– Мне суп, – сказала Элеонора, – луковый суп.
– Да, мэм.
– Но только не на мясном и не на курином бульоне. – Голос ее предостерегающе зазвенел, и официант с готовностью откликнулся:
– Ни в коем случае, мэм, бульон исключительно овощной.
– Очень хорошо. Так, ни одной подходящей закуски. Тогда принесите мне просто овощи, хорошо? У вас есть сырые овощи?
На официанта было жалко смотреть. Он переминался с ноги на ногу. Его накрахмаленная курточка слепила глаза своим белоснежным сиянием.
– У нас все самое лучшее и самое свежее, уверяю вас, – запинаясь, проговорил он. – Я узнаю у шефа. – Поглядев себе под ноги, словно в поисках спасительной идеи, бедняга добавил: – Сегодня отличный салат из огурцов.
Элеонора тяжело вздохнула.
– Ну ладно. Пусть будет салат из огурцов. И стакан воды. – Протягивая официанту меню, она вспомнила еще кое-что. – Да! Принесите отрубей. Посыпать салат.
– Отрубей? – оторопело переспросил официант. – Я спрошу у шефа, мэм.
– Ну ладно, не нужно. – Элеонора снова вздохнула. – Просто суп и салат.
На лице официанта отразилось явное облегчение. Он взял у нее меню и, склонившись еще ниже, выжидательно взглянул на перекошенную физиономию Уилла Лайт-боди.
– Что угодно мистеру?
Подцепляя следующую устрицу, Чарли заметил в косоватых глазах соседа по столу самую настоящую панику. Уилл равнодушно махнул рукой, словно совсем не есть сюда пришел и они сидели не в вагоне-ресторане экспресса «XX век лимитед», славящемся своей изысканнейшей кухней и великолепным обслуживанием.
– Ничего. Разве что тост.
– Тост, сэр?
– Тост.
В наступившем молчании официант обдумывал услышанное. Это была эпоха энергичного и обильного поглощения пищи, эпоха обедов с двенадцатью переменами блюд, эпоха супов, соусов, подливок, на горячее три мясных блюда плюс одно рыбное, а уж вина и подавно изливались неистовым каскадом – шерри, кларет, портвейн, рейнское, мозельское, – ну и, само собой, бесконечное разнообразие высококалорийных десертов. На кухне есть и мясо на ребрышках, и жареные гуси, и оленьи отбивные; повара остервенело вскрывают раковины с устрицами и разделывают осетров; официанты снуют тудасюда между столами, шатаясь под тяжестью нагруженных подносов – а этот заказывает тост!
Молчание затягивалось, и Чарли поймал себя на том, что вслушивается в перестук колес. За соседним столиком сидели дама, кутавшаяся в меха, и пожилой мужчина с пышнейшими усами. Старик что-то пророкотал приглушенным басом, и дама рассмеялась серебристым переливчатым смехом.
– Э-э, как мистер прикажет его приготовить?
Новый знакомый Чарли недоуменно переспросил:
– Что приготовить?
– Ваш тост, сэр.
– Ну… в виде тоста. – Уилл затравленно покосился на жену. – И чашку бульона, – прибавил он на одном дыхании, словно опасаясь, что ему вырвут язык, прежде чем он произнесет эти слова.
– Никакого бульона! – столь же поспешно вмешалась Элеонора.
Возражений не последовало: официант зачеркнул «бульон» так же услужливо, как за минуту до этого написал.
– В бульоне сплошной креатин, – пояснила она Оссинингу, сопроводив эту реплику многозначительным взглядом.
– Это все? – Официант угодливо наклонил голову и молитвенно сложил руки.
Уилл бросил на него колючий взгляд.
– Да, да. Это все.
Официант упорхнул, женщина за соседним столиком снова рассмеялась. Ночь окончательно вступила в свои права, и за черными окнами вагона-ресторана уже ничего не было видно. Чарли нацелился на следующую устрицу.
– Стервятники морей, – вдруг выпалил Уилл.
Элеонора раздвинула губы в улыбке и вперила в Оссининга острый взгляд.
– Что, простите? – переспросил Чарли и потянулся к бокалу с вином. Очередная устрица медленно шествовала по пищеводу к своим подружкам.
– Устрицы, – пояснил Уилл, повернувшись за поддержкой к жене. – Верно, дорогая? Ведь именно так их называет доктор Келлог?
Тут был какой-то подвох, Чарли видел это по глазам Элеоноры. Та едва заметно кивнула, отчего чучело птички на шляпе сверкнуло стеклянными глазками.
– Да, дорогой, – подтвердила она, продолжая глядеть на Чарли. – Но доктор только констатирует факт. Устрицы и вправду омерзительны. Они живут в грязи и отходах и ими же питаются. А сок устриц (доктор особенно это подчеркивал) – не что иное, как урина.
Чарли посмотрел на тарелку с тремя оставшимися отвратительными тварями.
– Урина?
Улыбка Элеоноры стала шире.
– Моча, – объяснила она, – если говорить по-простому. Ну, когда мочатся, понимаете?
Уилл скривился в ухмылке, глаза его утонули в морщинках, и он стал похож на каменного уродца, какими украшают водостоки на католических церквях.
– Мне было бы неприятно питаться стервятниками, а вам?
Оссининг потихоньку начинал злиться.
– Вообще-то… – протянул он, но Элеонора перебила:
– Известно ли вам, что доктор Келлог взял образцы моллюсков из этого самого вагона-ресторана. – Она выразительно подняла пальчик, затянутый в перчатку. – Устриц специально доставили из Чикаго в Бэттл-Крик и подвергли анализу в лаборатории Санатория. – Многозначительно помолчав, Элеонора торжествующе закончила: – И выяснилось, что сок этих устриц по составу почти ничем не отличается от мочи, человеческоймочи!
Чарли уже готов был встать грудью на защиту своих устриц – урина там не урина, они были самым лучшим началом (или завершением) вечера, какое только можно себе представить; но слова, произнесенные собеседницей, разом заставили его забыть об этом намерении.
– Бэттл-Крик? Вы сказали «Бэттл-Крик»?
Элеонора кивнула. Уилл утвердительно склонил голову.
– А ведь я туда и направляюсь. В Чикаго пересяду на «Центрально-Мичиганский».
Оссинингу ужасно нравилось произносить это название – «Центрально-Мичиганский», он сразу начинал чувствовать себя этаким многоопытным путешественником, большим человеком, делающим большие дела. И кому какое дело, что на самом деле он никогда в жизни не бывал западнее Джерси-Пелисейдс, а экспрессы дальнего следования видел только с перрона – как они проносятся мимо, битком набитые богатыми господами.
Чарли уже открыл рот, чтобы степенно, со знанием дела порассуждать на железнодорожные темы – расписание поездов, носильщики, пересадки и всякие прочие экзотические штуки, но не получилось, потому что супруги Лайтбоди расхохотались, а Элеонора, как девчонка, еще и захлопала в ладоши.
– Это поразительно, – выдохнула она. – Какое чудесное совпадение!
– Вы тоже туда едете? – высказал предположение Чарли.
Улыбка мистера Лайтбоди несколько поблекла. Снова стали заметны бледность, худоба, понурое выражение глаз.
– Да. Мы будем проходить курс лечения в Санатории. Я… я там никогда не бывал, – доверительно сообщил он Чарли, – но зато Элеонора…
– Я уже в третий раз, – перебила его жена, кокетливо поправляя шляпку. – Боюсь, я превратилось в бэттломанку – так газеты называют приверженцев доктора Келлога.
Чарли с любопытством поглядел на Элеонору: тонкие руки, хрупкие запястья, глухой ворот, застегнутый изящной заколкой, подчеркивает высокую грудь. От чего этой дамочке лечиться? С виду вроде здоровая – ну разве что худая и бледная; но никакой болезненности в ней нет. Муж – другое дело, ему, похоже, уже никакие врачи не помогут. А вот женщина заинтриговала Оссининга. Он обдумывал, как бы поделикатнее задать вопрос, чем это она так больна, но тут появился официант с двумя стаканами воды и торжественно выставил их на стол перед четой Лайтбоди.
– Мистер закончил? – спросил он Оссининга и показал на тарелку с недоеденными устрицами.
Чарли взглянул в смеющиеся глаза Элеоноры, перевел взгляд на скорбно косящегося в его сторону Уилла… и – махнул рукой. Устрицы мгновенно исчезли.
– Скажите, мистер Оссининг, – поинтересовался Уилл, – а зачем вы направляетесь в Бэттл-Крик? Для лечения, по делу или ради удовольствия?
С первой же минуты, как только эти Лайтбоди сели за его столик, Чарли чувствовал себя не в своей тарелке – странные это были люди, самые настоящие чудики. Но всякий знает, что богачи эксцентричны; а его, Чарли, священный долг – суметь воспользоваться этим их качеством. Он внезапно ощутил, как к нему возвращается былая уверенность, и объявил:
– По делу. Затеваю производство хлопьев. Знаете – готовые завтраки. Вот моя карточка. – Чарли полез в карман жилета. – Да где же она… а, вот.
Он протянул карточку Уиллу, который уже рылся в карманах смокинга в поисках собственной визитки.
– А каким сортом вы занимаетесь, мистер Оссининг? – Элеонора чуть изогнулась, всматриваясь в карточку, зажатую в руке мужа. – «Черо-Фруто»? «Триабита»? «Ворс»? «Вим»?
Чарли достал еще одну карточку – он необычайно ими гордился – и положил на стол перед миссис Лайтбоди. Карточка гласила:
КОМПАНИЯ «ИДЕ-ПИ ИНКОРПОРЕЙТЕД», БЭТТЛ-КРИК
«Идеальная пища» – полностью обработанные, пептонизированные хлопья со вкусом сельдерея.
Освежают усталую кровь и оздоровляют кишечник.
ЧАРЛИ П. ОССИНИНГ, эсквайр
Главный президент
– Весьма впечатляюще, – молвила Элеонора, но Чарли не понял, искренне она это говорит или прикидывается.
– Весьма, – согласился Уилл.
– Мне кажется… надеюсь, вы простите, что я так говорю, – мне кажется, что вы вряд ли искренний приверженец здорового питания, мистер Оссининг, – сказала Элеонора. – А это выражение: «оздоровляют кишечник» – одна из ключевых фраз доктора Келлога. Правда, он использует эти слова в ином контексте – по его убеждению, кишечник должен сам себя оздоровлять.
Чарли вспыхнул. Стараясь скрыть замешательство, он отхлебнул вина.
– Да, – наконец выдавил он, – я не очень в этом разбираюсь. Читал в журнале.
Тут появился салат из огурцов для Элеоноры и тост для Уилла – слегка поджаренный кусочек белого хлеба, разрезанный по диагонали. Ловко крутанув поднос, официант поставил перед Чарли горячее – белоснежную фарфоровую тарелку, накрытую крышкой, из-под которой вырывался пар. Виртуозным движением фокусника официант снял крышку, и взорам открылись устрицы, тушеные в белом соусе.
Лайтбоди мрачно изучал свой тост. Казалось, он забыл о своей визитной карточке, которую наконец выудил из кармана и сжимал двумя пальцами – большим и указательным; все его внимание было сосредоточено на хрустящем ломтике, сиротливо лежавшем на тарелке. Внезапно глаза Уилла ожили, он быстро взглянул на Чарли и спросил:
– Давно вы занимаетесь своим бизнесом, мистер Оссининг?
Чарли взял ложку и стал перемешивать содержимое своей тарелки, стараясь спрятать стервятников морских глубин среди кусочков картошки, моркови и лука. (Ну да, он любит устриц. Разве это преступление? Откуда ему было знать, что съесть устрицу – все равно что выпить ложку собственной мочи?) Элеонора колдовала над салатом: старательно посыпала его какими-то хлопьями из коричневого бумажного пакета.
Вопрос Уилла удивил Оссининга.
– Ну, собственно говоря, – протянул он, – наша компания сейчас в процессе становления.
Уилл только недоуменно поднял брови.
– То есть, – Чарли с такой яростью ткнул в устрицу ложкой, словно она была его заклятым врагом, – в сущности, компания будет официально создана завтра утром.
– Понятно, – ответил Уилл. Поджатые бескровные губы двигались, ничуть не изменяя безжизненного выражения лица. – Вы сказали «наша» – у вас имеются партнеры?
Перед мысленным взором Оссининга возник Гудлоу Бендер в шикарном костюме и ботинках из буйволовой кожи. Бендер ждет его в Бэттл-Крик, Бендер уже закупил оборудование, нанял рабочих, отдал все необходимые распоряжения. Через полгода они станут миллионерами.
– Да, – улыбнулся Чарли.
Элеонора поддела вилкой ломтик огурца и подняла глаза.
– Позвольте спросить, вы уже собрали весь необходимый капитал?
– О да, конечно.
Чарли ощутил тяжесть бумажника, лежавшего во внутреннем кармане – набитого, пухлого, будто это не бумажник, а целый чемодан. В нем было восемьсот сорок девять долларов наличными (Чарли в жизни не держал в руках столько денег) и еще чек на три тысячи долларов, выписанный миссис Амелией Хукстраттен из города Петерскилла, штат Нью-Йорк.
– Наш самый крупный инвестор – весьма почтенная дама из графства Вестчестер.
– Из графства Вестчестер? – В голосе Уилла вновь зазвучали живые нотки, а лицо просияло, преображенное улыбкой. – Но мы сами оттуда… Вы ведь знаете Петерскилл, не правда ли?
– Вот это совпадение, – в свою очередь изумился Оссининг. – Ну и ну. Бывает же. Наш инвестор… я хотел сказать – наш самый крупный инвестор – тоже живет в Петерскилле. Вы знаете миссис Хукстраттен?
Небеса разверзлись, зазвенели фанфары. Возгласы радостного изумления заставили умолкнуть и оглянуться не только пару за соседним столиком, но чуть ли не половину вагона-ресторана.
– Амелию Хукстраттен? – воскликнул Уилл Лайтбоди. – Знаем ли мы Амелию Хукстраттен?
Супруги обменялись заговорщическими взглядами; Элеонора даже отложила вилку, глаза ее заискрились.
Чарли уставился на них с недоуменной улыбкой. Пожилой усатый джентльмен беззастенчиво разглядывал их со своего места. Мерно, успокаивающе постукивали рельсы.
На сей раз глуховатый голос Уилла прозвучал удивительно четко:
– Амелия – ближайшая подруга моей матери. А вы спрашиваете, знакомы ли мы с ней! – Он рассмеялся и тут же закашлялся.
На душе у Чарли стало очень хорошо, просто замечательно. Оборотная сторона его карточки (рано или поздно супруги Лайтбоди непременно туда заглянут) гласила: «Небольшие пакеты акций предоставляются респектабельным инвесторам» и сообщала почтовый адрес в Манхэттене. Пока нужды в финансировании не было, однако создание «Иде-пи» потребует огромных затрат (во всяком случае, так утверждал Бендер), и новые инвесторы не помешают.
Чарли покончил с бутылкой вина, продолжая приветливо улыбаться своим новым знакомым – этим милым богатым людям; он прямо-таки ощущал источаемый ими запах денег, как хорек чувствует запах куропатки. Да, они очень симпатичные – эти супруги Лайтбоди из Петерскилла, штат Нью-Йорк. Петерскилл. Город – настоящее золотое дно. Может быть, открыть там завод по производству хлопьев? Кажется, в Буффало такой уже есть. Оссининг собрался провозгласить тост за здоровье своих попутчиков: у него шампанское, у них водичка, почему бы не чокнуться? Но тут снова появился официант с подносом на плече и торжественно, словно это был дар султана Марокко, поставил перед Чарли первое из мясных блюд – огромную тарелку, на которой возлежала роскошная свиная отбивная, мирно покачивающаяся в волнах собственного кроваво-красного сока.
Глава третья
Антиалкогольный эликсир «Белая звезда Сирса»
Уже давным-давно в вагоне-ресторане была вымыта последняя тарелка, выключены все плиты и подметены полы, уже давным-давно измотанные за день проводники забылись беспокойным сном, а Уилл Лайтбоди лежал на своей полке в темном купе и смотрел на проплывавшие за окном бескрайние поля восточного Огайо. Элеонора, по ее настоятельному требованию, занимала отдельное купе, правда сообщающееся с мужниным. Дома они по-прежнему спали вместе. Да, они спали в одной кровати – старинном ложе с пологом на четырех столбиках, которое прабабушка Уилла привезла с собой из Борнемута и на котором, не испытывая ни малейшего неудобства, могло бы поместиться одновременно человек шесть, да еще осталось бы место для пары собак. Но с тех пор как Элеонора потеряла ребенка, а желудок Уилла покой, супруги почти не занимались сексом. Сначала Уилл пытался протестовать, но жена ссылалась на свое – и его – нездоровья. Кроме того,добавляла Элеонора, когда мы окажемся в Санатории, у нас не будет бремени (и желания) для подобного рода времяпрепровождения.Доктор Келлог, судя по всему, относился к сексу с решительным неодобрением.
Лайтбоди закрыл глаза. Он надеялся, что мягкое покачивание поезда убаюкает его, как младенца в колыбели, но сон все равно не приходил. Уилл так устал, что даже не пытался заставить себя уснуть. Это все, конечно, его желудок. Тот горел огнем, и боль расцвечивала жгучими красками пеструю палитру бессонницы. А в желудке, на самом его дне, лежал тост. Безобидный кусочек хлеба, обжаренный с обеих сторон. Но Уиллу казалось, что он не тост съел, а выпил залпом мензурку с соляной кислотой, которая сначала обожгла миндалины, а потом запалила его тело и изнутри. Не удивительно, что Элеонора пожелала спать отдельно – он, Уилл, распространяет вокруг себя ядовитые волны болезни, тело его сотрясают конвульсии, постельное белье скручивается жгутом, словно веревка палача… Господи Боже, хоть бы несколько мгновений спокойного забытья…