— Ночью, мистер Джон, у меня был сильный приступ. Джон понял, что зря задавал заботливые вопросы. Когда ты на вершине блаженства, тебя тянет к ближним, поневоле проявишь участие. Но теперь он об этом жалел. Напрягаешь все силы, ищешь ключ, а тут слушай, как мямлят о всяких приступах!
— Я долго не мог уснуть, мистер Джон.
— Говорят, пчелы помогают.
— Пчелы, сэр?
— Ну, укусы. Кусает вас пчела, и яд или что там у них изничтожает хворь.
Стергис помолчал, и Джон подумал, что он собирается спросить, нет ли где хорошей пчелы; подумал — и ошибся Перед ним стоял не Стергис-страдалец, а Стергис-слуга, верный страж хозяйских сокровищ.
— Спасибо, мистер Джон, — сказал он, — но я веду не к этому.
Джон стал немного любопытней.
— Таинственное дело, Стергис. Влез в окно и вылез из окна.
— Нет, мистер Джон. В том-то и дело. Он спустился по главной лестнице.
— Откуда вы знаете?
— Я его видел, мистер Джон.
— Видели?
— Да, сэр. Я ведь всю ночь не спал.
Прежние угрызения бледнели перед нынешними. Только потому, что дворецкий блеет, как овца, он, то есть Джон, чуть от него не отмахнулся! А доблестный старик, нимало неповинный в том, что годы ослабили его голосовые связки, — это Deus ex machina, дар небес, нечаянная помощь. Дворецких не гладят по голове, но Джон чуть не погладил.
— Видели!
— Да, мистер Джон.
— Какой он?
— Не могу сказать, мистер Джон.
— Почему?
— Потому что я его не видел.
— Вы же видели!
— В переносном смысле, мистер Джон.
Угрызения притихли. Да, дворецкий именно мямлит, точнее — порет чушь.
— То есть как?
— Дело было…
— Вот что, расскажите мне все с начала.
Стергис пугливо оглянулся на дверь, и заговорил еле слышно, словно блеющая овца, которая держит в зубах вату.
— Значит, был у меня приступ. Терпел я терпел, и вдруг вспомнил, как мистер Хьюго советовал выпить виски без воды. Облегчает боль.
Джон кивнул. Что верно, то верно. Хьюго рекомендовал виски против всего, от ревматизма до разбитого сердца.
— Вылез я из постели, надел халат, мистер Джон, и только дошел до площадки, намереваясь заглянуть в погребец, который находится в столовой, как вдруг услышал
3
Моллой по-прежнему гулял и встрече обрадовался. Сейчас он был примерно в том состоянии, в каком недавно был Джон.
— Привет-привет! — сказал он с грубоватой сердечностью. — Вернулись? Ну, как, развлеклись в столице?
— Спасибо. Я хотел…
— О краже слышали?
— Да-да. Так я, знаете…
— Ужас какой, а? И как на беду мы с Долли уехали в Бирмингем! Был бы я здесь, ничего бы не случилось. Слышу я хорошо, да и стреляю неплохо, мистер Кэррол, вы уж мне поверьте. Надо быть очень прытким, чтоб от меня уйти.
— Это уж точно, — подтвердила Долли. — Ах, какая жалость! И никаких следов…
— Нет, душенька, есть отпечаток большого пальца. Но что с того? Нельзя же перерыть всю Англию!
— А главное, — сокрушалась Долли, — никто его не видел!
— Вот тут вы не правы, — сказал Джон. — Об этом я и хотел потолковать. Дворецкий что-то услышал, пошел посмотреть и увидел, как вор спускается по лестнице.
Если до сих пор он мог посетовать на невнимание, теперь все изменилось. Мисс Моллой очень широко открыла глаза, отец ее страшно обрадовался.
— Увидел! — вскричала она.
— К-к-как? — вскричал мистер Моллой.
— Так. Вы, часом, не знаете такого Твиста?
— Т-твиста? — мистер Моллой наморщил лоб. — Лапочка, знаю я Твиста?
— Что-то знакомое… — сказала Долли.
— У него неподалеку лечебница, — пояснил Джон. — Дядя пробыл там недели две. Прошел такой курс…
— Ну, конечно! Ваш дядя мне говорил. Но…
— По-видимому, — предположила Долли, — он приезжал к дяде, а дворецкий принял его за вора.
— Вот именно! — подхватил Моллой, еще не справившись с дыханием. — А как же иначе? Насколько мне известно, они — большие друзья. И потом, у него процветающее дело…
Джона не сбили с пути поверхностные доводы. Доктор Уотсон — тугодум, но если уж он что-то схватит, то схватит.
— Да, вроде бы странно, — сказал Джон. — Но если подумать, мы увидим, что вор прежде всего заведет пристойное дело, чтобы усыпить подозрения.
Мистер Моллой покачал головой.
— Мне кажется, это… э-э… притянуто за уши. Джон усомнился в его здравомыслии.
— Во всяком случае, слуга его видел. Если я к нему заеду, вреда не будет. И предлог есть, дядя не хочет платить за весь курс.
— Да, — отвечал мистер Моллой сдавленным голосом. — Но…
— Езжайте-езжайте! — воодушевилась дочь. — Молодец, что придумали. Конечно, тут нужен предлог, иначе он удивится.
Джон одобрительно на нее посмотрел.
— И еще, — продолжала она, — не забывайте, вор поранил палец. Если у Твиста он забинтован или залеплен пластырем…
Джон совсем восхитился.
— Замечательная мысль! Кроме того, я проверю, простужен ли он.
— П-п-про-с-с-тужен? — переспросил мистер Моллой.
— Да. Понимаете, этот слуга слышал, как он чихает.
— Ну, подумайте! — воскликнула Долли. — Целых два ключа. Вот что, едем немедленно! Если мы явимся вдвоем, он ничего не заподозрит. Я скажу, что хочу посоветоваться насчет брата. Спорю на миллион, этот ваш Твист и есть преступник. Конечно, он прикрылся почтенным делом. В общем, выводите машину, я сейчас.
Джон ответил не сразу. Охота охотой, но на час дня назначено то, что намного важнее таинственного Твиста.
— Я должен вернуться без четверти час, — сказал он.
— Зачем?
— Ну, должен.
— Хорошо. Мы же не до ночи там провозимся! Посмотрим на него — и домой. Тут двадцать миль, в конце концов. Вернемся раньше двенадцати.
— Вы правы, — согласился Джон, — совершенно правы. Подождите минутку.
Мнение его о мисс Моллой резко подскочило вверх. Да, он не любил таких девиц, мало того — ей вроде не место в Радж-холле, но умна, ничего не попишешь.
Именно в этом ее свойстве усомнился мистер Моллой. Выпучив глаза, он издавал странные, натужные звуки.
— Успокойся, стариканчик, — посоветовала Долли.
— Успокоиться, вот как? Затеяла черт знает что…
— Совсем одурел! Он же все равно туда поедет. И палец он заметил бы сам. Я просто дала понять, что мы с ним заодно.
— Какой от этого толк?
— Сейчас скажу. Беги в нашу комнату и хватай эти капли. Одна нога здесь, другая — там!
Иногда в ненастный день из-за туч проглядывает солнце. Именно так изменилось лицо Моллоя при волшебном слове «капли».
— Значит, — продолжала Долли, — мы уезжаем, ты скачешь к телефону и сообщаешь Твисту, что я везу капли. Пусть заготовит какой-нибудь напиток, чтоб этот тип не почувствовал вкуса.
— Ясно, лапочка! — воскликнул Моллой с той восторженной покорностью, с какой наполеоновский солдат приветствовал замысел кампании. И все же он чуть-чуть сомневался. Да, умна, ничего не скажешь, но в молодом энтузиазме может проглядеть кое-какие мелочи. — Только, знаешь, ты не в Чикаго. Хорошо, заснет он, а что дальше? Проснется. И страшно разбушуется.
— Я все учла. Несомненно, у Шимпа есть помощники. Передай, чтобы он им сказал, что приедет молодая дама с ненормальным братом. Его надо усыпить и запереть, чтобы он никого не укокал. А мы за это время смоемся. Раз уж Шимп засветился, надо спешить. Сегодня и уедем. Так что ты тут не гуляй по лугам, а действуй. Я скоро вернусь. Ясно?
— Солнышко, — благоговейно проговорил ее супруг, — я всегда говорил, что ты — ума палата. В жизни бы такого бы не придумал.
4
Примерно через час сержант Фланнери, мирно сидевший под тенистым вязом, оторвался от детектива, позволявшего отдохнуть его бдительному разуму, и увидел саму красоту. По газону шла девушка, которую наметанный глаз мгновенно отнес к подвиду «Истинная душка». В мягких струящихся одеждах песочного цвета, с блестящими карими глазами, она тронула в чувствительном сержантском сердце нужную струну. Он браво вскочил, отдал было честь, но вовремя подкрутил усы и проревел:
— Доброе утро, мисс!
Тут ему показалось, что прекрасная дама смотрит на него с восторгом, будто встретила свою мечту. Вряд ли она попросит совершить какой-нибудь подвиг, но если ей придет это в голову, он себя не посрамит. Словом, сержант с первой секунды стал сторонником Долли.
— Вы один из ассистентов доктора Твиста? — осведомилась она.
— Именно что один, мисс. Единственный, хо-хо! Старший сержант Фланнери.
— О! Значит вы и присматриваете за больными?
— Я, мисс.
— Тогда мой бедный брат будет под вашей опекой, — она тихо вздохнула, и карие глаза потемнели.
— Ваш брат, мисс? То есть это вы…
— Доктор Твист сказал вам?
— Да, мисс. Насчет… э-э…
Он в ужасе остановился, чуть не произнеся при ней мерзкое слово «псих».
— Я вижу, вы все знаете, — сказала Долли.
— Ну, как это, все! Доктор меня вызвал и сказал, что ждет молодую даму с… ы… больным братом. И предупредил, что могу понадобиться, потому что… ы-ы… брат иногда беспокоится.
— О, да! — сказала Долли. — Только бы он вас не ранил. Сержант сжал в кулак бананообразные пальцы, выпятил
грудь и снисходительно улыбнулся.
— Кого, меня?! Да я, мисс, этих… — он опять проглотил ненавистное слово, — нервотиков знаю как облупленных. И потом, доктор даст ему капель, а мы его пока что посадим под замок.
— Да-да. Прекрасная мысль.
— Как говорится, мисс, не лезь на рожон, — поддержал ее сержант Фланнери. — Можешь сделать тихо-мирно — вот и делай. А он давно такой, мисс?
— Много лет.
— Надо было раньше к нам привезти.
— Куда я его ни возила! Убегает. Потому я и беспокоюсь.
— От нас не убежит.
— Он очень хитрый.
Сержант чуть не сказал: «И мы не лыком шиты», но смолчал, причем — не из скромности, а потому, что проглотил какую-то мошку. Пока он откашливался, его собеседница перешла к другой стороне вопроса.
— Я его оставила с доктором. Это не опасно?
— Что вы, мисс! Видите, окно открыто, этаж — первый. Если ваш брат разбушуется, доктор мне крикнет, и я мигом туда влезу.
Прекрасная пришелица взглянула на него с робким восторгом.
— Понимаете, — призналась она, — я особенно боюсь, что будет, когда он проснется и поймет, что заперт. Он ведь очень хитрый. В последней лечебнице он их обманул. Убедил как-то, что его поместили туда по ошибке.
— Ну,
5
Минут через пять Долли все-таки заглянула к Твисту и не обнаружила следов буйства. Стол был цел, ковер — не потревожен, стулья стояли на своих местах, даже стекла на картинах не были разбиты. Несомненно, все прошло по плану или, как сказал бы сержант, тихо-мирно.
— Порядок? — осведомилась Долли.
— А-га, — ответил Шимп, но голос у него слегка вздрогнул.
Только он из всех предметов выглядел неважно, позеленел И время от времени дергался. Живя вне закона, он не любил бесчинств и относился с брезгливостью к побочным продуктам своего ремесла. Усыплять приличных людей — это уж Бог знает что; только напор Мыльного подвиг его на такое дело. Словом, он позеленел и дергался при неожиданном звуке.
— Как все прошло?
— Ну, я сделал, что просил Мыльный. Поговорили о счете, я немного скостил, а там и говорю: «Не хотите ли выпить?». Накапал незаметно этих капель, когда он отвернулся, они сперва не подействовали…
— Вот-вот. Не действуют, ты пошевелишься, и тут — бенц! Как будто обухом огрели. Во всяком случае, так говорят.
— Ну, значит, он пошевелился. Упал — и лежит. — Шимп дернулся. — Ты не думаешь… То есть, ты уверена, что эти капли?..
Долли презрела мужскую трусость.
— Конечно, уверена. Я что, убийца какой-нибудь? Ничего с ним не будет.
— А вид был дохлый. Будь я страховым обществом, сразу бы выплатил деньги.
— Проснется, голова поболит, — и все, порядок. Где ты жил, что не знаешь, как эти капли действуют?
— Я такими делами не занимаюсь, — добродетельно сказал Шимп. — Видела бы ты, как он шлепнулся, тоже бы не обрадовалась. Одно лицо — труп.
— Приди-ка в себя!
— Я в себе, спасибо.
— Ну, еще в кого-нибудь. Выпей, что ли!
— Это мысль, — признал Шимп.
Дрожащей рукой он вполне успешно налил себе виски с содовой.
— Что ты сделал с останками? — спросила Долли. Доктор Твист, поднесший бокал к губам, поставил его на стол. Он не любил таких шуточек.
— Ты не могла бы выбрать другое слово? — поинтересовался он. — Хорошо тебе говорить, а я боюсь, что ему крышка.
— Да брось! Очухается, и все.