— Ну… хорошо.
Майор взял меня за руку (я задрожала), вывел меня в центр пляшущего зала и возгласил:
— Аргентинское танго!
— Bay!!! — завопили ведьмы и расступились. Сверху полилась волшебная музыка. Инкуб сжал меня в объятиях, и танец начался.
Ох, что это был за танец! Мои ноги выделывали что-то, совершенно отдельное от головы. А голова горела, перед глазами плыло марево, и в этом мареве единственным пристанищем моему слегка сумасшедшему настроению был взгляд майора Колоскова. И какой взгляд! Я уже не рассуждала на тему "отдаться — не отдаться", я заинтересовалась вопросом "возьмет — не возьмет?". Видите, господа и дамы, до чего я, скромная, приличная девушка, докатилась! Никогда, слышите, никогда не танцуйте с инкубами!
Музыка лилась, и танец все длился и длился. А потом я услышала настойчивый и тревожный зов:
— Ника, Ника!
— Ника, очнись!
— Простите, я не хотел…
— Не хотел он! Что с девчонкой сделал, негодяй!
— Я готов искупить свою вину, скажите только чем.
— Минералки принеси!
— Я мигом!
Я открыла глаза и попыталась сесть. Мир вокруг превратился в цепочки разноцветных огоньков, и я почувствовала дурноту.
— Вот вода.
— Ника, выпей!
— Надо бы наговорной водички. Умаялась, сердешная.
Я отпила воды, и мне ощутимо полегчало. Мир вокруг опять стал нормальным.
— Что со мной было? — спросила я, когда обрела возможность говорить.
— Это я виноват, — сунулся было с объяснениями майор Колосков, но Юля отпихнула его и сказала:
— Инкуб чуть не затанцевал тебя до смерти. Им-то ничего не будет, танцуй хоть всю вечность, а вот людям… Как ты себя чувствуешь, Ника?
— Вполне сносно. Извините, что я всех побеспокоила и чуть не сорвала шабаш.
— И не думай об этом! Никто ни в чем тебя не винит. И если тебе плохо, мы завершим шабаш, вот и все.
— Ни в коем случае! — Я встала и сделала рукой жест, долженствующий означать "зажигай всё!". — Пусть шабаш продолжается! Музыка!
Ведьмы облегченно загомонили, инкубы не менее облегченно вздохнули — они боялись, что за провинность майора их выгонят. И снова начались танцы, песни и полная веселая неразбериха.
Я села в уголок, Юля протянула мне бокал с наговорным соком и ушла играть в баккара (да, азартные игры на этом шабаше тоже процветали вовсю). Я потягивала сок через соломинку и наблюдала за весельем. Было спокойно и приятно, я почувствовала, что будто растворяюсь в этом шабаше и могу быть любой из этих ведьм…
— Ника, я вам не помешаю? — Передо мной с повинной головой стоял майор Колосков. — Простите меня…
— Да бросьте вы об этом, майор! Присядьте. Я сама виновата. Мне бы знать, чем обычно заканчиваются танцы с инкубом, и я бы ни за что не пошла с вами танцевать.
— Ну, обычно танцы с инкубами заканчиваются постелью, но я ни в коем случае не хочу сказать…
— А почему бы и нет? Я шучу. Я сейчас совершенно не гожусь для постели. Я просто хочу наслаждаться шабашем, наблюдая его как бы со стороны. Вы понимаете меня, майор?
— Совершенно понимаю, — извратил русский язык инкуб. — Ах, Ника, вы удивительная девушка! Я такой еще не встречал. Честное слово инкуба!
— Вы, похоже, все-таки пытаетесь меня обольстить.
— Нимало. Что уж, и по восхищаться вами нельзя?
Я усмехнулась:
— Можно, конечно. Только… Я все равно знаю, какая у меня куча недостатков.
— Недостатки легко превратить в достоинства, поверьте, Ника.
— Верю. Скажите, а каково это — быть инкубом?
Майор призадумался, потирая элегантно небритый подбородок.
— По-всякому, — наконец сказал он. — Мне, например, приходится нелегко.
— Почему?
— Я последний московский инкуб. Каково это — жить без своих соплеменников, без друзей и соратников по духу! Тем более что мы, инкубы, существа с высоким процентом эмпатии. Нам нужно общество, сплоченность, понимание. Я, может быть, сегодня чуть вас не затанцевал потому, что потерял бдительность — начал радоваться обществу, себе подобному. Я сто лет, а то и больше не бывал на шабаше!
— Ох, а сколько вам лет, майор?!
— Да это неважно. Но сто точно, я ручаюсь.
— Как же вы еще не дослужились до генерала?
— А оно мне нужно? Куда нужнее любить и быть любимым.
— Майор, вы опять перевели разговор на щекотливую тему. Не хотите ли вы сказать, что любить вас должна именно я?
— А почему нет? Разве я так уж уродлив?
— Нет, что вы, майор! Вы выглядите великолепно и как раз в моем вкусе.
— Ну тогда я не вижу препятствий. Или ваше сердце уже занято?
— Да нет, в общем.
— Тогда я прошу вас стать моей женой!
— Майор, не гоните лошадей, я не поспеваю за прихотливым полетом вашей мысли! Вы это серьезно?!
— Абсолютно! Поверьте, у нас будет прекрасный союз. Инкуб-мужчина способен на такую страсть, на которую не потянет ни один смертный.
— Ага, а потом за любите меня до смерти, как только что затанцевали.
— Я буду очень осторожен, Ника. Я не позволю своей страсти стать слишком пламенной. Так что же вы решили?
— Майор, я должна подумать. Вы, безусловно, мне нравитесь, но пока еще не настолько, чтобы бежать с вами под венец. У меня сейчас и без того масса хлопот. Я прежде всего должна стать ведьмой. Понимаете?
— Понимаю. Но вы даете мне хотя бы надежду?
— Безусловно. Даю. Надежду. Вы не принесете мне еще соку?
— Все, что угодно. — Инкуб взял мой бокал и пошел в противоположную сторону — там белел небольшой столик, уставленный разнокалиберными бутылками и бумажными упаковками с соком.
Майор принес мне бокал сока. Апельсиновый. Не очень его люблю, но обижать майора не хочется.
Мы принялись болтать о том о сем, майор рассказал мне о своей службе, о громком деле под кодовым названием "Заботливая женская рука". Я была искренне зачарована его рассказом и потому на шабаш уже практически не обращала внимания. А между тем в расстановке фигур шабаша произошли серьезные изменения.
Во-первых, этих фигур стало больше. На одну.
Точнее, на одного.
Я уж и не знаю, как он сюда проник!
Но это был он, знаменитый на весь Щедрый, скандально известный журналист Сидор Акашкин!
Бурные аплодисменты.
Под шумок он появился в зале, и поначалу его даже и не заметили. Господин Акашкин успел пощелкать цифровым аппаратом и запечатлеть шабаш в его самых нескромных проявлениях. И как он только отыскал их, эти "проявления"! Потом он нахально налил себе шампанского и, отыскав горящим взором нас с инкубом, двинулся в нашу сторону.
— Приветствую! — взмахнул он рукой. — Разрешите представиться — независимый корреспондент местной газеты "Щедрые вести" Сидор Акашкин. Позвольте за дать вам несколько вопросов…
И тут в зале образовалась нехорошая, просто ледяная тишина.
— Ой, Акашкин! — взвизгнула молоденькая ведьма со звучным именем Марисобаль и попыталась спрятаться за колонной.
Но тут от стола, где играли в баккара, оторвалась Юля. А она, насколько мне известно, прессу и особенно Сидора Акашкина не очень-то жаловала.
— Акашкин! — воскликнула Юля. — Какого черта ты сюда проник?! Это закрытое мероприятие.
— От прессы не может быть секретов, — с нахальничал Акашкин. — Или все-таки вам есть что прятать, госпожа Ветрова со товарищи?
— Прятать нам нечего, — холодно ответствовала Юля. — Задавайте ваши вопросы, господин Акашкин. Только быстро. Мы не хотим портить наше веселье вашей скоромной мордой.
— Зачем так грубо? — елейно улыбнулся Акашкин, — Позитивней надо быть. Что ж, госпожа Ветрова, вы лично дадите мне эксклюзивное интервью или кто-то из ваших подруг?
По залу прокатился перепуганный вздох.
— Я сама дам вам интервью, господин Акашкин. Кресло господину репортеру!
Из воздуха в центр зала спикировало кресло и, покачиваясь, замерло на четырех ножках. Акашкин, нервно оглянувшись, сел. Его тут же окружили ведьмы. Юля стала прямо перед ним.
— Э-э, может быть, вы тоже присядете, дамы? — поинтересовался Акашкин, нервно сглатывая.
— Мы постоим. Это для того, чтобы вы не забывали, в чьем обществе находитесь, понятно?
— Понятно. Это шабаш?
— Это вопрос?
— Да, вопрос.
— Хорошо, господин Акашкин. Вы определили это мероприятие совершенно верно. Это действительно шабаш. Шабаш Тринадцати ведьм, называемый еще Золотым шабашем.
— Минутку, я занесу это в блокнот…
— Поторапливайтесь, господин Акашкин. У нас праздник, и мы не намерены прекращать его из-за вас.
— Хорошо вас понимаю. Тогда следующий вопрос: в честь чего или кого вы собрали этот шабаш? Ведь он наверняка собран неслучайно?
— Да, шабаш собран не просто так. Он собран ради девушки, которую мы сегодня официально примем в ряды ведьм и ворожей.
— Можно узнать имя этой девушки?
— Можно. Ее зовут Вероника Рязанова.
— Гадалка?! Но как же…
— Вот так. Вероника обладает большим ведьмовским потенциалом, и мы хотим дать ей шанс стать ведьмой не на словах, а на деле. Вы пишите, пишите все в свой блокнот. Надеюсь, вы ограничитесь блокнотом? Потому что, будь у вас диктофон, я бы давно вывела его из строя.
— Нет, я по старинке, с блокнотиком, — непорочно улыбаясь, проблеял Акашкин. — А что именно входит в ритуал шабаша?
— Это вы могли бы узнать и у вашей жены, она ведь тоже чародейка…
— Мы давно не живем вместе, — вздохнул Акашкин. — Жена во мне разочаровалась…
— Что ж так?
— Это неважно.
— Смотрите, господин Акашкин, мы здесь все ведь мы и можем приготовить для вас приворотное зелье. Дадите его своей жене — и ее любовь к вам обеспечена.
— Нет, спасибо, к тому же жена улетела в Толедо… Вы лучше мне про ритуалы шабаша поведайте.
— Да все просто! Сначала — ритуал приветствия, и котором все ведьмы знакомятся. Затем — угощение и распитие вина шабаша, которое для этого специально готовилось. Потом — песни и пляски, азартные игры, мелкое колдовство, обмен, так сказать, опытом и знаниями. И наконец — посвящение в ведьмы.
— Я, как понимаю, попал на тот момент, когда вы все плясали и предавались азартным играм, что, кстати, запрещено нашим мэром. Так-так…
— Акашкин, — сладко улыбнулась Юля, — нам лучше не ссориться.
— А кто ссорится? Я мирен, как воды стоячего пруда.
— Мы ответили на ваши вопросы, господин Акашкин?
— Почти, — ответил Акашкин. — Я бы хотел взять интервью у виновницы торжества. У Вероники Рязановой.
— У меня? — изумилась я.
— Именно. — Акашкин указал на меня своим паркером. — Что вы чувствуете сегодня, Вероника? Ведь и вашу честь устроен шабаш.
— Я чувствую счастье, — мрачно ответствовала я. А что еще я, по-вашему, должна чувствовать? Еще при пишите восторг и преклонение перед ведьмами, которые собрались здесь.
— Хотелось бы услышать более пространный ответ.
— Я косноязычна, господин Акашкин.
— Тогда еще несколько вопросов, Ника. Сколько вам лет?
— У женщины таких вещей не спрашивают.
— О, пардон, я забылся! Вы замужем?
— Пока нет.
— Но у вас есть жених или возлюбленный?
— Да, есть. Вот он — майор Колосков. И он свернет вам шею, если вы зададите мне хоть один вопрос сверх того.
— Сверну, — пообещал воодушевленный Колосков. — Милая, только скажи. Для тебя все, что угодно!
— Все, что угодно? — переспросила я майора. — Тогда выведи отсюда этого журналиста, только вежливо. Не калечь.
— Э-э, мы так не договаривались, — запротестовал Акашкин, но майор могучей рукой уже влек его прочь из зала. Акашкин еще попищал и затих. Его голос затерялся в бескрайности зала, а потом где-то вдалеке хлопнула дверь.
Майор вернулся и продемонстрировал нам блокнот Акашкина.
— Забрал, — весело улыбнулся инкуб. — И память ему стер. Пошел Акашкин домой в легком подпитии и будет думать, что это он в кабаке принял на грудь.
— Надеюсь, по дороге с ним ничего не случится, — нарочито озабоченно сказала Юля Ветрова. — Не хочется винить себя в бедах этого человека.
Ведьмы только посмеялись.
— Что ж, сестры, — сказала Юля звонко, — наш шабаш продолжается! Настало время для котла!
— Время Котла! — воскликнули все ведьмы.
Глава 17
— Время Котла! — воскликнули ведьмы, а я озадаченно посмотрела на них. Что еще за котел?!
Юля подошла ко мне и объяснила:
— Это котел для твоего ритуального омовения, Ника. Сейчас ты увидишь настоящее ведьмовство.
Юля хлопнула в ладоши и что-то выкрикнула на латыни. Следом за нею эти слова повторили все ведьмы. Инкубы притихли и собрались за столами для карточной игры. Даже мой майор от меня отошел и затерялся в их пестрой толпе. Видимо, когда ведьмы начинают ворожить, инкубы предпочитают им не мешать. А то мало ли, толкнешь под руку, да и получишь проклятием по голове!
Юля снова хлопнула в ладоши. Ведьмы стали в круг, взявшись за руки. И тут я увидела, как в центре круга появился огромный медный котел. Едва его дно коснулось пола, как ведьмы своей волшбой зажгли под ним яркое пламя. Оно было зеленоватым, с голубым отливом. Жуткое пламя, тревожное. Котел нагревался… И я должна в нем омыться?!!
Ведьмы принялись водить хоровод вокруг котла и распевать какое-то латинское песнопение, очень похожее на студенческий гимн "Гаудеамус". Потом, когда стенки котла накалились докрасна (ой, мама!), каждая ведьма принялась что-то бросать в котел и приговаривать какую-то тарабарщину.
Юля снова хлопнула в ладоши и гортанно прокричала заклятие. Сверху в котел низринулась темно-бордовая жидкость. Котел зашипел, а в воздухе разлился аромат дорогого вина.
— Это вино, — пробормотала я, — меня сварят и красном вине.
Котел наполнился вином под самую завязку — я видела, как оно плещется через край и шипит, соприкасаясь с раскаленной медью. Ведьмы заплясали еще быстрее, еще неистовей, с их губ срывались вопли и стоны, а не песня…
Мне стало жутко, я задрожала, хотя воздух был пронизан жаром котла.
— Вероника! — крикнула мне Юля. — Сюда!
И мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Я ведь хотела быть ведьмой! А значит, должна пройти через все.
И даже окунуться и свариться в этом жутком котле.
Ведьмы разорвали цепь своего хоровода и впустили меня в круг. Здесь было нестерпимо жарко, я вспотела в своем роскошном платье. И не удивилась, когда Юля одним резким движением сорвала его с меня:
— Раздевайся донага! Даже чулки снимай!
Оглушенная, раздавленная, я не сопротивлялась.
Я делала, что мне прикажут.
— Пора пришла, сестры! — крикнула Юля.
— Пора пришла! — грозно и стройно ответили ведьмы. — Ведьму — в котел!
Но я же еще не ведьма! Я же хочу жить, а не свариться в этом котле! Это ведь не сказка типа "Конька-Горбунка", тут все по-настоящему!
И тут я услышала Юлькин шепот:
— Ничего не бойся! Ты должна сквозь это пройти и пройдешь, уж будь уверена!
Ведьмы сгрудились вокруг меня. Потом подняли меня на вытянутых руках и ногами вперед сунули в кипящий котел.
"Буль!" — сказал котел.
— Мама! — сказала я.
И больше ничего сказать не успела.
Потому что невероятная истома овладела мной.
Что это? Что было такого в этом котле, что мне кажется, будто я — младенец в материнской утробе. И мне так хорошо, так спокойно и нежно! Нет никаких забот и проблем, нет зла, ненависти и печали. Нет ни прошлого, ни будущего, есть только одно непреходящее сегодня. Какое блаженство! Какая нега!
Воистину это великое ведьмовство!
— Вылезай, — постучала по стенке котла Юля. — Не надоело тебе там нежиться?
— Я бы провела здесь остаток жизни, — искренне сказала я.
Поднялась на ноги и…
Воспарила.
Да, я могла летать!
Я взлетела над котлом, облетела по периметру весь зал, попадая в чередующиеся полосы света и тени, а потом приземлилась перед ведьмами.