– Тссс! – прошипел он в сторону Эле. – Осмелюсь доложить… тсс…
Так он пятился до самой двери.
– Извольте, бумажка на столе, ваше святейшество… Удалиться бы мне по надобности. После пивка, так сказать… Пивко – оно, знаете…
Я мекнул.
– Можно? Благодарю. Пивко – оно того… Тссс!..
Он выполз, как улитка, кланяясь, расшаркиваясь. А пот так и катил по заросшему лицу.
Потом раздался бешеный топот копыт…
Я уж не стану рассказывать, как целых десять минут отхаживал Эле. Причем пока не умылся, дело не сдвинулось ни на шаг.
Между прочим, на одной стороне этой бумажки, которая до сих пор у меня, написано так:
«Я, Железный Зуп, продался его святейшеству Сатане за так. Чего удыстоверяю. Железный Зюб»,
И грязный отпечаток пальца.
Бумажка нам эта ещё пригодилась, как и те пятьдесят флоринов, которые лежали на столе.
КАК ИСПЫТАЛИ МУДРИЛУ
Выспались мы хорошо. Закрыли дверь на засов, укрепили подпорой. Но гостей ночью не было.
Пища здесь тоже нашлась: толстая колбасина, обломок сыра, Утром отправились в путь.
Оказывается, Эле пошла на мельницу посмотреть, чего я там застрял. Тут её и сцапали. А Караколя она с тех пор не видела.
День был пасмурный. Тучи нависли, вот-вот хлынет дождь. Я стал было спрашивать про Розовый остров, на котором она жила, да не много успел узнать. На дороге раздался гомон. Мы спрятались в кустах.
Я только присвистнул, когда увидел, как буры тащат Мудрилу. Командовал Питерс. Я сразу его узнал – такой приземистый, кривоногий.
– Сейчас мы тебя испытаем! – кричал Питерс. – Сейчас! Если ты и вправду не слуга дьявола, то утонешь, как простой человек. А если слуга, то будешь плавать, как щепка. Тогда мы тебя на костер.
Мудрила совсем не боялся.
– Дураки, – говорил он капризным голосом. – Ну и ладно. Я и плавать-то не умею. Только вы меня сразу вынимайте.
Ишь ты! «Вынимайте»! Сначала утони, а потом вынем.
– Ещё чего! – закричал Мудрила. – «Утони»! Я к папе иду, глиняный лоб! Да я вас, всс-сс, под корень! Я вам, дураки, дьявола выгнал… Отдайте осла!
– А как же ты дверь открыл? – спрашивал Питерс. – Небось нечистая сила помогла? А мальчишка куда делся?
– Не твоё дело. То ему скажи да это. Я у тебя, бездельника, не буду дымоход чистить. Так и помрешь с сатаной в доме!
– Ага! Угрожаешь! Сатаной грозишься! Вот я тебя!..
– Молчать! – заорал Мудрила так, что все отшатнулись. – Испепелю! Вверх ногами поставлю! Человек из Кампена научит вас жить! Молчать!
– Ну его, Питерс, – сказал кто-то. – Давай отпустим. Как бы беды не было.
– Испугались! – сказал Мудрила. – Тогда я вас буду испытывать. Всех до одного покидаю в воду!
– Но, но! – сказал Питерс. – Полегче! Видишь, нас сколько?
Мудрила остановился.
– Крестьяне! – сказал он. – Буры! Известна ли вам поговорка: бур всё равно что скотина? Правильная поговорка. А если так, то вы стадо баранов, а я ваш пастух! Поэтому не противьтесь мне, буры!
Буры топтались на месте и удивлялись таким словам. Я думаю, больше всего их сбивало с толку, что Мудрила ничего не боялся.
– Где это видано, чтобы бараны купали в реке пастуха? – спрашивал Мудрила.
– Тоже мне пастух, – бормотал Питерc. – Ещё оскорбляет!
– Отпустим его, Питерс, – говорили остальные. – Пусть уходит.
– Трусишки, – сказал Мудрила. – Не пойду ни за что! Если бараны не хотят купать пастуха, пастух сам искупается.
– Купайся сколько хочешь, – сказали буры. – А мы пойдём.
– Хоть бы палкой его поколотить, – говорил Питерс, вытирая лоб.
– Никуда не пойдете! – закричал Мудрила. – Будете меня топить!
– Не будем, – сказали буры.
– А я говорю – будете!
– Не будем мы тебя топить, – сказали буры.
– Глупышки, – уговаривал Мудрила. – Вы только бросьте меня в воду подальше.
– Ты плавать не умеешь, – сказали буры.
Мудрила напыжился:
– В том-то и дело. Мудрый человек всё умеет. Бросьте меня в реку, увидите – не утону!
– Тогда ты слуга дьявола.
– Молчать! Каррамба! Почему это – дьявола?
– Так говорят.
– Мало ли что говорят. Человек из Кампена думает наоборот. Не тонут мудрые люди. Бросьте меня в воду!
– Давайте бросим, – сказал Питерc. – Жалко, что ли?
– Подождите, – сказал Мудрила. – Веревка есть?
– Зачем это?
– Как зачем? Связать меня, чтобы труднее было. Одной головой выплыву. Ты знаешь, как она у меня работает?
– Чудно что-то, – бормотали буры.
– Давайте веревку, вяжите.
Веревка нашлась.
– Вот так. Крепче затягивай и руки и ноги. Ещё раз обвязывай, деревянный лоб!
Мудрилу так замотали, что он стал похож на штуку серого полотна.
– Очки не снимать! – командовал Мудрила. – И шляпу! – Потом бормотал: – Вот это идея! Прекрасно! Одной головой! Она у меня работает, ох как работает!..
Когда завязали последний обрывок, Мудрила попросил прислонить его к дереву и объявил, что скажет речь.
– Крестьяне! Буры! – закричал он. – Перед вами человек из Кампена! В Кампене много мудрых людей, очень много! Но ни один из них не пробовал плавать одной головой. Сейчас вы увидите как это делается. Хватайте меня, бросайте в воду, смотрите, как человек из Кампена будет плавать одной головой! Потом мы попробуем вместе летать. Я научу вас делать удивительные вещи! Крестьяне! Забудьте, что вы скоты! Вы птички и рыбки! Хватит таскаться на своих деревянных копытах! Вперед, в небеса, под воду!..
Крестьяне схватили Мудрилу и потащили к реке.
– Если этот человек выплывет одной головой, я тоже попробую, – сказал один.
– Потом будем летать, – обещал Мудрила, – тоже одной головой… Стой! – крикнул он. – Камень тащите, побольше!
– Где тут взять камень? – сказали буры. – Только жёрнов на мельнице, но очень тяжелый.
– Чем тяжелее, тем лучше, – сказал Мудрила. – И не такие решали задачки.
– Мельница далеко,
– Тогда привяжите ко мне Питерса, он тяжелый. Так интересней. Я выплыву с ним одной головой.
– Нет! – испугался Питерс. – Я не хочу.
– Чего ты боишься? – уговаривал Мудрила. – Глупышка. Потом будем летать, одной головой. Увидишь, как это приятно.
– Нет, нет, ни за что! – Питерс даже затрясся. – Пусть он сам выплывает.
– Попробуй, Питерс, – говорили буры, – может, получится.
Но Питерс не соглашался.
Мудрила надулся:
– Неблагодарные люди. Невежи. Ну ладно. Снимите с меня очки и шляпу – для трудности. Буду выплывать без очков.
Если бы я видел Мудрилу в первый раз, может быть, и поверил. Но тут сомневался в его затее. Как это он выплывет одной головой?
Мы с Эле кустами подобрались к реке. Тем временем буры раскачивали Мудрилу.
– Сначала в воду! – кричал тот. – В воздух потом!
Плюм! Мудрила шлепнулся в середину канала. Он даже секундочки не держался на воде, а сразу пошёл ко дну. Буль-буль-буль… – выскочили пузырьки.
– Сначала он освоится под водой, а потом будет выплывать, – говорили крестьяне. – Это человек учёный.
Я выскочил и закричал:
– Да утонет он!
– А вот и мальчишка, – сказал Питерс.
– Спасите его! – кричу.
– Он головой плавает, – говорит Питерс. – А если врал, пусть тонет. Пошли, ребята.
– Может, вытащим? – говорят другие.
– Сам напросился.
– Ещё ругал нас скотами, – говорит Питерс.
– И баранами.
– Я думал, он человек учёный.
– Учёный, а плавать не умеет.
– Так мы же его связали.
– А кто напросился?
– Я не хотел его связывать…
– А он говорит – вяжи.
– В небо ещё собирался…
– Может быть, взять да вытащить?
– А я говорю – пошли, ребята.
Пока они толковали, я прыгнул в воду. Холодно – брр! Здесь было неглубоко. Я нырнул в то место, где лопнул последний пузырь, и сразу наткнулся на Мудрилу,
Я стал тащить его наверх. Сначала мне это удавалось. Но как только Мудрила глотнул воздуха, он стал так брыкаться, что снова пошёл ко дну.
Так мы выныривали несколько раз. Веревки, наверное, были плохо завязаны, потому что вдруг Мудрила схватил меня рукой. Тут уж я стал отбиваться. Мудрила фыркал и тянул меня под воду. Если бы лежал спокойно, может быть, я и сумел бы его удержать. В общем, я нахлебался и стал уже прощаться с белым светом.
Тут, чувствую, кто-то схватил меня за шиворот и тащит к берегу. Мудрила – за мной. Я и опомниться не успел, как сидел на зелёной травке.
Смотрю, в лицо мне дышит… человек не человек, а кто-то мохнатый, с красной открытой пастью.
Пьер! Отряхивается, язык высунул. Потом лизнул меня через всё лицо. Пьер, дружище!..
А там уже развязывают Мудрилу.
И кто же стоит рядом, в фиолетовых штанах и дурацком колпаке? Ну ясно – Караколь. Он хлопает меня по спине, гладит по голове, причмокивает, пожимает плечами. Потом оборачивается и говорит:
– Мудрила! Ты ли это, старый приятель?
– Ну я, я, – говорит Мудрила.
Он уже очухался, отплевался.
– Дьявол тянул меня на дно. Только я начал плавать головой… Оказывается, они в речках живут.
– Мудрила! – говорит Караколь. – Сколько лет, сколько зим!
– Надо попробовать ещё в воздухе, – говорит Мудрила, стуча зубами. – Сейчас будем летать.
РЫЖИЙ ЛИС ГРАФ АРЕНЛАНДСКИЙ
Дело в том, что из-за Мудрилы я потерял башмак. Тот самый, в котором было письмо.
Прыгая в воду, я не успел разуться. Конечно, во время возни башмаки соскочили. Один кломп я нашёл немного ниже, в кустах. Его прибило к берегу. А другой словно в воду канул. Вообще-то как раз в воду. Может, свинцовая трубочка его утянула? Я нырял, но бесполезно.
Хорошенькое дело, ничего не скажешь. Я был ужасно расстроен, хоть и встретил своих тюльпанов.
Мудрила мне даже спасибо не сказал, а только проклинал дьявола, который помешал ему плавать одной головой. Значит, ко всем бедам я оказался ещё и дьяволом. Одно утешение – каким-то водяным, ну вроде морского дьявола. А это всё лучше, чем сухопутный.
Оказывается, Караколь с Мудрилой давненько друг друга знают, встречались не раз, Караколь даже бывал у Мудрилы в Кампене.
Да, забываю сказать про Караколя.
В ту ночь он проспал сном праведника до рассвета, а потом кинулся нас искать. На мельницу заглянуть не догадался. С тех пор он рыскал по деревням и расспрашивал, а в Дельфт и не думал ехать.
Я поругал Караколя.
Сказал, что голуби важней для обороны, чем один человек. Но он ответил, что, во-первых, не один, а два. А во-вторых, не просто человек, а целый адмирал, да ещё барабанщица в придачу. Но я всё равно не согласился.
Караколь и Мудрила сразу принялись спорить и спорили до упаду. Мудрила кричал, что неразбериха пошла от глупости, а Караколь говорил, что от несправедливости.
Глазки у Мудрилы наливались кровью, становились точно рачьи. Он хватал Караколя за грудки и кричал:
– Эразмус Роттердамский мой друг! Ты слышал, кто такой Эразмус Роттердамский?
– Слышал, слышал, – говорил Караколь. – Только ведь он умер.
– Кто? Эразмус? Эразмус не умер! Он только прячется.
– Помер твой Роттердамский, лет сорок назад помер.
– Молчи, фаянсовый лоб! Говорю тебе – прячется! Читал «Похвалу глупости»? Небось не читал. Там сказано: всё от глупости!
– Любишь ты сочинять, – говорил Караколь. – Помер твои Роттердам… то есть Эразм. Что ему, сто лет, что ли? Любишь ты сочинять.
Мудрила обижался и замолкал. Через час он говорил:
– Вот покажу, где он прячется, будете знать! Ещё через час он совсем успокаивался:
– Не скрою, что я умнее своего друга Эразма. Ему вредит недостаток пищи и темнота пещеры, где он скрывается.
Караколь только пожимал плечом.
Вообще Мудрила делал много глупостей. Он выследил на канале купающихся крестьян и кинулся к ним с криком: «Адамиты!»
Крестьяне в панике побежали, а Мудрила гнался за ними до самой деревни и требовал, чтобы сказали ему имена.
Потом он объяснял, что никак не может поймать настоящего адамита. Чтобы тот был голышом, как положено, и без единого греха.
Мудрила интересовался, есть ли правда в словах адамитов и не стоит ли потому раздеть всех жителей Нидерландов, чтобы они сразу стали кроткие и совестливые, как Адам и Ева.
Не знаю, может, у кого-то и вправду совесть наподобие гусиной кожи, только не у всех. Я, например, помню, как мы голышом целой компанией плавали через Рейн, чтобы украсть с причала немного селёдки. И ничего. Гусиная кожа была, а угрызений не помню. Так что и адамитам, по-моему, особенно рассчитывать не на что. Караколь уговаривал меня не расстраиваться. Говорил, что башмак, обязательно найдется, а с ним и письмо. Да где уж…
Но тут приключилось вот что.
Пошёл я за водой на канал. Смотрю, у берега сидит мальчишка, постарше меня, но с виду щуплый. Плечи торчат как вешалка, спину сгорбил, сидит удит рыбу.
И этот рыбак, скажу я вам, был такой рыжий, что кругом стояло сияние. В жизни не видел таких рыжих. Как будто на голову надели подсолнух или шляпу из петушиных перьев.
Ну я, в общем, задираться не стал, не до этого, тихонько так подхожу к воде.
Вдруг этот рыжий поворачивается и говорит:
– Эй вы там, не трогайте мою воду!
Я говорю:
– Как это твою воду? Где это сказано?
А он:
– С чего это вы говорите на «ты»? Вы знаете, с кем разговариваете?
– С кем это разговариваю?
– Парле ву франсе?
– Что-что?
– Благородные люди говорят по-французски, вы, как я вижу, неблагородный человек.
– Подумаешь, какой благородный. Может, я благородней тебя.
– Перестаньте тыкать, юноша. Иначе я вызову вас на дуэль.
Я совсем оторопел:
– На какую ещё дуэль?
– На шпагах, на пистолетах, на аркебузах. Но, впрочем, вы ещё слишком молоды.
– Подумаешь, – говорю, – ничего не молод. Пожалуйста, можем подраться.
– А какой у вас титул?
– Титул?
– Ну да, кто ваш почтенный папаша?
– Мой папаша, – говорю, – корабельный плотник, и он такие корабли…
– Достаточно. Я не могу с вами драться.
– Почему это?
– Да вы знаете, с кем говорите?
– Ну с кем говорю?
– Шпрехен зи дойч?.. Спик инглиш?.. Право, не знаю, как вам и объяснить по-голландски. Такой бестолковый язык,
– Почему это бестолковый?
– Разве вы не знаете, что в Голландии ни один уважающий себя человек не говорит по-голландски? Даже этот принц… как его… Вильгельм Оранский… и тот говорит только по-французски.
Меня даже пот прошиб. Неужели рыжий говорит правду? А письмо-то, наверное, написано по-голландски. Вдруг принц ещё не успел выучить голландского, родом-то он из-за границы. Да ладно, со мной и письма пока нет. Рано ещё горевать. Во всяком случае, рыжему я сказал:
– А я вот говорю по-голландски.
– А кто вы такой, собственно?
Тут я не успел и подумать, как с языка у меня спорхнуло:
– Я адмирал.
– Адмирал? – удивился рыжий! – А какой адмирал?
– Адмирал Тюльпанов,
– Что это такое?
Я не стал ему объяснять, а только сказал:
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– Во всяком случае, это меняет дело, милейший. Раз вы адмирал, значит, можем выпить на брудершафт и перейти на «ты».
Я подивился, как этот рыжий мне быстро поверил. Неужели вид у меня такой важный?
– Адмирал, – сказал рыжий, – теперь я должен признаться: ты разговариваешь с графом. Только тише, я путешествую инкогнито.
– Как это?
– Ну, тайно. Дорогой адмирал, ты видишь перед собой графа Аренландского. Надеюсь, ты слышал о герцогстве Аренландском?
– Нет, никогда.
– Ах, это вина моего папаши. Он, видишь ли, не любит воевать. Мы не воюем уже двести лет. Не мудрено, что ты не слышал.
– А где это герцогство?
– Ужасно далеко, мон шер, ужасно. Надеюсь, тебя не смущает мой необычный костюм?
Да, что и говорить, одежда у него была не чета моей, адмиральской. Дырка на дырке.
– Видишь ли, адмирал, папаша лишил меня наследства. Вернее, наполовину, так что теперь я только граф, а мог быть герцогом. Кроме того, он изгнал меня из Аренландии. Но потом одумался и стал звать обратно. Но… дудки. Пускай помучается старикан. Может, откажет потом всё наследство. Ты как думаешь?