Макака угрюмо подивился, сколько людей готово настаивать на этом вздорном утверждении. Из всех известных ему вечеров, не исключая и того, когда миссис Томас Моллой стукнула его прикладом пистолета, этот был самым скверным. Вместо ответа он что-то промямлил, и Фредди был чуточку разочарован. Судя по всему, на зажигательного собеседника, который расцветил бы полночную вахту блестками остроумия, рассчитывать не приходилось.
Впрочем, он не сдавался.
— Луна, — сказал он, присовокупив к этому слову, как Джордж, жест, призванный выразить, что о спутнике нашем можно думать только самое лучшее.
Вероятнее всего — не скорей всего, но все же вероятнее, — Макака нашел бы пару добрых слов про луну, но они так и не разминулись с его устами, поскольку в этот самый миг, наперекор всем ожиданиям, подоспел конец света. Так, во всяком случае, это восприняли и Фредди, и его собеседник. На самом же деле одна девица, высунувшись из окна на втором этаже, разрядила дробовичок. Весь последний час она с тревогой прислушивалась к звуку вкрадчивой поступи, петлявшей вокруг дома, а две зловещие фигуры, совещавшиеся друг с другом у главных ворот, как будет лучше всего проникнуть в дом и вынести награбленное, заставили ее действовать. Дробовичок хранился в спальне у Лейлы. Именно туда она и направилась, отыскала его, принесла к себе, открыла окошко и нажала на курок, выбрав в качестве прицела луну, ибо сердце у нее было нежное и даже бандитскую кровь проливать она не хотела.
Эффект был молниеносным. Макака, прекрасно понявший, почему Мыльный так возненавидел дробовички, после короткого приступа каталепсии, часто сопутствующего полночной пальбе, сорвался с места не хуже гончей. Джорджу, который наслаждался сигарой перед воротами «Мирной гавани», одновременно держа ушки на макушке, чтобы вовремя засечь приближение сержанта, почудилось, что мимо него пронеслась какая-то размытая фигура, и он решил, что это либо летающая тарелка, либо что-нибудь похуже. Будучи человеком душевным, и вспомнив, что он — страж порядка, Джордж откликнулся на зов долга и ринулся туда, откуда доносился звук. В это же мгновение из «Бухты» высунул бороду мистер Корнелиус в бежевом халате и задал вопрос: «Что такое?!» Джордж отвечал, что это и его занимает, а мистер Корнелиус сообщил, что такие происшествия совершенно не характерны для Вэлли Филдс. Затем они вместе направились к «Приусадебному мирку».
Фредди тоже прижимал ушки к макушке, или, скорее, к макушкам, а еще точнее — к макам. Случилось это потому, что вслед за выстрелом он немедля припал к растительному покрову, ибо просмотренные им вестерны велели в подобных случаях делать это в самую первую очередь. Лежал он покойно, пытаясь дышать через нос, но чем дольше он лежал, тем больше его раздражало что-то жесткое и неподатливое. Оно упиралось ему в грудь и очень мешало. Как можно осторожней — если ты угодил под пули, роковой станет любая неловкость — он нащупал этот предмет и вытащил его из-под себя. То была неизвестная сумочка, содержащая что-то увесистое. Он сунул ее в карман и тут же стало удобней, тем более, что в этот момент подтянулись Джордж с Корнелиусом. Ободренный таким подкреплением, он поднялся и поспешил за ними к главным дверям, по которым Джордж несколько раз громыхнул дубинкой.
Сверху послышался голос:
— А ну-ка, отошли отсюда, а то я еще раз выстрелю! — и прибавил: — Полиция!
— Полиция на месте, — ответил Фредди. — По крайней мере, Джордж — здесь. Ради всего святого, оставь это дурацкое ружьишко, спустись вниз и впусти нас в дом.
— Ой, Фредди, это ты?
— А то кто же?
— Значит, это тебя я на земле видела?
— Именно меня.
— Что же ты делал?
— Отдавал Богу душу.
— А почему ты не лежал в постели?
— Проявлял неусыпную бдительность.
— Я же тебе запретила!
— Знаю, но мне показалось, что так будет лучше.
— Ничего себе!
Мистер Корнелиус развил свои недавние мысли о том, что такие эпизоды исключительно редки в пригороде его сердца. Правда, примечательные события, поведал он, в Вэлли Филдс иногда бывают, чему пример — случай с мистером Эдвином Филлимором из «Пихт» на углу Баллер-стрит и Миртл-авеню, которого прошлым летом покусала морская свинка. Он уже приступил к не сулящей скорого окончания повести о местном жителе по фамилии Уолкиншоу, как-то раз вернувшемся из Лондона в новом твидовом костюме, которого, не признав запаха, загнала на крышу беседки собственная собака, когда наконец появилась Салли. В руках она держала дробовичок, так, на всякий случай. Да, только что она мило побеседовала с личностью, отождествляющей себя с Фредди, однако грабители — народ изобретательный и умеют подражать чужому голосу. Тому есть немало печальных подтверждений.
Джордж заговорил первым.
— Ну знаете! — сказал он. — То есть вообще-то, а?
— Несомненно, — согласился мистер Корнелиус. Салли уразумела, в чем суть.
— Я не виновата! Я решила, что Фредди — один из бандитов. Они тут всю ночь околачиваются. Простите, Бога ради, что я вас разбудила, мистер Корнелиус.
— Пустяки, мисс Фостер, ничего страшного. Я ведь, в сущности, и не спал. Сидел у себя внизу, работал над историей Вэлли Филдс.
— Ах, я очень рада! Как она продвигается?
— Благодарю вас, вполне удовлетворительно, хотя и не быстро. Приходится ворошить груды материала…
— Ну, сегодня-то вы получили новую порцию! Как ваша голова, Джордж?
— Спасибо, получше.
— Еще, наверное, постреливает?
— Чуть-чуть.
— Советую вам все-таки чего-нибудь выпить, хоть вы и на дежурстве.
— Ваша взяла.
— А у меня есть бутылка шампанского!
— Так-так-так!…
— Она уже на столе. Фредди!
— Да-да?
— Ты весь вывалялся в пыли. Иди сюда, дай я тебя вытру щеткой. Господи, — всплеснула руками Салли, — что ты в карман напихал?
— Напихал? — сказал Фредди, сунув руку в карман. — Какая-то сумка. Я на нее налетел, когда падал вниз головой.
— А что там внутри?
— Не знаю. Взглянуть, как думаете? Ой, беги сюда! — сказал Фредди. — Ой, хватайте меня за копытца! Ой, не могу!
Основания к подобным речам у него имелись. Со стола, куда он вытрусил содержимое сумки, на них смотрело мерцающим взглядом ассорти из колец и браслетов с алмазами и рубинами, увенчанное изумрудным колье несравненного великолепия.
И вновь Джордж заговорил первым. Полицейский, приученный действовать в экстремальных ситуациях, способен овладеть собой быстрее, чем обычный, более впечатлительный человек.
— Злоумышленники выронили награбленное! — провозгласил он, и мистер Корнелиус, не в силах выразить мысль словами, подтвердил ее взмахом бороды.
Салли его версию не приняла.
— Это не Лейлины драгоценности. У нее вообще нет украшений, кроме двух-трех колец.
— Вы уверены?
— Она сама мне сказала.
— Тогда откуда взялись эти чертовы побрякушки?! — пробурчал раздосадованный Джордж.
Странный огонек полыхнул во взгляде его кузена. Он взял в руки колье и скрупулезно осмотрел.
— А я скажу тебе, откуда они взялись, — сообщил он. — Из дома Проссеров. Это же их bijouterie.[68] Откуда я знаю? Я видел этот хомут с погремушками на шее у Миртл Проссер, n’ee[69] Шусмит, когда у них обедал. Она готова напялить их по любому случаю, даже если за столом один Виджен. Понимаешь, Салли, что это значит? Это значит, что мы с тобой совершили восхождение на самую вершину высокой-превысокой горы. Наши проблемы решены. Завтра, с утра пораньше, я отыщу Пуфика, выложу перед ним эти камушки, и, отмахнувшись от трогательных излияний, приму гигантскую сумму, которую он будет просто счастлив вручить. Попахивает не одной тысячей.
Редко кому удается найти верные слова после подобных речей. Но Джордж с этим справился. Полиция у нас прекрасная.
— Открыть шампанское!!! — рявкнул он.
26
Во время вечернего кормления кроликов в саду «Бухты» — а этим действием открывался и заканчивался каждый его день, — мистер Корнелиус, подбрасывая латук, принялся было мурлыкать один из особенно запоминающихся «Гимнов былого и настоящего», и в конце концов его бы пропел, если бы слова не изгладились из его памяти. Настроение у него было изумительнейшее. События последней ночи дали ему прилив спокойной бодрости, нередко наступающей после какао, копченой селедки и розового бланманже. Человек чистейших намерений, всем своим соседям он желал только блага, в особенности же — ближайшему своему соседу, мистеру Виджену, к которому ощущал отцовскую привязанность, и сознание того, что мучения Фредди позади, процветание его обеспечено, колокола вовсю заливаются радостным перезвоном, а друзьям волноваться не о чем, кроме выбора рыбного ножа для свадебного подарка, воодушевляло его чрезвычайно.
Рядом на газоне возникла тень, и он огляделся.
— А, мистер Виджен! Добрый вечер!
Мистер Корнелиус был очень рад встрече. У него зародилась собственная версия событий прошедшей ночи, и ему не терпелось огласить ее.
— Я долго размышлял над тем, мистер Виджен, каким же образом украшения миссис Проссер могли угодить в сад «Приусадебного мирка», и наконец пришел к заключению, что за личиной показной благопристойности, под фамилией Моллой скрывался один из крупных уголовных авторитетов, специализирующийся на присвоении чужих ценностей. Насколько я представляю, хотя я должен буду справиться у вашего кузена, такие авторитеты именуются ворами в законе.
— А мне куда деваться? — сказал Фредди.
— Простите?
— Вы сказали, что все это — в рамках закона?
Мистер Корнелиус забеспокоился. Он заметил, что у его собеседника взгляд пустой, разговор — какой-то странный. От Салли, с которой он недолго общался утром, пока она готовилась к отъезду в Клейнз Холл на заказной машине, ему стало известно, что с утра Фредди направился в Лондон, чтобы вернуть владельцу утраченные драгоценности и принять взамен щедрое вознаграждение, так что он рассчитывал встретить его млеющим от счастья и восседающим, как однажды он сам выразился, на вершине мира, перекинув радугу через плечо. И вот он явился перед ним, сраженный неведомым горем. Он смотрел прямо в глаза ближайшему от себя кролику, и с лица его не сходило то сумрачное выражение, которое отметил техасский миллионер в ресторане отеля «Баррибо».
— Вы себя хорошо чувствуете, мистер Виджен?
Не раз и не два хроника эта предлагала описание случаев, когда Фредерик Виджен невесело смеялся, но никогда еще не разродился он чем-то, сопоставимым по скорби с тем, что сорвалось с его уст. Невеселый смешок звучал, как заегозившая граммофонная игла.
— Нет, — ответил он, — хорошо я себя не чувствую. Чувствую я себя так, как чувствовал себя Джордж, когда миссис Моллой долбанула его свинцовой дубинкой. Знаете что?
Мистер Корнелиус ответил, что не знает.
— Вы ведь и Пуфика Проссера не знаете?
— Встречаться не довелось. С другой стороны, вы мне не раз о нем говорили.
— Так вот, когда вы его все-таки встретите, окажите любезность, сядьте ему на брюшко и снимите с него кожицу тупым лезвием. Этот гад меня околпачил.
— Простите?..
— Утром я встал и поехал к нему.
— Это мне миссис Фостер сказала.
— А, значит, вы с Салли сегодня виделись?
— Да, я ее проводил до машины. У нее с собой была змея, принадлежащая, насколько я понял, супругу мисс Йорк. Она везла ее в Клейнз Холл. Довольно любопытная история. Мне кажется… Да, но вы начали рассказывать о вашем визите к мистеру Проссеру.
Фредди сделал протестующий жест.
— Он не мистер Проссер, а боров. Или, если хотите, гад. Прихожу я к нему на Итон-сквер и застаю его в печали. Он только что вернулся из полицейского суда, где председательствующий мировой судья вздул его на пятьдесят фунтиков и напоследок сказал, что он должен ему в ножки кланяться, потому что мог бы легко схлопотать четырнадцать суток без замены штрафом.
— Вы меня просто поражаете, мистер Виджен! Как же так?
— Я вам разве не рассказывал, как он пытался вчера в «Баррибо» умертвить Моллоя? Нет? Ну, так вот, он пытался; шилась gendarmerie,[70] сгребли его в кучу, и ночь он провел в застенке. Это далось ему нелегко; особенно он горевал из-за того, что его насильно помыли. В первые десять минут он вообще ни о чем другом говорить не мог, но как только я ввернул словечко и протянул ему bijouterie, он меня спрашивает: «А это еще что?» Я ему объясняю, что это драгоценности его благоверной, и мне не хотелось бы диктовать условий, так что вопрос о вознаграждении я полностью передаю на его усмотрение, однако считал бы, что десять процентов от их стоимости удовлетворило бы все стороны. И что же, вы думаете, он мне ответил? Поклялся здоровьем своей матери, что и гроша ломанного не даст и добавил, что если б в этом несчастном мире всякие недоразвитые утконосы не лезли к нормальным людям с уродскими услугами, то человечество с благодарностью бы вздохнуло. По-моему, он застраховал свое добро в два раза дороже стоимости, получил деньги, и теперь должен будет вернуть их страховой компании. Словом, он очень раскипятился, я же понял, что мое присутствие неуместно, и пошел своей дорогой. А я еще рассчитывал стрясти с него целых три штуки! — возопил Фредди, не отводя от кролика взгляда и, видимо, ожидая у того сочувствия.
Сочувствия он не дождался, кролики снискали печальную известность полным равнодушием к людским горестям — сапат-латук, салат-латук, вот кролику и сват, и друг, — но мистер Корнелиус это восполнил. Борода квартирного агента затрепетала, как ей и положено, когда ее обладатель слышит рассказ о бедствиях дорогого ему человека. Он стоял молча, как бы обдумывая какую-то мысль или стараясь прийти к какому-то решению.
— Существует иной источник, мистер Виджен, — сказал он. — Вы можете получить необходимые средства.
Фредди удивился.
— Неужели Салли вам рассказала об этой своей затее, ну, с Лейлой Йорк? Да, теперь, когда Пуфик оказался полным гадом, это наш последний шанс. Я ей позвонил из «Трутней», сообщил насчет Пуфика, и хотя, конечно, от таких новостей недолго и свихнуться, она их приняла очень достойно. Сказала, что все будет хорошо, поскольку у Лейлы Йорк золотое сердце, а денег — целый амбар. Что ж, я вошел в образ, сказал: «Отлично!» или что-то в этом духе, но честно вам признаюсь, Корнелиус, мне неприятно занимать у женщины. Так, все-таки, не делают. Правда, как все время подчеркивает Салли, я беру деньги в долг, то есть не предлагаю просто поделиться, и, однако ж…
Фредди еще не закончил мысль, но тут раздался звонок, и он решил обратить на это внимание собеседника. В таком возрасте человек вправе быть туговатым на ухо.
— У вас телефон звонит, Корнелиус.
— По-моему, это у вас, мистер Виджен.
— А ведь правда! — вскрикнул Фредди, возвращаясь к жизни. — Это, наверное, Салли. Простите.
Оставшись один, мистер Корнелиус предался созерцанию. Кролики подергивали носами, теряясь в догадках, почему прекратились бесперебойные до сей поры поставки латука, но задумчивость его была глубока. Когда же, спустя какое-то время, на заднем крыльце «Мирной гавани» появился Фредди, мистер Корнелиус одним взглядом смог определить, что хороших вестей тот не услышал. Его облик сразу напомнил квартирному агенту, как выглядел брат его Чарлз в те дни, когда разгорелся весь этот скандал из-за пропавшей наличности его хозяина. Чарлз, уличенный в казнокрадстве, выглядел так, словно на него с порядочной высоты обрушилась немалая масса. Фредди был ничем не лучше. Не тратясь на предисловия, он сообщил:
— Ну, полный финиш.
— Простите, как вы сказани?
— Все к собакам!
Мистер Корнелиус снова попросил прощения, и Фредди пришлось взять себя в руки. Он понял, что если хочет рассчитывать на сочувствие, должен выражаться более связно.
— Позвонила Салли, из Клейнз Холла, и представляете, что она сказала? Лейлы Йорк там больше нет!