– Обделаем дельце, не сомневайся.
– Вот здесь подпиши. – Слимброк положил перед ним бумагу.
– Хо-хо! Да я, может, писать не умею.
– Ставь крест.
– «Ставь крест», тьфу! Кресты покойникам ставят. Ну ладно, давай подпишу. Но ты мне тоже подпишешь.
– А я тебе что?
– Как что? Грех беру на душу. А за кого? Вот ты и напишешь, что за тебя. Всё пригодится бумажка на том свете. Не за так, мол, прикончил, за пятьсот флоринов. А боженька в деньгах понимает. Ты знаешь, сколько я индульгенций у вас, толстосумов, понакупил?
– Я не продаю индульгенций.
– То-то, не продаешь. Знаю я вашего брата. За каждого конченого индульгенцию покупал, правда из его кармана, ха-ха!
– И много на тот свет отправил?
– Я? Спрашиваешь! Уж если за дело возьмусь, кишки на деревьях развешу! Один раз, веришь иль нет, ха-ха, смех разбирает… Встретил на дороге монаха. Что, говорю, брат, продаешь индульгенции? А он, толстая рожа, продаю, отвечает. Отравление – одиннадцать дукатов, простое убийство – пять дукатов, прелюбодеяние – три дуката, и пошёл, и пошёл, чёрная корова… А я ему: святой отец, мне бы простое ограбление. Пожалуйста, говорит, всего один дукат. Ну, я купил у него и тут же, ха-ха, тут же обобрал его до нитки! Спасибо, говорю, святой отец, что заранее отпустил мне грешок… Ловко я, а?
– Много болтаешь, – сказал Слимброк сухо. – Учти: если проговоришься, на краю света найдём.
– Плевал я на вас. Кто вы такие?
– Мы такие, что тысячу подобных тебе из-под земли вытащим и в землю опять закопаем, живьем.
Слимброк сказал так зловеще, что хриплый примолк. Потом пробурчал:
– Ну и банда у вас! Далеко моим ребятам до вас, душегубов.
– Наоборот, мы спасители душ.
– Рассказывай… То-то, смотрю, пятьсот флоринов за спасение платишь.
– На небе его душа очистится от грехов земных.
– А моя-то, моя как же?
– Это ещё заслужить надо, Железный Зуб.
Как? Я не ослышался? Тот хриплый и есть Железный Зуб? Разбойник, которого боятся в Голландии и во Фландрии? Рассказывали, что на голове носит шлем с острым стальным рогом. Когда нападает, бьёт прямо в грудь, и никакой панцирь не спасает от страшной раны. Я всматривался из-за бочки, но в трепетном свете не мог разглядеть, есть ли что-нибудь у него на голове.
Тогда кто же Слимброк, если его побаивается сам Железный Зуб? Всегда мне казалось, что хозяин мой не простая птичка. Так оно и оказалось. Нужно держаться от него подальше.
– Расписочку не забудь, – сказал Железный Зуб. – Что не мне этот покойник нужен, а вам.
– Сначала сделай покойником.
– Моя забота. Тут по округе человек шляется, весь в чёрном, не ваш?
– Какой человек?
– Крестики ставит, подсчитывает. Хотел было его на тот свет отправить, да подумал: может, ваш? С вами, паразитами, лучше не связываться.
– Потише!
– А я что? Одним делом, говорю, заняты, души спасаем, хо-хо! На том свете оно ведь спокойнее.
– Остальные пятьсот, когда узнаем, что дело сделано,
– Дёшево платишь. Да ладно. Вино, говорил, есть или пиво?
– И то и другое.
– Какое вино?
– Рейнвейн.
– С него и начнем.
– Возьми там в углу. ещё полбочонка осталось. Железный Зуб встал, опрокинув скамейку, и тут же я оказался на виду перед всеми, потому что прятался за тем самым бочонком.
– Вот те на! – сказал Железный Зуб. Бочонок у него в руках, ноги расставлены, а свет падает прямо на меня.
– Это что, твой шпик, хозяин?
Слимброк обернулся и уставился на меня:
– Кеес?!
Оцепенение длилось недолго. Я вскочил и кинулся к двери.
– Куда? – заорал Железный Зуб и уронил бочонок.
Бум! Бочонок подпрыгнул, пол дрогнул, качнулась свеча, упала и тут же погасла.
В темноте я каким-то чудом проскочил в полуоткрытую дверь и сломя голову кинулся в кусты.
– Поймать! – крикнул Слимброк.
Трещали сучья. За мной слышался топот и ругань. Я долго бежал, ныряя под ветки кустов. Тем, кто за мной гнался, пришлось куда хуже – кусты хлестали их по лицу. Так что минут через пять я перешёл на шаг и долго ещё плутал, не разбирая, куда несут ноги.
МУДРЫЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ КАМПЕНА
Ночью я спал в стоге сена. Костюм измялся и вывалялся в пыли, так что теперь я уже не был похож на маменькиного сынка. Скорей на бродяжку, но это мне больше подходило.
Утром, сделав большую петлю, я вышел к месту, где остался фургон, но там его не нашёл. Что, если Слимброк и Железный Зуб поймали моих ребят? Об этом я даже думать не мог. Искать их? Но где?
Если им повезло, то где-нибудь на дороге нагоню. А если они повернули на север? Нет, вряд ли, ведь так не миновать испанской заставы.
Интересно, довезёт ли Караколь голубей без меня? Выполнит ли приказ адмирала?
А правую ступню словно жжёт. Скорей бы отвезти письмо в город Дельфт, к Мартину Виллемсзоону, Наверное, Мартин ждёт.
Интересно, почему принца Оранского прозвали Молчаливым? Очень мне интересно на него взглянуть. Доберусь ли? Ведь этот человек давно поднимает народ на борьбу с испанцами, хотя при дворе Филиппа ему сулили всякие милости.
Я вышел на дорогу и решил ждать попутчиков. Одному идти неудобно, будут все приставать: куда да зачем. А так сочиню разок, и хватит до конца пути.
Вдали показался осел. Ехал на нём человек, наверное, очень высокий, потому что ноги волочились по земле. Тощий такой человек, в чёрной одежде, на голове что-то похожее на скворечник. Нос большой, а очки маленькие, – казалось, это два колечка, повешенные через забор.
– Эй, мальчик! – закричал он пронзительным голосом. – Мальчишка! Ты, ты самый! Ну-ка постой, постой, говорю!
А когда подъехал, сказал:
– Маленький господин, вы здешний?
Я даже хотел затылок почесать, так меня это удивило. То «мальчишка», то «господин».
– Да… то есть нет, – говорю, – я с острова Маркен.
– Ах, Маркен… – Он пошевелил губами, сделал из них крендель, потом баранку и громко сказал: – Маркен? В Японии! Я знаю. Молчать!
Потом снова зашевелил губами.
– А вы не знаете, как проехать в Рим?
Он вытащил большую засаленную тетрадь и стал водить по ней пальцем.
– То есть сначала не в Рим, а в Мадрид. Даже в Париж.
Вдруг он выпучил глаза так, что очки, казалось, лопнут, и закричал:
– Имя! Полностью, не задумываясь!
Я испугался и бухнул первое, что пришло в голову:
– Питер де Схоорнстеенвегер!
– Де Схоорнстеенвегер? Трубочист? – Он схватил меня за плечи, стал поворачивать и бормотать: – Так, трубочист… Это нужно. Давно у нас в Кампене трубы не чистят. Был один, разъелся, теперь в трубу не влезает… Мальчик! – сказал он. – Поедешь со мной. Сначала в Рим, потом в Кампен. – Снова забормотал: – Одна труба, вторая… так… у губернатора… трмрмм… Вероисповедание! – закричал он, и я опять вздрогнул. – Католик, реформат, анабаптист, адамит?
Хотел было я сказать, что вера моя против испанцев, но побоялся. Кто знает, чем занимается этот чудной человек.
А в самом деле, какой я сейчас веры? Спрашивай хоть на Страшном суде, и то не скажу. Потому что не знаю. Во всяком случае, не католик, потому что католики заодно с испанцами. А кто же? Наверное, целый десяток вер бродит сейчас по Нидерландам.
Тут надо бы, конечно, разобраться, да времени не хватает.
Я уже сколько лет не ходил в церковь, не молился, не причащался. Так что это мое слабое место. Спрашивайте о чем угодно, только не про веру. Тут я вам даже врать не стану – тёмное дело.
– Так что же, не знаешь? – спросил меня тот человек.
Я и ответил, как получилось:
– Не знаю, господин, позабыл.
Он вытащил чернильницу, перо и, бормоча под нос, сделал в тетрадке какой-то крестик. Потом спрятал чернильницу, засунул перо за пояс и заговорил не скрипучим, а даже приятным голосом:
– Видите ли, маленький господин, э-э, вы из Китая? Так вот живем мы в городе Кампене. Там очень много мудрых людей, очень… – Он на мгновение задумался. – Действительно, много мудрых людей… Что же творится в Голландии, Фландрии, Германии да и у вас в Японии? Какие-то католики, гугеноты… Никто не знает, сколько тех и других. Э-э… Возник замечательный замысел – пересчитать всех поголовно, э-э… отдать список папе… э-э, разве нет?
– Конечно, господин, очень хороший замысел.
Он снял свой скворечник, подставил ветерку маленькую лысую голову и повторил задумчиво:
– Очень, очень много мудрых людей… Но трубочисты тоже нужны. Ты поедешь со мной. Представлю тебя самому папе. Ты хочешь поцеловать римского папу?
– Очень хочу, господин.
– Мы поцелуем его вместе. Он ошалеет от радости, когда я отдам ему поголовный список… Можно почистить ему дымоход. Да, он ошалеет, все они ошалеют, все! – Он начал размахивать руками. – Придёт день, блмлбуль, когда всё поголовье…
Тут он схватил за грудки проходившего мимо крестьянина и заорал:
– Католик, реформат? Отвечай, когда говорит мудрый и великий, пльмль-ввв…
Крестьянин так испугался, что повалился на колени и запричитал:
– Смилуйтесь, господин! Я всегда платил налоги и отдавал десятую часть! Смилуйтесь, господин…
– Анабаптист, лютеранин, адамит?
– Нн-не знаю…
– Так… – Мудрый человек из Кампена поставил крестик и задумался. Потом сказал: – Большинство не знает. – Он снова повернулся к крестьянину: – А вы не скажете, добрый земледелец, как проехать во Францию?
Крестьянин вытаращил глаза и только махнул рукой – туда!
Мы тронулись прямо на Францию, а проще – в сторону Гааги, но до неё было ещё далеко.
– Мудрилой меня зови, – сказал человек из Кампена. – все меня так называют. От слова «мудрый», понимаешь? – Потом добавил задумчиво: – Есть мудрые люди в Кампене, есть. Даже такие, как я. Ну, не такие…
День был такой приятный. Птички цвинькали. Крестьянки в полосатых юбках пололи огороды, мужчины косили траву. Июль, месяц роз. Поспевают на полях разные вкусные вещи. Сладкий горошек, репа, бобы и салат. Капуста величиной уже не с кулак, а с хорошую голову. Коровы, чёрные с белым, бродят по колено в траве. В землю вколочены китовые ребра, чтобы тереть им свои бока. Хороший месяц июль, сейчас бы на море, купаться…
Справа открылась деревушка, и Мудрила повернул туда. Ворота здесь тоже из челюстей и ребер кита, – наверное, были в деревне свои моряки.
Перед раадхейсом – ратушей на зелёной лужайке карапузы играли в «дуй-ветер». Подбрасывали палкой тряпичный мяч и с криком «ду-у-уй!» разбегались.
Один клоп никак не мог поймать мячик. Я бы его научил. Не надо суетиться, стой на одном месте, а потом сразу бросайся, куда падает мяч.
В раадхейсе была и харчевня, и постоялый двор, и цирюльня.
Так что, несмотря на рабочий день, несколько человек здесь толкались.
Мудрила слез с осла и сразу взялся за дело.
– Эй, буры! – закричал он. – Крестьяне! Подходите сюда, все подходите! Я вам втолкую в крутые лбы, откуда у нас вражда! Подходите, почтенные землепашцы! Человек из Кампена научит вас, что делать!
Никто не удивился такому обращению. Наверное, много повидали последнее время и проповедников, и шутов, и просто болтунов.
Подошли несколько человек, а среди них я заметил крестьянина, которого мы напугали на дороге. Карапузы бросили играть и столпились вокруг нас.
– Эй, вы! – закричал Мудрила. – Католик режет реформата, реформат – католика! Какая неразбериха! Безобразие! А всё почему? Потому что папа не знает, сколько тех и других. У него нет точного списка. Когда он узнает, сколько на свете католиков, реформатов, адамитов и прочих дураков, он просто поделит между ними землю! А разве он может сейчас поделить? Отдаст, например, адамитам Фландрию, а их всего-то пять человек. По крайней мере, я насчитал только трех! И ещё много таких, которые вообще ни во что не верят. Им надо отдать какую-нибудь страну подальше – например, Московию!
Люди вдруг стали переговариваться. Крестьянин что-то шептал соседу. Малыши стояли засунув пальцы в рот. Я чувствовал, что наша речь не совсем нравится, и стал потихоньку отступать в сторону.
– Крестьяне! – Мудрила вытащил перо и тетрадку. – Сейчас каждый скажет свое имя и честно признается, католик он, реформат или безбожник. Пусть папа изучит свое поголовье!
На мгновение стало тихо. Потом заговорил знакомый крестьянин:
– Не верьте! Это шпион инквизиции! Иезуит! Он сам мне сказал, что он Великий Инквизитор! Хватайте! Он донесёт на нас Тительману! Хватайте вместе с чертёнком!
Тут же нас сцапали. Сшибли с Мудрилы скворечник, отняли тетрадку. Кто-то тащил головешку.
– Сжечь ее, сжечь! – кричали буры.
Тетрадка загорелась, а Мудрила ползал по земле и шарил ладонью.
– Очки!.. – говорил он. – Невежи! Отдайте очки!
– Запрем их сначала! В кузницу к Питерсу! Эй, Питерс, открывай кузню, посадим их до утра. А там порешим, что делать.
Я начал пищать: мол, дяденьки, я ни при чем, и даже хотел запеть жаворонком, но раздумал. Это всегда успею, есть ещё время поразмыслить. Тайну лучше хранить при себе.
Хлопнули двери, брякнул засов, и мы оказались в темноте.
КАК ВЫГНАТЬ САТАНУ
Здесь пахло углём, железом и кожей. В стене было маленькое окошко с решеткой. Глаза скоро привыкли, и я стал оглядываться.
Мудрила размахивал руками и ругался на чем свет стоит.
– Свиные туши с моченой фасолью вместо мозгов! Свс-сс, бараньи лбы, козероги! Сожгли мой доклад папе! Всех разогнать, сослать! В московитскую землю, к бешеному царю! Я их проучу! Они меня будут помнить.
Теперь он меня даже смешил. Хорошо ещё, очки его нашлись, а то давно бы расплющил нос о стену.
Решетку я подергал, но она была прочная. Тяжелая наковальня, мехи из толстой кожи, каменная печь – всё сделано на век.
Так мы сидели до вечера. Еды нам не дали. Мудрила рассуждал:
– Народ любит подраться, ох любит! Медные лбы. Сожгли мой доклад. Ерунда, я и так помпю. Пусть сожгли. Сатана, сатана сидит в каждом доме!
Потом он снова забормотал, что в Кампене много мудрых людей. Только вот трубочист растолстел, дымоходы не чищены, а дым мешает раздумьям.
– Неужели не догадаются? – Он хватался руками за голову, надевал и снимал очки. – Печки надо перестроить, дымоходы расширить, тогда он пролезет! Трубочист! – Он схватил меня за руку. – Возвращаемся в Кампен, быстрее! Ты маленький, ты пролезешь. Надо успеть вычистить трубы, а то мудрецы передохнут, как мухи.
Так он шагал из угла в угол, пока совсем не стемнело. Мне надоело слушать про дымоходы, и я спросил:
– А где это московитская земля с бешеным царем?
– Далеко. – Он махнул рукой. – Там, где всё время зима.
– А если зима, то как живут люди?
– Так и живут. Натираются салом, сдирают шкуры с медведей и в них заворачиваются. Потом ложатся в берлогу и спят до весны.
– А весна всё-таки есть?
– Что ты болтаешь? – закричал он. – Говорят, там одна зима!
– Вы сами сказали.
– Молчать! Что сказал, то и есть!
Я всё-таки не понял, бывает ли там весна. Но опять спросил:
– А царь там всегда бешеный?
– Всегда! Палкой дерется. Мой брат туда ездил в лекари наниматься. А его прогнали, сказали, что ничего не умеет. Ну это как раз правда. Мой брат дурак и ничего не умеет.
Мудрый человек было угомонился и даже похрапел немного. Но тут же проснулся и принялся за свои дымоходы.
– Расширить их надо, расширить! В московитских землях потому и холодно, что нету печей. Туда всех сослать, болванов! Сначала был трубочист такой тощий, что пролезал в трубу и не пачкался. Потом растолстел и стал вылезать чёрный… – Он вдруг остановился и быстро спросил: – Сатана какого цвета? Не помнишь?
Я сказал, что, по-моему, чёрного.
– Всё ясно, – тихо сказал человек из Кампена. – Как же я раньше не догадался… Понял, понял! – закричав он. – Я понял, почему пошла смута! Трубы не чищены, вот почему! Наверно, везде засорились дымоходы, и в них стал жить сатана! Ура, я понял! Не надо к папе! Нужно просто вычистить трубы! Давай за дело. Сейчас же! Ты где?
Я ответил, что здесь.