, а этого она бы не вынесла. Но Карру об этом неизвестно. Он уверен, что она подчиняется ему исключительно из страха перед ним и перед бедностью.
– Нет, Гунна, сейчас мы не можем вернуться в Брамбл-Хаус, – ответила Фиа, откладывая вышивание. Она приложила пальцы к вискам и начала их массировать. – Знаешь, я немного устала, пойду, пожалуй, отдохну. Приготовь мне один из твоих отваров, пожалуйста. – Фиа почувствовала себя очень виноватой, когда увидела, как встревожилась Гунна и поспешила на кухню готовить отвар. Но так легче. Надо дать Гунне какое-нибудь поручение, на котором она бы сосредоточилась и перестала наконец беспокоиться о том, что никоим образом от нее не зависело.
Как только старуха вышла из комнаты, Кей оторвался от книги и взглянул на Фиа.
– Гунна права, выглядишь ты не очень.
– Весьма лестно слышать это от тебя.
Кей привык к спокойной иронии Фиа, поэтому просто вернулся к чтению. В пятнадцать лет он выглядел все таким же мальчишкой, каким его встретила Фиа шесть лет назад. У него было открытое лицо, и он оставался таким же наивным и судил о людях исключительно по их внешности. Фиа подумала, что это пройдет и, скорее всего, именно она станет тем человеком, который поможет его пробуждению.
От такого предположения ей стало не по себе. Мудрость жизни, которую Фиа давно постигла, в конце концов, выбирает тех, кому совсем не нужна. В самом деле, вполне возможно, что, стараясь защитить Кея, Фиа оказала ему медвежью услугу. Она опять взялась за вышивание.
Через несколько минут она почувствовала чье-то присутствие в гостиной. Только один человек мог появиться в ее доме так неожиданно.
– Добрый вечер, папочка, – поморщилась Фиа, заканчивая стежок. Каждый ее мускул напрягся. Она ждала этого визита очень давно. Фиа заставила себя расслабиться и стать опять той выдержанной, хладнокровной персоной, которую отец привык видеть перед собой. Однако удалось ей это с трудом. – Вам что-нибудь нужно от меня?
Отец, как всегда разодетый в расшитые жилет и камзол, оглядывал комнату. Он поднял трость с серебряным набалдашником и указал на Кея. Сердце Фиа дрогнуло.
– А что здесь делает этот мальчик?
Фиа посмотрела в сторону Кея и изобразила некоторое удивление на лице, словно забыла предупредить отца.
– О! Это Кей, сын Макфарлена.
Кей торопливо встал и с интересом посмотрел на Карра.
«Нет, Кей, – молча умоляла его Фиа, – только не привлекай к себе его внимание, пусть он вообще не замечает тебя».
– О! Так это и есть наследник Макфарлена.
– Один из двух, – безразличным тоном проговорила Фиа. – Еще дочка, она в школе.
– Тебе по карману отправить ее в школу?
– Ну... иначе пришлось бы держать ее здесь, – вывернулась Фиа. – Знаешь, ведь общество безжалостно, и претендентам на мою руку вряд ли понравилось бы, если бы я выкинула на улицу детей Макфарлена. Не так ли?
– Возможно, ты права. – Карр задумался. – Но все-таки, почему он здесь?
– Он уже уходит, – отозвалась Фиа. – Кей, пожалуйста, иди к себе.
Кей покраснел. Это смущение делало его неуклюжим. Он неловко поклонился и торопливо направился к себе в комнату.
Фиа равнодушным взглядом проводила его. Он сумел пережить нападение на свое достоинство. Возможно, ему еще удастся чего-то достичь в жизни, если Карр не положит на него глаз и не заставит дочь что-нибудь сделать с этим юношей. Но Фиа сомневалась, что Карр может заподозрить ее в какой-либо привязанности к мальчику, потому что это означало бы, что у Карра есть не только воображение, но и сердце. Нет-нет, Кей в безопасности, если только что-то не выдаст ее чувств.
– Почему вы не садитесь? – спросила Фиа, когда Кей ушел. – Скажите мне, чему я обязана этим визитом. Или вы соскучились по моему обществу?
– Если ты разговариваешь так со всеми, то неудивительно, что тебя окружают одни заурядные личности.
– Я подумала, раз мы здесь одни, без посторонних, – резко пояснила Фиа, – я могу разговаривать с вами, как сочту нужным.
– Ты еще не научилась покорности, Фиа? – Лицо Карра перекосилось от злобы. Слегка прихрамывая, он пересек комнату, подошел к стулу, стоявшему рядом с Фиа, уселся и положил трость на колени. – Я пришел сказать тебе, что знаю о твоих делах и не допущу этого.
– О каких делах? – с невинным видом поинтересовалась Фиа.
– Давай не будем терять понапрасну время. Я знаю, что ты приударила за капитаном Джеймсом Бартоном, втянула его в товарищество, перекупила его груз, застраховав в два раза дороже того, что он стоит, и погрузила на один из его кораблей. – Карр поднял руку с ухоженными ногтями, как бы предупреждая ее возражения. – Капитан Бартон топит свое судно, получает за него страховку, а ты получаешь страховку за груз. – Он посмотрел на Фиа в ожидании объяснения.
– Да, отличный план, необычайно тонкий и искусный. Жаль, не додумалась до него сама, – ответила Фиа.
– Ты и додумалась, – возразил Карр. – Мне известны все подробности этой сделки. Согласен, сделка очень умная, да и провернули вы ее очень ловко. Мне удалось разузнать совсем немного, но то, что я узнал, наводит на мысли, очень интересные мысли. Я думаю, что этому возможно только одно объяснение. Объяснение, которое уже тебе известно.
– У вас есть подозрения, но, как вы сами только что сказали, ничего, кроме них. – Фиа удивленно вскинула брови. – Конечно, ничего, что бы вы могли использовать против нас, как это вы говорили... ничего, чтобы шантажировать. В таком случае скажите мне, зачем вы заговорили об этом?
– Просто затем, что если я сейчас не в состоянии шантажировать твоего друга, – Карр поджал губы, – это еще не означает, что ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится. У тебя нет своего дома, нет средств, нет ничего своего, кроме нескольких безделушек, которые подарил капитан Бартон, чтобы заманить тебя в постель. Ах да, мне все известно об ожерелье, о кольце и картинах. Продай их, и ты сможешь прожить полгода так, как привыкла. – Фиа позволила ему увидеть, что она встревожилась, совсем чуть-чуть. Он улыбнулся. – Тебе этого не хотелось бы, правда? Нет, не думаю, правда, Фиа? – протянул он. – Твое партнерство с Бартоном, в конце концов, могло бы принести тебе независимость, о которой ты так мечтаешь, но неужели ты думаешь, что я допущу это? Фиа, дорогая, ты выйдешь замуж за того, на кого я укажу, тогда, когда я скажу, и там, где я скажу. Ты целиком зависишь от меня сейчас и в будущем. – Он принял сердитый вид и покачал головой. – Боюсь, что ты никогда не дождешься независимости.
– Что вам нужно? – Лицо Фиа оставалось непроницаемым.
– Ах, наконец! – улыбнулся Карр. – Вот теперь, когда между нами полное взаимопонимание, я чувствую себя намного лучше. – Улыбка на его лице исчезла так же стремительно, как и появилась. Он просто снял ее, как снимают очки. – Я хочу участвовать в вашем товариществе. Я претендую на твою долю, на твою долю в товариществе.