Медленно брел он по солнечному саду. Мысли о том, что Америка порвала отношения со страной, порождающей Лестеров Кармоди, быстро теряли очарование. Нужно было что-то другое; то, что, по слухам, избавляет от слабости, усталости, тревоги, уныния, отчаяния, нервного истощения, или, если хотите, неврастении и депрессии. Всем этим он страдал, особенно нервным истощением, и появление Стергиса ему не помогло. Он не сбежал, но показал всем своим видом, что не намерен беседовать о кроликах.
Однако и Стергис вроде бы подзабыл их, тревожась о другом.
— Простите, сэр, — осведомился он, — вы не видели мистера Джона?
— Кого-кого?
— Мистера Джона, сэр. Мистера Кэррола. Племянника мистера Кармоди.
— А! Он уехал с моей дочерью.
— Надолго, сэр? Это Мыльный знал.
— Да, надолго.
— Понимаете, сэр, когда я относил напитки мистеру Кармоди, он поручил мне взять у шофера квитанцию.
— Какую квитанцию?
Стергис с удовольствием объяснил. Он уж испугался, что беседа кончится слишком скоро, но вот мистера Джона искать не надо, а гость сам задал вопрос., — На сумку, сэр, которую наш шофер отвез в камеру хранения. Утром, сэр, на станцию, в Вустер. Болт, это шофер, сообщил мне, что передал ее мистеру Джону.
— Что! — закричал Мыльный.
— По-видимому, мистер Джон не отдал ее мистеру Кармоди. Но беспокоиться не о чем. Как клетка, сэр?
— Клетка?
— Для трусиков, сэр.
— Что?
Стергис заметил, что его собеседник какой-то странный.
— Вам нехорошо, сэр?
— Э?
— Принести вам чего-нибудь выпить? Мыльный судорожно кивнул.
— Сию минуту, сэр.
Мыльный ощутил, что мозги бушуют у него в голове, словно океан. Вот что надумал старый мошенник! Камера хранения. Если бы обстоятельства допускали хоть какую-то беспристрастность, можно было бы восхититься. Да, лучшего места не придумаешь.
Мысли эти полностью сменились печальнейшим из упражнений — гаданием на тему «О, если бы!» Знай он, что квитанция у Джона…
Однако и эти мысли прервались. Он был человек практичный. Что гадать, надо действовать! Хорошо, а как? Конечно, не очень приятно лишний раз видеть Шимпа, но придется съездить в этот «Курс», все ему рассказать и с его помощью добыть у Джона квитанцию.
Мыльный приободрился. А может, подумал он, если выехать сейчас же, он застанет обоих в объятьях сна? Тогда вообще легче легкого ее вытащить.
Так, выехать сразу. Для этого нужна хозяйская машина. Она стоит у конюшенного двора. Много лет Мыльный не бегал, но тут припустил вовсю, словно ему снова двадцать с небольшим.
Когда, тяжело отдуваясь, он обогнул дом, он увидел, как она исчезла в этом самом дворе.
— Эй! — крикнул он из последних сил.
Машина скрылась, а Мыльный доплелся до ворот как раз вовремя, чтобы увидеть, как Болт запирает гараж и кладет ключ в карман.
Надо сказать, Болт был прекрасен. Он сверкал на солнце, да и кто не засверкает, если он в новой шляпе, воскресном костюме и таких ботинках, которые можно принять за осколки солнца? В петлице алела гвоздика. Поистине, он бы задал тон приему в Бекингемском дворце. На Мыльного он взглянул с интересом.
— Бегали, сэр?
— Ма-ши-на! — прохрипел Мыльный.
— Только что запер. Мистер Кармоди меня отпустил на свадьбу. Племянница, знаете, жены.
— Мне машина нужна!
— Я ее запер, сэр, — медленно и отчетливо повторил Болт. — Мистер Кармоди меня отпустил. Племянница моей жены выходит замуж в Аптон Снодсбери. Ничего денек, — прибавил он, взглянув на небо с той долей восторга, которую могут позволить себе шоферы. — Есть такая примета, хорошая погода — к счастью. Вообще-то, всё врут. Вот мы с женой венчались, лил истинный ливень, а живем лучше некуда. Да, если рассудить, некуда. Всякое бывало, но, как говорится, в общем и целом…
Мыльный заподозрил, что слуг в английских усадьбах выбирают за говорливость. Дворецкий, если зазеваешься, будет рассказывать о кроликах; шофер, видимо, начал свое жизнеописание. А каждая секунда — на счету.
— Мне нужна машина, — сказал он. — Я должен поехать в лечебницу. Поведу сам.
Шофер мгновенно преобразился. До сих пор он вел себя так, словно встретил старого друга и решил с ним покалякать; но тут он воззрился на Мыльного с истинным ужасом.
— Поведете? — переспросил он. —
3
В двадцать минут первого дворецкий Стергис, мирно прикорнувший в своей комнате, был разбужен телефонным звонком. Он огорчился, так как хотел отдохнуть. Посудите сами — бессонная ночь, полицейский в доме, недоразумение с напитками, нет, даже два (сперва мистер Моллой сказал, что мистер Кармоди хочет пить, и ошибся, а потом сам попросил пить и исчез). Наконец, с этим шкафом. Мистер Моллой стал мастерить клетку, бросил ее и разрубил шкаф. Все это было очень странно, и Стергис, человек привычки, совсем измотался.
Подойдя к телефону, он услышал мелодичный голос.
— Это Радж-холл? Можно попросить мистера Кэррола?
— Мисс Уиверн? — догадался дворецкий.
— Да. Это вы, Стергис? Что с мистером Кэрролом? Я его жду полчаса. В чем дело?
— Я его с завтрака не видел. Насколько я понимаю, он уехал куда-то с мисс Моллой.
— Что!
— Да, мисс. Довольно давно.
— С мисс Моллой? — переспросил голос как-то глухо.
— Да, мисс. Голос помолчал.
— Он не сказал, когда вернется?
— Нет, мисс. Но насколько я понял, собирается вернуться поздно.
Голос опять отключился.
— Да?
— Да, мисс. Передать ему что-нибудь?
— Нет, спасибо… Нет… Неважно.
— Очень хорошо, мисс.
Стергис вернулся к себе. Пэт, повесив трубку, вышла в сад, плотно сжав губы.
Путь ей переползла улитка. Она на нее не наступила по доброте душевной, но посмотреть — посмотрела. Если бы этот взгляд достиг Джона, как и предполагалось, он бы прожег его насквозь.
Подойдя к калитке, Пэт оперлась на нее и стала глядеть вдаль.
Глава XI ДЖОН В НЕВОЛЕ
1
Беседуя с доктором Твистом, Долли предположила, что, очнувшись, Джон ощутит головную боль. События показали, что она наделена даром пророчества.
Как все, кто ценит физическое здоровье, Джон был воздержанным человеком, но иногда, очень редко, позволял себе расслабиться, — скажем, в день совершеннолетия, в день лодочных гонок, особенно в день университетского матча, когда он впервые сыграл в оксфордской команде и способствовал одной из ее блистательнейших побед. Всякий раз он изменял своей воздержанности, и всякий раз просыпался наутро в тоске и горе, да еще с головной болью. Однако что эта боль по сравнению с нынешней!
Он смутно осознавал, что с ним случилось что-то странное. Почему-то он очутился в незнакомой комнате, причем — в постели, но не мог толком разобраться в событиях, и тихо лежал, всеми силами стараясь, чтобы голова у него не треснула.
Когда, наконец, он поднялся со всевозможной осторожностью, он первым делом заметил, что солнце опустилось и светит прямо в зарешеченное окно. Воздух, проникавший в то же окно, был по вечернему прохладен.
Поэты сказали немало об этом времени суток, но Джон не умилялся и не восхищался, он просто был удивлен. Из Раджа он выехал вскоре после одиннадцати, а тут — скоро вечер!
Чувствуя себя как Рип ван Винкл,[96] он подошел к окну. Прохладный воздух так освежил его несчастную голову, что он смог размышлять и делать выводы. Последним, что он помнил, был стакан, который протягивал ему доктор. По-видимому, в стакане таилась причина его бед. Он, знаток детективов, дал опоить себя сонным зельем.
Горькая мысль, но он не стал на ней задерживаться, понимая, что если не утолить нестерпимой жажды, он просто сгорит изнутри. На умывальнике стоял кувшин; подойдя к нему, он обнаружил там воду. Подумав немного о том, сколько он выпьет одним махом, Джон приступил к делу. Только после этого он вернулся к размышлениям.
Потрогав ручку, он понял, что заперт. Решетки на окнах он увидел сразу. Отсюда следовало, что он просидит тут, пока его кто-нибудь не выпустит.
Сперва он расстроился. Нет, до чего же глупо! Неужели Твист полагает, что в мирном Вустершире можно запереть человека навсегда?
Потом он догадался, что глупости здесь немного. Этому гаду нужно выиграть время, пока он скроется с добычей. Чем дольше Джон тут просидит, тем Твисту выгодней.
Джон снова подошел к двери и почти сразу убедился, что от нее ничего ждать нельзя. Прочный дуб ничем не выбьешь.
Исследовал он и окно. Решетки тоже были прочные. Значит, остается кричать. И он закричал.
Шаг этот был неразумен. Голова чуть не отвалилась. Прижав виски, он удержал ее и медленно побрел К постели. Там он полежал, пока невидимая рука наотмашь била по черепу.
Наконец мучения кончились. Он опять встал и дошел до кувшина, в котором видел теперь своего лучшего друга.
Он как раз заканчивал новый, еще больший глоток, когда заметил углом глаза, что в окне появилась чья-то голова.
— Эй! — сказала она голосом, напоминающем те звуки, которые производит платформа, груженная стальными болванками, когда проезжает по булыжнику— Я вам чайку принес.
2
Голова оказалась рыжей, с большими усами, искусно загнутыми вверх. Плечи были квадратные, глаза — как у крупной креветки. Словом, всякий мог узнать в пришельце образцового сержанта. Если он не спустился с неба, что у сержантов не принято, то стоял на стремянке.
Да, славный Фланнери, рискуя жизнью, долез до окна, чтобы посмотреть, как там узник, и принести ему чашечку чаю.
— Эй, вы, берите! — сказал он.
Он опоздал. Джон уже выпил чуть ли не кувшин воды и, как ни жаль, места не осталось. Но, поскольку больше всего он нуждался в общении, он охотно подошел к окну
— Кто вы такой?
— Фланнери фамилия.
— Как я сюда попал?
— Это туда?
— Вот именно.
— Я вас притащил.
— Вот как, вы? А ну, отоприте дверь! Сержант покачал головой.
— Не орите, молодой человек, и не дурите. Выпейте лучше чайку. Пили б его раньше, не дошли бы до такой… ы… кондиции.
— Вы дверь откроете?
— Нет, не открою. Никто вас не выпустит, пока мы вас не обследуем. Мало ли что!
— Слушайте, — сказал Джон, подавляя желание ткнуть в человека чайной ложкой, — не знаю, кто вы такой…
— Фланнери фамилия. Старший сержант.
— … но не верю, что вы в это замешаны.
— А то как же! Я ас-сис-тент доктора Твиста.
— Да он же преступник.
Сержант скорей огорчился, чем рассердился.
— Ну-ну, что вы это! Вы бы… ы… повежливей. Грубость, она только вредит.
— Он обокрал наш дом! А вы меня тут держите!
— Да? Какой же это дом?
— Радж-холл.
— В жизни не слышал.
— Под Раджем. Отсюда — двадцать миль. Усадьба мистера Кармоди.
— Это который у нас лечился?
— Да. Я его племянник.
— Вон как, племянник?
— Да.
— Прям и племянник!
— Что вы имеете в виду?
— А то, — с удовольствием сказал сержант, снимая одну руку с решетки, чтобы подкрутить усы, — что я его племянника знаю. Высокий такой, тощий, очень симпатичный. Приезжал дядю навестить.
Как ни дорого это обошлось, Джон заскрежетал зубами.
— Это другой!
— Вон как, другой?
— Мой двоюродный брат.
— Вон как, брат?
— Его зовут Хьюго.
— Хьюго?
— Вы что, попугай? — закричал Джон.
— Нет, сэр, — отвечал сержант с достоинством, — я не попугай. Я ас-сис-тент доктора Твиста в лечебнице «Курс на здоровье!». Смотрю за пациентами, не даю курить, слежу, чтобы гимнастику делали. А главное, я уже барышне сказал, знаю все эти хитрости. Она мне так и говорила: «Старший сержант, этот несчастный кошкин сын будет вам заливать, что он наследник а-ри-сто-кра-ти-ческой семьи. Вы уж мне поверьте, старший сержант». А я ей и скажи: «Мисс, меня он не проведет. Эгберта Фланнери? Да ни в жизнь. Я их, слава Богу, навидался». Ну, она на это: «Старший сержант, мало на свете таких людей, а то бы он был куда лучше», — он помолчал и, почувствовав, что чего-то недостает, прибавил: — «…старший сержант».
Джон схватился за голову.
— Барышня? Какая барышня?
— Сами знаете. Которая вас привезла, вот какая.
— Привезла?
— Это уж точно. И мне оставила.
— Оставила вам?
— Ну-ну, сэр! Вы что, попугай?
Джон был слишком занят, чтобы оценить лучшую остроту, на какую только способен старший сержант регулярных войск. Если его заперли в этой жуткой комнате по наущению Долли Моллой, тогда, как ни странно, Долли Моллой связана с темными делишками Твиста. Сомнений нет.
— То есть… — начал он.
— То есть ваша сестрица. Она вас в машине привезла.
— Что? Это моя машина!
— Ну-ну, не будем! Я сам видел, как она ее вела. Помахала мне, — он подкрутил усы и голос его стал помягче. — Да, сэр! Повернулась, и так это помахала.
Джон не ответил. Он не мог говорить. Для страхового общества двухместная машина — пустяк, то ли дело сокровища Радж-холла, но для него, для Джона, это был тяжелый удар. Он ее любил. Он лелеял ее, мыл, смазывал, словно малютку-дочь. И ее угнали.
— Выпустите меня! — закричал он. — Немедленно! — Нет, сэр. Я обещал вашей сестрице…
— Какая сестрица! Да поймите вы…
— Я вас очень даже понимаю, — он секунду помолчал. — Барышня, — мечтательно продолжал он, — говорила, что вы попробуете, это… меня подкупить…
Джон не отвечал. Его машину! Угнали!
— И кого, меня! — возбудился Фланнери. — Подкупить, значит, чтоб я вас выпустил.
— Не беспокойтесь, — процедил Джон, — у меня нет денег.
Они помолчали. Потом сержант сказал: «Хо!», и они помолчали снова.
Наконец, сержант назидательно заметил:
— Я чему удивляюсь? Что молодой человек с такой сестрицей пал, это самое, ниже зверей полевых. Одно дело — пить во плепорцию, другое — вот так надраться. Видели бы вы, какая печень у пьяниц, мигом бы задумались, а не тратили зря деньги. Следили бы за собой, держались, это самое, в руках — в золоте бы купались. Трать — не хочу! — он вздохнул. — А чаек-то холодный.