— Очень жаль, что не нашел у вас поддержки, — поднялся Канарис. — Разрешите идти?
— Идите. И смотрите в будущее, а не в прошлое. Австрия — это только начало.
«Я, в отличие от вас, и смотрю в будущее», — горько подумал Канарис, но, так ничего и не ответив, по-военному четко развернулся и вышел из кабинета.
Берлин, 27 марта 1938 года
В приемную Гитлера вошел Гейдрих, он ответил на партийное приветствие нового адъютанта фюрера майора Шмундта и попросил его доложить о нем фюреру. Гитлер принял Гейдриха незамедлительно. Когда Гейдрих четко отсалютовал и встал навытяжку напротив письменного стола, Гитлер сказал:
— Вы опять с каким-нибудь проектом, Рейнгард? Последнее время вы неистощимы на выдумки.
— Никак нет, мой фюрер.
— А ваш последний проект по создания настоящей Службы безопасности во многом очень хорош. Я уже обсуждал с Гиммлером кое-какие его положения, он тоже во многом вас поддерживает. Думаю, в ближайшее время мы превратим этот проект в приказ.
— Это пойдет только на пользу дела, мой фюрер.
— А вот ваша идея о доме терпимости с проститутками-разведчицами у меня вызывает сомнения. Шлюхам нельзя доверять.
— Вы неправильно поставили акценты, мой фюрер, — улыбнувшись, возразил группенфюрер. — Разведчицы-проститутки, а не проститутки-разведчицы. Поверьте мне, когда мы организуем этот салон, то узнаем намного больше дипломатических тайн, чем если бы завербовали половину дипломатического корпуса, находящегося в Берлине. Вас, наверное, просто предвзято проинформировали об этом моем проекте.
— Может быть и так. Так что вас сегодня привело ко мне, если не очередной проект?
— Чехословацкие дела, мой фюрер. Завтра в Берлин приедет председатель «Судетской немецкой партии» господин Генлейн. Я бы хотел, чтобы вы приняли его и дали бы инструкции о том, как ему вести себя дальше. Наши успехи в Австрии придали ему рвения.
— Но ведь до этого его инструктировали вы и Лоренц.
— Это так, мой фюрер, но в данном случае было бы очень полезно вам его принять. Вопрос о Чехословакии сейчас наиболее актуален, и вы, конечно, понимаете, что если Генлейн вернется домой и будет рассказывать, что его принимал сам фюрер, его авторитет поднимется еще больше. Да он и сам с большим уважением отнесется к тому, что ему скажет фюрер, а не какой-то полицейский генерал.
— Не надо так себя принижать, Рейнгард, вы в первую очередь группенфюрер СС, а скоро вообще будете шефом большого управления, которое сами же и спланировали. Но Генлейна я, конечно, приму и не только из тех соображений, о которых говорили вы, но я еще хочу услышать из первых уст о том, что творится там, в Судетах.
— Судеты уже практически готовы присоединиться к нам. Нам осталось только закончить дипломатическую подготовку. Генлейновские «Шпорт абтайлунген» ждут своего сигнала, чтобы выступить. А по эту сторону границы ждет приказа добровольческий корпус из судетских беженцев. Можно считать, что и эту битву мы уже выиграли.
— Мне всегда нравилась ваша вера в наше дело, Гейдрих. С такими, как вы, мы выполним все наши планы.
— Спасибо, мой фюрер.
Историческая справка
Берлин, 29 марта 1938 года
Недалеко от Тиргартена в ресторанчике «Белый олень» в отдельном кабинете за столиком сидело трое мужчин. Двое из них были облачены в эсэсовскую форму, третий — в обычное гражданское платье. Мужчины уже плотно поели и перешли к выпивке и десерту. Говорил высокий сухощавый мужчина с тонкими, женскими чертами лица в форме группенфюрера СС:
— Мы вам больше, чем поможем, Конрад. Сейчас мы уже закончили формирование Добровольческого корпуса, который состоит из немцев, вынужденных бежать из Судет в результате чешского притеснения. Весь корпус мы разбили на группы по дюжине в каждой. Эти люди сейчас проходят обучение в специальных школах. Как только вы начнете свои выступления, эти группы незамедлительно придут вам на помощь. Но, подчеркиваю, главное — это стихийные выступления. Очень хорошо было бы, если бы в этих выступлениях кто-то серьезно пострадал, еще лучше, если чехословацкое правительство произведет массовые аресты. Прибывшие вам на помощь группы из Добровольческого корпуса обострят обстановку настолько, что у нас будет вполне убедительный предлог ввести войска для зашиты немцев от чешского издевательства. Держите на заметке всех ваших противников: в первых рядах армии будут и специальные группы Службы безопасности, которые позаботятся об их изоляции.
Сорокалетний мужчина в штатском только улыбался и одобрительно кивал головой.
В разговор вмешался третий участник дружеского ужина, пятидесятилетний мужчина в форме обергруппенфюрера СС:
— Сейчас для нас наступает решительный час, Генлейн. Потребуется мужество и силы. В ближайшее время я выведу вас на международную арену: весь мир должен содрогнуться, услышав про ужасы, которым подвергаются немцы, угнетаемые чешскими варварами. Гейдрих правильно говорит, что и его люди и вермахт придут вам на помощь. Но мы не можем допустить, чтобы этим чешским монстрам пришли на помощь Лондон, Париж и Москва. Эти страны должны почувствовать ответственность именно за уничтожение целой популяции немцев в Чехословакии. Вам будет предоставлена возможность выступить во всех этих странах и привлечь к себе внимание всей прогрессивной общественности. Но учтите, что там очень сильно еврейское влияние, а эти торгаши воспользуются любым вашим промахом. Думаю, вам это уже говорил Риббентроп, но я повторю еще раз: ни в коем случае не заикайтесь, что ваши организации финансируются из Германии. Евреи это сразу истолкуют в свою пользу. Запомните раз и навсегда: вы существуете на добровольные пожертвования. Любой немец, проживающий в Чехословакии, готов отдать последнюю рубашку, лишь бы защитить себя и свою семью от террора чешских бандитов.
— Я это прекрасно понимаю, герр обергруппенфюрер.
— Вы уже наслышаны, какое ликование охватило всю Австрию после того, как она присоединилась к Германии, — продолжал Вернер Лоренц, не обращая внимания на реплику своего собеседника. — Используйте это, герр Генлейн. Победа австрийских немцев должна воодушевить и ваших людей.
Гейдрих разлил в рюмки коньяк и, подняв свою рюмку, сказал:
— Чехословакия уже в этом году исчезнет с карт Европы, так обещал фюрер, и мы выполним его волю. Ждать осталось совсем немного. Давайте выпьем за то, что в следующий раз мы это сделаем, уже собравшись где-нибудь в Праге.
Историческая справка
Берлин, 21 апреля 1938 года
В этот день с утра к рейхсканцелярии одна за одной подъехали несколько черных официальных автомобилей. Приезжавшие высшие чины Германии торопливо проходили в зал для заседаний. К одиннадцати часам в зале уже присутствовали: фельдмаршал Геринг, рейхсфюрер Гиммлер, недавно назначенный министр иностранных дел Риббентроп, начальник Верховного командования вермахта генерал Кейтель, группенфюрер Гейдрих и обергруппенфюрер Лоренц. Ровно в одиннадцать в зал вошел Гитлер. Ответив на приветствие присутствующих, Гитлер попросил собравшихся занять свои места, а сам остался стоять за письменным столом.
— Я собрал вас, господа, чтобы обсудить те изменения, которые следуют внести, учитывая изменившуюся ситуацию, в операцию «Грюн». Как и в случае с Австрией, здесь предстоит большая работа как для рейхсфюрера Гиммлера, так и для господина Риббентропа. Генерал Кейтель должен в сжатые сроки разработать план вступления войск в Чехословакию, а также предусмотреть действия армии в случае, если в результате наших действий в ситуацию вмешается Англия, Франция или Россия. Мы уже много говорили о безобразном притеснении немцев в Чехословакии, и мировое сообщество в этом нас поддерживает. Правительство так называемого президента Бенеша не собирается выполнять условий Парижской мирной конференции, и это тоже вызывает беспокойство всей мировой общественности. Фактически мы уже ведем с этой страной пропагандистскую и экономическую войну. Но этого мало. Мы должны как можно быстрее присоединить Судеты к империи, и сделать это так, чтобы не пострадало ни одно промышленное предприятие, чтобы вся промышленность Судет сразу же включилась в работу на благо Германии.
— Господин Риббентроп, — продолжал фюрер, — должен прозондировать почву и выяснить, как отреагируют на эту ситуацию сгорающие от ненависти к нам Англия и Франция. Нельзя забывать, что у Чехословакии подписан договор о военной помощи в случае агрессии с Францией и Россией. Министерству иностранных дел надо сделать все, чтобы ни у кого и в мыслях не было рассматривать наши действия как агрессию. Все должны понимать, что мы всего лишь защищаем права наших братьев, немцев.
— Об этом уже постоянно говорит и английская, и американская, и французская пресса, — ответил Риббентроп. — О чешском терроре в отношении немцев говорят и официальные лица этих стран. Думаю, с этой стороны нам не стоит ждать каких-либо неприятностей. Хуже обстоит дело с Россией: на днях в Женеве Литвинов заявил, что Россия не отказывается от своих союзнических обязательств перед Чехословакией, и если та попросит, то Россия окажет ей любую помощь.
— Значит, надо сделать так, чтобы не попросила, — отрезал Гитлер, а затем повернулся к Кейтелю: — А вам, генерал-полковник, следует сделать выводы из операции «Отто»: девяносто процентов ваших танков так и не добралось до Вены. Надеюсь, такого позора больше не повторится!
— Сорок процентов, — угрюмо поправил Кейтель.
— Значит, вам придется еще заняться и математикой, генерал-полковник, — обрезал его фюрер.
Это совещание длилось более трех часов. Все присутствующие поняли, что операция «Грюн» вошла в новую фазу.
Берлин, 3 мая 1938 года
Не успел Иоахим фон Риббентроп пройти в свой кабинет, как у него за спиной возник его секретарь.
— Извините, герр министр, срочная телеграмма из Лондона.
Новый министр иностранных дел взял телеграмму из рук секретаря, сел за стол и принялся внимательно читать содержание. Телеграмма была короткой, но текст радостный:
«Лорд Галифакс уведомляет германское правительство, что его правительство намерено вскоре предпринять в Праге демарш, чтобы убедить президента Бенеша удовлетворить максимум требований судетских немцев. Специальный посол Германии в Лондоне Герберт фон Дирксен».
Риббентроп отложил телеграмму и схватился за трубку телефона. Когда ему ответили на другом конце провода в приемной рейхсканцелярии, он сказал:
— Попросите фюрера немедленно принять меня: у меня срочное сообщение из Лондона.
Далешице, Чехословакия, 3 мая 1938 года
Теплый весенний день подходил к концу; было уже около десяти часов вечера. Поручик Адольф Опалка в прекрасном настроении возвращался в казарму после свидания. Он всю зиму встречался с очень милой, но совсем молоденькой девушкой; она еще училась в выпускном классе гимназии. Но это ничего не значило: ему и самому надо будет еще года два подождать жениться. Он совсем недавно кончил военные курсы и только начал служить по-настоящему. А вот года через два он уже наверняка получит повышение, станет настоящим офицером и вполне может подумать о собственном доме.
Сначала поручик со своей Юлианой гулял по парку, потом они нашли укромный уголок и, сидя на скамейке, долго целовались. Он до сих пор чувствовал на своих губах ее теплые и полные губы.
Опалка свернул в один из проулков, которым всегда пользовался, чтобы сократить дорогу до казармы. Откуда-то из темноты ему навстречу вышли три парня.
— Вы только посмотрите-ка, кто идет, — воскликнул один парень, — это вояка, который нас будет защищать, когда сюда явятся наши братья, чтобы нас обидеть.
Адольф решил сделать вид, что ничего не слышал, и пройти мимо, но это ему не удалось, потому что парни пошли прямо на него. Когда парни оказались совсем перед ним, он заметил, что у всех на лацканах куртки были небольшие круглые значки со свастикой.
Поручик много слышал разных россказней про немецкие союзы, но еще ни разу не встречался с их членами, которых здесь называли «орднеры». Он попытался обойти троицу, но в этот момент кто-то сзади нанес ему сильный удар по основанию черепа.
Поручик Опалка начал медленно оседать на землю. Он еще не успел коснуться земли, как тяжелый ботинок нанес ему удар прямо в лицо.
Когда юноша пришел в себя, то никого в проулке уже не было. Все тело болело. Он дотронулся до лица, и почувствовал, как испачкал руку в чем-то липком. Он сразу понял, что это кровь. Поручик с трудом поднялся на ноги. Голова кружилась, очень болела грудь. Форма пришла в неприглядное состояние: один рукав тужурки был почти оторван. Пошатываясь и проклиная нацистских молодчиков, он поплелся в казарму. От его прекрасного настроения не осталось и следа.
Прага, 4 мая 1938 года
В эту среду день выдался такой теплый, что все сразу вспомнили про надвигающееся лето. К вечеру на берегу Влтавы собралась не только молодежь, но и солидные люди: за зиму все соскучились по хорошей летней погоде. Кругом царило оживление.
На одной из скамеек сидела девушка лет двадцати и с интересом читала книгу. Мимо скамейки несколько раз прошелся господин среднего возраста, он украдкой несколько раз бросил взгляд на девушку. Потом господин подошел к стоявшей неподалеку цветочнице и купил весенний букетик фиалок.
Господин подошел к девушке, улыбнулся, протянул ей букетик и сказал:
— Весной все девушки в вашем возрасте должны ходить не с книгами, а с цветами.
Девушка с удивлением подняла на него глаза. Господин еще шире заулыбался.
— Возьмите, возьмите, это я от чистого сердца, — сказал он, — у меня в Германии осталась дочка, и я бы очень хотел, чтобы она, когда дорастет до вашего возраста, тоже вот также серьезно относилась к своей учебе.
Господин был одет, можно сказать, даже щеголевато: на нем был светло-серый, хорошо сидящий на нем костюм, белая рубашка и галстук-бабочка.
Когда девушка смущенно взяла букетик, он еще раз улыбнулся и сказал:
— Не буду вам мешать готовиться к экзаменам, а то в случае вашей неудачи, что я надеюсь все же не случится, вы обвините меня.
— Спасибо, — пробормотала девушка.
А мужчина, тихонько насвистывая какой-то простенький мотивчик, прогулочным шагом двинулся дальше.
Девушка понюхала фиалки, прямо прикоснувшись к букету лицом, потом мечтательно улыбнулась и вернулась к своей книжке.
Никто из тех, кто был свидетелем этой сцены, не заметил, как господин, купив этот милый весенний букетик, незаметно сунул между стеблями маленькую бумажку. Никто также не заметил, как девушка, нюхая букетик, осторожно двумя пальцами вытащила бумажку и сунула ее в корешок книжки.
Уже поздно вечером того же дня полковник генерального штаба чехословацкой армии Франтишек Моравец сидел у себя дома за письменным столом и, как Шерлок Холмс, через лупу с деревянной ручкой изучал эту бумажку. Расшифрованное сообщение, которое таилось на бумажке, не вызывало у него никакой радости. Оно говорило: