— Позвольте нестандартный вопрос, Галина, — вкрадчиво сказал Турецкий. — Как вы считаете, супруги Пожарские любили друг друга?
Она уставилась на него как-то озадаченно. Словно не поняла, что он имеет в виду. Склонила головку. Солнечный свет из окна подъезда заблестел на стеклах очков.
— Повторить вопрос?
— Спасибо, я не глухая, — она пожала плечами. — Переадресуйте свой вопрос кому-нибудь другому. Лично у меня слова о любви вызывают аллергическую реакцию.
Судя по голосу, который зазвучал напряженно и глухо, так оно и было.
— Вы считаете, человека нельзя любить?
— Не считаю, — она мотнула головой. — Человека можно любить. Если знаешь его не слишком близко.
«Такие слова бы — да в блокнот», — подумал Турецкий.
— Вы не работали составительницей афоризмов?
— Нет, дорогой сыщик. У вас еще есть вопросы?
— Нет, Галина, вопросы кончились. Но за вами так занятно наблюдать…
— Занятно наблюдать за акушером, достающим помидор из трехлитровой банки, — с достоинством ответила домработница, схватила свои пакеты и, как рожок с патронами в автомат, вставила ключ в замочную скважину.
На пересечении Большой Пироговской и Трубецкой была авария. Симпатичный «вайпер», стоимостью с хороший трехэтажный дом, от души разнес задний бампер малолитражной «хонде». Хозяин последней печально смотрел на сплющенную «корму», а в «вайпере» миниатюрная блондинка в предвкушении приезда гаишников старательно красила губки. Образовался затор. Машины медленно проезжали по одной — словно струйки песка в засорившихся песочных часах. Каждый норовил высказать мнение в адрес блондинки. Но та и ухом не вела — видно, ситуация была привычная. Впереди маячил еще один затор. Проклиная количество блондинок в этом городе — просто Норвегия какая-то, — Турецкий подал машину к тротуару. Остаток пути лучше проделать пешком. Какое счастье быть обычным пешеходом! Он шел по тротуару, с пренебрежением поглядывал на стоящие в пробке машины. Водители с завистью провожали его глазами. Видит Бог, настанет день, когда он продаст машину, а вырученные деньги спустит на карты для метро…
Он свернул в подворотню — стальные ворота оказались гостеприимно распахнуты, угодил в замкнутое пространство двора. С четырех сторон возвышались кирпичные стены в восемь этажей. Практически все жильцы уже обзавелись пластиковыми окнами. Чистенькие балкончики, опрятная детская площадка посреди двора, крупная акация с пушистыми листьями, все свободное пространство, невзирая на разгар рабочего дня, уставлено личным автотранспортом жильцов.
Меркулов позвонил в тот момент, когда явилась мысль: давно он что-то не звонил.
— Что делаешь? — поинтересовался тот каким-то грустным голосом.
— Харакири, — простодушно отозвался Турецкий.
— Очень смешно, — вздохнул Меркулов. — Не хотелось тебя огорчать, но меня положили в больницу. Сердце прихватило спозаранку, добрел до поликлиники, сделали томограмму, хотел домой пойти, да не пустили. Врачиха сказала, что неприятности с прокуратурой ей не нужны, вызвала машину из двенадцатой больницы…
— Да чтоб тебя… — ругнулся Турецкий, — Костя, ну, это уже ни в какие ворота!
— Не бузи. Все в порядке, просто врачиха перестраховалась. Отдыхаю в светлой палате, напоенной изысканными ароматами, ем таблетки, разжижающие кровь. Здесь прекрасная мужская компания, в нашей палате одни капитаны, у каждого собственное судно.
— Признайся, тебя готовят к операции?
— Да, отрицать глупо, — вздохнул Меркулов. — Обычная тахикардия, ничего нового. А также аритмия и с сосудами не совсем здорово.
— Хорошо, я сейчас приеду.
— Стоп, — отрезал Меркулов, — повторяю, я отлично себя чувствую. Просто медицина нашла сбой в сердечной деятельности. Сюда все равно не пустят, так что не вздумай бежать за апельсинами. Сделают операцию, сам позвоню. Резать не будут, не волнуйся. Медицина ушла далеко вперед. В меня просто имплантируют маленького жучка-шпиона… Ладно, не будем о наболевшем. Как у нас с мертвыми мужчинами? Ты уже нашел злодеев?
— Костя, я работаю всего четыре часа, — буркнул Турецкий. — Понимаю, что тебе там нечем заняться…
— Ладно, работай, — усмехнулся Меркулов, — постараюсь не надоедать. Кстати, в ближайшее время меня уже обещают прооперировать.
— Я за тебя молиться стану…
С испорченным настроением он подошел к нужному подъезду, позвонил в домофон. Отозвался приятный женский голос.
— Екатерина Андреевна? — на всякий случай поинтересовался он.
— Ну, возможно, — после некоторой паузы отозвалась квартира.
— Детектив Турецкий. По поручению Генеральной прокуратуры расследую дело об убийстве вашего мужа. Мы можем поговорить?
— О, господи, а вы не могли как-то предупредить?
— Простите.
— Хорошо, поднимайтесь…
Она была какой-то скованной, зажатой, смотрела настороженно. Беседовать с Екатериной Андреевной пришлось на кухне, — в комнаты, сославшись на беспорядок, она предпочла посетителя не пускать. Она была привлекательной женщиной, но не казалась моложе своего покойного мужа. Красивые каштановые волосы были подколоты за висками двумя заколками, лицо скуластое, почти квадратное, что нисколько ее не портило. Она предпочитала мягкие бежевые тона, — не только в интерьере, но и в одежде. Простенькое домашнее платье песочного цвета было подпоясано в талии широким поясом, домашние туфельки без каблука смотрелись вполне уместно. Поначалу женщина была неразговорчивой, осведомилась, не откажется ли посетитель выпить кофе, — посетитель не отказался, — и отвернулась к плите. Турецкий терпеливо ждал, осматривался. Вдова была любительницей домашних растений. Горшки с плющом смягчали линии квадратов и прямоугольников кухонного гарнитура. Какие-то луковицы в плошках на подоконнике. Яркая композиция из горшочных растений на буфете. Стены, облепленные «бородатым» нефролеписом. Он испытывал серьезные неудобства, сидя на стеклянном стуле. Какому безумному дизайнеру пришла в голову идея создавать стеклянные стулья? Такое ощущение, что и штаны у тебя становятся стеклянными…
— Расскажите, Екатерина Андреевна, что произошло в тот злосчастный понедельник? Понимаю, что с вами уже беседовали, но я человек новый, и, в отличие от ваших прежних собеседников, действительно хочу знать правду.
— Знать правду?.. — она усмехнулась, помахав варежкой-прихваткой. — Сами-то верите? Каждый, кто ищет правду, находит лишь свою правду. Не всегда она оказывается истиной…
Женщина не прочь была поболтать, особенно, после того, как посетитель высоко оценил ее умение заваривать кофе. В начале девяностых годов она работала в адвокатской конторе, а эти лавочки, благодаря всеобщей криминальной и бытовой смуте, в те годы плодились, как кролики. Работы было невпроворот. Молодая выпускница юрфака сначала занималась гражданскими делами, перешла на уголовные. В суде и познакомилась с корреспондентом криминальной хроники Эндерсом. Влюбилась по уши. Как в такого не влюбиться? Обаятельный, общительный, душа компании, в постели страстный, готовый лишить себя удовольствия, но одарить им в полной мере даму. Но мечта заполучить такого парня заставила Екатерину Андреевну вести себя мудро. Первая постель — еще не повод для знакомства, именно так она растолковала наутро сонному журналисту и выставила за порог, намекнув, что если он хочет ее во второй раз, придется изрядно попотеть. Изумленный Эндерс такого поворота не ждал: обычно женщины ложились штабелями, стоило лишь щелкнуть пальцами. Екатерина Андреевна ничем не выдавала своих чувств. Он начал затяжные ухаживания и вскоре признался, что влюбился в нее. Через сорок дней после первой постели она легла с ним во второй раз и показала там такое… что он немедленно начал готовиться к свадьбе. Так и началась нелегкая семейная жизнь.
— В жизни, как говорится, есть только две настоящие трагедии, — пробормотала Екатерина Андреевна, пристально рассматривая гущу на дне чашки. — Когда не получаешь того, что хочешь, и когда получаешь…
Через год она узнала, что за неделю до свадьбы Эндерс занимался сексом с ее лучшей подругой. А накануне бракосочетания нелегкая занесла в его машину проститутку, с которой он оттягивался, пока в карманах не кончились деньги. И все равно она его любила — через не могу, через не хочу, через бесплодие, которое достоверно установили врачи одной из московских клиник. Так и терпела год за годом, пока не кончилось терпение. Хватит, — сказала себе однажды Екатерина Андреевна. — Скоро сорок — страшное событие в жизни любой женщины. И встретить его надо так, чтобы не было потом мучительно больно. Иначе говоря, пора готовиться к долгому и кровопролитному разводу. Для начала ей нужно было собрать документальные свидетельства неверности мужа. А уж потом бы знакомые адвокаты сделали все, чтобы выставить Эндерса в кошмарном свете. И тогда она его накажет. Отправит по миру без рубахи, в одних носках! Как ни крути, а все имущество, принадлежащее Эндерсам, нажито за годы их совместной жизни, и только ему в этой куче приятных вещей не принадлежит ничего!
— Милиция решила, что это я заказала убийство Алексея, — скорбно поведала вдова. — Ума не приложу, зачем бы мне это делать. Вернее, зачем мне это делать, как раз понятно, но где смысл? Особой импульсивностью не страдаю, то, что он изменяет мне направо и налево, обнаружилось не вчера. Зачем бы я тогда нанимала сыщика, советовалась с адвокатами? Меня допрашивали и вдоль и поперек, задавали иезуитские вопросы… Впрочем, версия о том, что я убила мужа, продержалась у милиционеров недолго. Они отстали от меня.
«Когда узнали, что Пожарского и Кошкина убил тот же самый человек, — подумал Турецкий. — В принципе, этот факт сыграл на руку Екатерине Андреевне».
— Вам знакома фамилия Пожарский?
Она пожала плечами с таким равнодушным видом, что Турецкий окончательно расстроился.
— Едва ли. Вас это сильно расстроит? Кто это? Надеюсь, не памятник?
— А фамилия Кошкин ни о чем не говорит?
— Простите, — она посмотрела на него виновато. — Кто эти достойные люди?
— Уже никто, — вздохнул он. — Достойных людей похоронили неделю назад…
Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но ничего не сказала. Не исключено, что ей было просто не интересно. Она помялась.
— Хотите еще кофе?
— Я бы соврал, если бы сказал, что не хочу, — кустисто выразился Турецкий. — Вы замечательно готовите кофе.
— Вы это уже говорили, — она улыбнулась и вернулась к плите, по кухне вновь поплыл щекочущий ноздри аромат.
— Минуточку, — она резко повернулась, — вы сказали, ваша фамилия Турецкий?
— Да, — согласился Турецкий, — простите, что не показал вам документы, сейчас покажу…
— Оставьте, — она отмахнулась, — вы тот самый Турецкий, что работал следователем в Генеральной прокуратуре?
— Тот самый Мюнхгаузен, — согласился Турецкий.
— Хорошенькое дельце, — вдова нерешительно улыбнулась. — Вы знаете, я ушла из коллегии лет шесть назад, в то время вы были известной личностью, считались лучшим следователем в Москве. Моя коллега Анна Щедрина как-то сталкивалась с вами по делу серийного убийцы из Южного Измайлово. Вы блестяще распутали это дело, вам тогда аплодировала вся Москва. Надо же!..
— Увы, времена меняются, Екатерина Андреевна. Не вгоняйте меня в краску.
— Хорошо, не буду, — она вновь погрузилась в кофейные манипуляции. Временами как-то недоверчиво покачивала головой, бормоча под нос: — Надо же, надо же…
— Итак, у вас кончилось терпение, и вы решили получить документальные подтверждения неверности вашего мужа, — напомнил Турецкий. — Расскажите, что было дальше.
Вдова продолжала свой тягучий рассказ. Она уже узнала о муже достаточно, чтобы впасть в кому. Ей было стыдно перед окружающими. Муж прибегал домой, жарко целовал, сочинял какие-то небылицы, выдумывал оправдания, шутил, тащил в постель. Откуда у него брались силы? Она устала притворяться, будто ничего не происходит. Она любила этого дамского угодника. Но понимала, что рано или поздно наступит финал. Второй жизни не будет, и дожить единственную надо как-то иначе. Почему она обратилась именно в агентство «Частные расследования Брумберга»? Не было особой причины, просто в газете наткнулась на маленькое объявление. Контора крохотная, никому неизвестная, информация через таковую не просочится. Ей не требуется гениальный высокооплачиваемый сыщик, чтобы покопаться в грязном белье, сойдет любой пройдоха. Она пришла на Бережковскую набережную, поговорила с Брум-бергом — тот показался ей человеком, способным выполнить несложную задачу. В цене сошлись. Неделю Брумберг колесил по городу, потом предоставил ей требуемые материалы. И все. Это было пару месяцев назад. С тех пор к услугам частного сыщика Екатерина Андреевна не обращалась, а фотографии спрятала в банковской ячейке, которую арендовала полгода назад втайне от мужа. Если сыщика интересует содержимое ячейки?.. Там всего-то пятнадцать тысяч долларов, которые Екатерина Андреевна отложила на черный день.
— Почему вы прекратили сотрудничество с Брумбергом? Он вас случайно не шантажировал?
— Что вы, — она засмеялась, — Брумберг, конечно, тот еще плут, но в работе придерживается определенных норм. Зачем меня шантажировать? Я решила, что пока достаточно. Торопиться некуда. Если Алексей почувствует что-то неладное, я могу оказаться в непростой ситуации. Никто ведь не знал, что произойдет такое. Милиция может меня подозревать, сколько ей заблагорассудится, но я не убивала своего мужа. Стыдно признаться, но я любила его до последнего дня… — Глаза вдовы не стали заполняться слезами, но лицо приобрело серый оттенок, очертились морщинки в уголках губ, задрожали руки.
Что произошло в понедельник двадцать пятого мая, она сама не поняла. Сидела дома, ничем таким значительным не занималась. Предчувствий не было. Не говоря уж о том, чтобы участился пульс, вспотели ладошки. Эндерс задерживался с работы, но это ее не сильно волновало. В восьмом часу вечера в квартиру позвонил сосед из квартиры напротив, сообщил, что с ее мужем что-то произошло. Что именно произошло, он не сказал, заявил, что лучше Екатерине Андреевне самой спуститься двумя этажами ниже, заглянуть в лифт… Губы соседа при этом тряслись, он прятал глаза. Екатерина Андреевна побежала вниз. У раскрытого лифта толпились люди, а внутри в луже крови лежал ее муж с дырой в голове…
Стреляли в висок. Милиция сделала «гениальное» предположение, что Эндерс входил в лифт, за ним заскочил убийца, осведомился, на какой этаж товарищу, тот ответил, что на седьмой. Убийца сказал, что ему на пятый, поехали. На пятом убийца вышел, осмотрелся, удостоверился, что на площадке никого нет, повернулся, вынув пистолет, выстрелил, и благополучно отбыл. Размышлять, почему не выстрелил раньше, дело неблагодарное, причин тому может быть масса. Эндерс, видимо, тянулся к кнопке лифта, когда прозвучал выстрел. Его отбросило к задней стене, он сполз, нога вывалилась наружу, благодаря этому двери лифта и не смогли закрыться. Закрывались, открывались, закрывались, открывались… Вскоре из квартиры на пятом этаже вышла пенсионерка с внуком, подошли к лифту. Женщине стало дурно, она успела оттащить любопытного внучонка, сказав, что в лифте пьяный дядя, позвонила в соседнюю квартиру, дождалась, пока откроют, и только после этого потеряла сознание. Слава Богу, врачи в больнице скорой помощи справились с инфарктом, женщина уже идет на поправку, чего нельзя сказать об Эндерсе.
Отдельные части картины восстановили. Примерно в семь вечера («Странно, — подумал Турецкий, — все убийства совершались в семь вечера. Может быть, в остальное время убийца был занят?») журналист Эндерс подъехал к дому на джипе «тойота», зашагал к подъезду. На лавочке сидел некто Лапштаев с шестого этажа — пенсионер, заслуженный шахтер страны. Посидели несколько минут, поболтали, журналист прослушал очередную порцию шахтерских баек. Докурил, посмеялся, сделал пометку в блокноте. Пожелал приятного вечера и исчез в подъезде. С той поры живым журналиста не видели. В подъезд, как утверждает пенсионер, никто за «отчетный» период не входил и на улицу не выходил. Журналист был веселым, жизнерадостным, и ничто не говорило о том, что через пару минут он собирается умереть.