– С тех пор как Нильс обосновался в Париже, он приезжал сюда каждый раз, чтобы занять у нас денег, то у одного, то у другого, и я полагаю, что он и у тебя перехватывал. Но мы не обращали внимания на это, по привычке мы продолжали ему прощать все. Мы были уверены, что, в конце концов, ему удастся сделать в жизни хоть что-то. И вот, пожалуйста! Самое впечатляющее, что он сделал,– это изломал жизнь Виктора! И ты знаешь, я был так наивен! Ведь я никогда не мог предположить, что он способен на такую мерзость...
– Виктор в конце концов забудет.
– Ты думаешь? Когда Тома целый день только и говорит о Нильсе, мне в это верится с трудом. Как ты думаешь, что он чувствует, когда он один в Роке, в своей постели?
– Ну, я не такой пессимист, как ты. Я бы даже сказал, что Виктор сейчас находится в состоянии, близком к влюбленности.
– Ах так?
Внезапно успокоившись, Максим улыбнулся.
– Я ему того желаю... Виржини Клозель?
– Я не знаю, кто она, только могу сказать, что у нее большие темные глаза, темно-рыжие волосы и она очень элегантна.
– Да, это она. Ну что же, тем лучше... И, по-твоему, это оправдывает глупость Виктора?
– Рано или поздно Виктор простит его, таков уж характер твоего брата. Кто знает, может быть, этот день уже настал? Ты же не можешь быть более злопамятным, чем он, не так ли, Макс? Дни утекают, как вода, ведь прошло уже четыре месяца, как Лора уехала...
Марсьяль упорно цеплялся за мысль, что, в конце концов, между братьями все образуется. Если уж Виктор неожиданно заговорил о Нильсе с этим недоноском Жаном Вильнёвом, который не знал, что делать со свалившимся наследством, то это точно доказывало, что порядок вещей скоро восстановится.
– Ну ладно, согласен,– проворчал Максим,– мне, собственно, все равно... По крайней мере, мне не придется заниматься наследством Вильнёва, и пусть Вик выпутывается сам. Но я все-же скажу ему, что я об этом думаю, а потом уж умою руки.
Зная его, Марсьяль догадывался, что он сделает все возможное, чтобы убедить Виктора не влезать в авантюру со случайным вложением капитала и не протягивать таким образом руку помощи Нильсу. Из всей семьи Максим, видимо, окажется последним, кто простит, и это выводило его из себя.
– Если бы ты не перекладывал без конца архивы, а твои клерки не обезумели от этого, ты бы не оказался в такой ситуации, а у Жана Вильнёва не было бы ни гроша, чтобы инвестировать капитал. Робер лишил своего племянника наследства, и я руку даю на отсечение, что это так... Разумеется, я не читал его завещания, потому что оно было запечатанным. Кстати сказать, к счастью для вас. Потому что, будь оно обычным, его зарегистрировали бы в канцелярии суда, и тогда вам бы непоздоровилось. Так что пеняй теперь на себя.
Максим был уязвлен и собрался резко ответить, но кое-что в позе отца остановило его. Он заметил, что отец как-то сразу помрачнел и выглядел усталым; вопреки обыкновению, он ссутулился, что подчеркивало его возраст. Возможно, ему нелегко было сидеть просителем в кабинете, в котором он проработал столько лет, но еще тяжелее слушать, как старший сын объясняет, что он сделает для того, чтобы братья никогда не примирились. Нильс слишком долго был главной причиной, ради которой он жил, и Максим это прекрасно знал.
– В конце концов, это касается лишь Виктора, он может решать, что захочет,– сказал он примирительно.
Отец поднялся из кресла, и лицо его осветилось довольной улыбкой.
Виктор вышел из химчистки, куда только что отдал свои рубашки, и заметил мать, поднимающуюся по улице Виктора Гюго с тяжелым грузом. В три Прыжка он догнал ее и взял из рук корзину, отчего мать вздрогнула.
– Ой, это ты! Ты меня напугал...
Она была бледна и с трудом справлялась с дыханием.
– Чем напугал? – удивился он.
– В наши дни можно подвергнуться нападению где угодно, и сумку из рук вырвут...
– Пойдем, я провожу тебя, а то твоя поклажа слишком тяжела.
Бланш взяла его под руку, довольная тем, что может опереться. Ее опасения были смешными, но она жила в страхе опять столкнуться с Жаном Вильнёвом. Краем глаза она наблюдала за сыном, который уже не казался таким худым и грустным, как несколько недель назад.
– Отец рассказал мне о Нильсе,– натянуто сообщила она.– Ты очень добрый... Так всегда бывает, когда человек добрый – его эксплуатируют все, кому не лень!
Поскольку сын ничего не ответил, она добавила с нежностью:
– На твоем месте я бы не сумела быть такой альтруисткой. Но это хорошо, ты прав... Впрочем, обижаться надо не на брата, а скорее на меня! Я слишком баловала Нильса, я была слишком добра к нему, и вот результат, он стал таким ужасным... эгоистом.
– Он сам очень страдает,– пробормотал Виктор.
– Ну вот, ты уже защищаешь его! – воскликнула она.– Я занималась этим двадцать лет, и отец, и вы с Максимом... А он одним махом растоптал тебя, даже не задумываясь, с таким цинизмом, от которого просто мороз по коже дерет.
– Мама...
– Надо, наконец, решиться взглянуть правде в глаза! Он увел у тебя жену, сына, а ты готов посочувствовать: «Ах, бедный Нильс!»
Она сыпала соль на рану, но это было сильнее ее. Объединятся ли они вместе, чтобы вернуть сына шведки на его пьедестал, словно ничего и не произошло? Предав Виктора, Нильс наконец-то предоставил ей реальный повод отвергнуть его открыто, что она и собиралась сделать.
– Мама,– вздохнул Виктор,– не думаю, что тебе стоит принимать все так близко к сердцу. Я знаю, что ты любишь меня, что ты страдаешь из-за меня, но знаю я и то, что ты мечтаешь о примирении, как и папа.
Он ничего не знает, бедный! Кроме того, разумеется, что она его любит, и гораздо сильнее, чем он представляет.
– Поднять корзину наверх или так оставить?
– Так, мой милый. Спасибо большое, что помог. Беги скорее, тебе на работу пора...
Остановившись у дверей дома, они постояли друг против друга, а потом Виктор наклонился, чтобы поцеловать мать. У него был тот же взгляд голубых глаз, что и у Марсьяля, и она ощутила прилив почти отчаянной нежности, прижимая сына к себе.
6
– Хотя-бы единственный раз его родители придут вместе, как у других детей,– умоляла Лора.– Я думаю, это доставит ему огромное удовольствие, и потом в его возрасте это так важно, тем более на первом школьном празднике...
Виктор пролистал свой еженедельник и убедился, что большинство встреч можно перенести.
– Если ты думаешь, что ему будет лучше, я постараюсь освободиться,– осторожно сказал он.
Любезный тон Лоры озадачил его, но это было приятно.
– Буду рада увидеть тебя,– добавила она тихо. Виктор сильнее сжал телефонную трубку, чувствуя волнение от ее голоса.
– Я тоже,– сказал он, сам того не желая.
Если это и было правдой, ему не имело смысла говорить это. Развод должен вступить в силу со дня на день, и Лора отныне не составляет часть его жизни.
– Я должна тебе кое в чем признаться,– заговорила она снова.– Что сделано, то сделано, но иногда... мне тебя не хватает.
Его словно ударили кулаком под дых; но он не мог разобраться, злился ли он или ликовал.
– Целую тебя,– сказала она и повесила трубку.
Впервые за несколько месяцев их телефонный разговор окончился такими словами. И также впервые ей потребовалось его присутствие. Он достал ручку из кармана пиджака и подчеркнул дату шестое июня в своем еженедельнике. Будет ли он с нетерпением ждать этого дня? А ведь ему казалось, что он выздоравливает от нее! Почему же она не захотела пойти на этот школьный праздник с Нильсом? Тома его очень любит, он сам много раз говорил об этом.
Позволяешь ей манипулировать собой... Что ей от тебя надо?
Если Лора нуждается в деньгах, то для этого вовсе не обязательно просить его приехать в Париж. Неужели ей и в самом деле захотелось увидеть его? От тона, которым она произнесла «мне тебя не хватает», на него нахлынули воспоминания, которым лучше бы уйти. Тем более что он ждал к ужину Виржини.
Виктор положил еженедельник и ручку в карман и с беспокойством огляделся вокруг. Филе со сморчками стояло в духовке, его оставалось только разогреть на слабом огне по рекомендации кулинара, приготовившего блюдо по заказу. Надо было накрыть на стол, но он не мог сделать выбор между столовой и кухней. Пять минут назад он так радовался предстоящей встрече, но звонок Лоры коренным образом изменил настроение. Хотел ли он по-настоящему, чтобы в его жизни появилась другая женщина?
Звонок в дверь застал Виктора врасплох, он не успел даже переодеться. А ведь он собирался натянуть джинсы и свитер, скинув строгий костюм. Пока он шел через холл, удалось избавиться лишь от галстука.
На Виржини были полотняные брюки, белая майка и теннисные туфли.
– Выходит, обязателен вечерний костюм? – спросила она, весело улыбаясь.
– Прошу прощения, я... Телефонные звонки задержали меня.
– Не принимайте всерьез, я пошутила.
– А я вот не умею шутить,– вздохнул он.
«Слишком серьезный», «лишенный фантазии» – такими эпитетами осыпала его Лора, хотя ему и неприятно было слышать это.
– Держите...
Она протянула ему плетеную корзинку, и он в свою очередь спросил:
– Это для пикника?
– Нет, это не едят. Во всяком случае, в Европе. Он приподнял крышку, заглянул внутрь и обомлел. В корзине сидел щенок.
– Вы как-то говорили об этом, вот я и решила, что таким образом отблагодарю вас за все, что вы сделали для меня, включая инцидент с Пьером в прошлый раз...
Виктор взял щенка в руки и поставил корзинку на пол.
– Это босерон,– уточнила Виржини.– Мальчик. И его зовут Лео.
– А он будет... он здорово вырастет?
– Если правильно кормить, то, как минимум, до сорока пяти килограммов. Эти собаки обожают детей, поэтому, я думаю, проблем с вашим сыном не будет.
Виктору было так неловко, что он не знал, что сказать. Он наклонился и поставил щенка на красные плитки пола.
– Я очень... тронут, в самом деле.
Ничего лучше этой банальности он не придумал. Почему бы не воскликнуть «Ах, какой чудный!», когда щенок и вправду был таким?
Виктор распрямился и поймал на себе необычный взгляд гостьи. Не зная, как поступить, он обхватил ее за талию, притянул к себе и поцеловал в щеку.
– Спасибо,– сказал он ей на ухо.
То мгновение, когда он держал ее в объятиях, должно было рассеять его хандру или хотя бы разбудить желание, которое он испытывал к ней последнее время, но он ощущал в себе какой-то холод и, смутившись, отпустил ее.
– Что-нибудь не так, Виктор?
В голосе Виржини звучало искреннее участие, и это доконало его окончательно.
– Ничего, извините меня. Пойдемте выпьем по бокалу шампанского. Ты с нами, Лео?
Он обернулся, чтобы убедиться, что щенок бежит за ними, и у него появилась уверенность, что он обязательно полюбит этот пушистый черный шарик.
– Да, да,– повторил Нильс,– отличная идея, Тома будет доволен.
Лора смутно надеялась, что в нем проснется ревность или беспокойство, но ничего подобного не произошло. Его даже не заинтриговало то, что она вызвала Виктора в Париж.
– Я так устал,– сказал он, усаживаясь на диване.
Монтаж фильма его утомил, он жаловался, что никогда не сможет приноровиться к требованиям телевидения: полтора часа, и ни минутой больше, да еще перерыв посреди фильма на рекламу. Можно ли говорить после этого о произведении искусства?
– Я тоже устала,– сухо бросила она.
Как они дошли до такого? Почему они не говорят друг другу слова любви, глядя глаза в глаза и держась за руки? Месяц расставания не только не оживил их страсть, а совсем наоборот – между ними пролегла полоса отчуждения. Лора ежедневно убеждалась в этом и впала в такой страх, что всерьез задалась вопросом, не была ли ее добыча лишь тенью? То обстоятельство, что она жила в Париже, уже не вдохновляло ее, поскольку она осталась без гроша. Зачем ей все эти искушения на каждом углу, если она не может воспользоваться ими? Что за насмешка, ведь в Сарлате у нее было сколько угодно денег, но не было ни одного магазина, где бы их потратить! Виктор любил ее безоглядно, он защищал ее, а она задыхалась от тоски, мечтая о чувственной хрупкости Нильса. А сейчас она открывала те трудности, которые несет с собой жизнь с таким уязвимым, терзаемым, чудовищным эгоистом! Ведь именно она, Лора, заботилась о нем, а не наоборот. Что же касается необычности, которую она приписывала ему, то это качество проявлялось главным образом в его безответственности избалованного ребенка.
– Ты знаешь, какой-то странный тип хочет обязательно встретиться со мной. Кто-то там, у нас, хочет сделать капиталовложение в кино...
У нас. Сарлат, Перигор, священное место, которое не захотел покинуть Виктор, а теперь еще и Нильс называет его «у нас»?
– Впрочем, верится с трудом. По-моему, эта идея какая-то сумасбродная, но мой агент завтра должен рассказать мне в подробностях.
Почему он всегда говорит о себе и совершенно не интересуется ею? Его фильм, его агент, его психиатр, его проблемы... Даже если речь идет о Викторе, это же его брат!
Лора обогнула низкий столик и остановилась перед диваном, где Нильс растянулся уже во весь рост.
Она собиралась поговорить с ним о неприятном, но он протянул к ней руку.
– Иди ко мне, дорогая. Правда, что-то ты выглядишь неважно...
Да, комплиментом это не назовешь, но, по крайней мере, он хотя бы взглянул на нее.
– Иди ко мне,– повторил он еще тише.
Когда у Нильса был вид этакого растерянного ребенка, она чувствовала, что тает. Ее халат был почти расстегнут, и ей захотелось немедленно прикоснуться к его гладкой коже. Несмотря на все сомнения, в ней оставалась единственная уверенность: она неизменно хотела заниматься с ним любовью.
Виктор мерил шагами комнату, как тигр в клетке, и вдруг остановился у окна. Парк был полностью погружен в плотный мрак ночи. Он обернулся, чтобы взглянуть на Лео. Щенок безмятежно спал у кровати, подложив под голову хвост. Слишком маленький, чтобы охранять, слишком беззащитный, чтобы запереть его одного в кухне...
Было около двух часов ночи; Виктору давно уже следовало спать, однако заснуть не получалось. Виржини уехала около полуночи. Она была необыкновенно хороша с ним и показала себя с лучшей стороны! Он даже почувствовал себя ущемленным, что случалось с ним очень редко в обществе женщин. Исключая, конечно, собственную жену. И именно Лоре он обязан своим нелепым поведением сегодня вечером. Если бы не ее звонок, он бы обязательно воспользовался тем, что Виржини изменила к нему свое отношение. До сих пор она вела себя с ним достаточно холодно, придерживаясь чисто дружеских отношений, но сегодня вдруг посмотрела на него другими глазами и, видимо, тоже ожидала чего-то другого. Однако он был не в состоянии дать ей это. Второй раз, когда он обнял ее на прощание, Виржини намеренно задержалась в его объятиях, а он не попытался абсолютно ничего предпринять, по той простой причине, что абсолютно ничего не чувствовал. Может быть, из-за Лоры он станет импотентом? О Боже! Неужели он упустил этот шанс, из-за того, что воспоминание о бывшей жене так его разволновало?
С каких это пор ты целуешь красивых женщин в щеку?
Он подошел к щенку и погладил его. Виржини, должно быть, тискала Лео, потому что от него исходил запах ее духов.
Какое же милое создание этот щенок! Через несколько месяцев с ним, пожалуй, будет поспокойнее. Несмотря на то что он пригласил мастера и сменил все замки, он все равно чувствовал себя неуютно после того инцидента на чердаке. Кто-то проник сюда – он об этом не забывал,– но он никак не мог понять для чего. Фотографии Анеке, школьная тетрадь, изрезанный шелковый платок и распахнутый сундук – вот уж неразрешимый ребус! Несколько раз он поднимался на третий этаж и бродил по мансарде, сам не зная, что искать. В нем все более росла уверенность: в доме что-то неладно. Максим, однако, оставался в сомнении. Он не смеялся, не называл брата сумасшедшим, считая, что атмосфера Рока пропитана тайнами. Память стен? Но никакая страшная драма не разворачивалась в этих стенах, пока семья жила здесь сотню лет! И родители, когда были молодоженами, тоже ничего не замечали.