Ребенок… Странно, ведь уже больше года они с Владом предаются греховной страсти, и Тамара никогда ничего не предпринимала против беременности. Она просто упустила это из виду, полностью поглощенная процессом доставления максимального наслаждения Владичке. Собственно, даже если бы она об этом и задумалась, она все равно не знала ни одного способа предохранения от беременности. Вернее, знала один и попыталась было как-то намекнуть Владичке, что, мол, неплохо было бы использовать презерватив, кабы чего не вышло… Да Влад резко прекратил подобные разговоры: заниматься сексом с резинкой все равно, что принимать ванну в скафандре, полное отсутствие удовольствия. Больше эту тему Тома не поднимала, ведь удовольствие Владички было превыше всего, только ради получения удовольствия он и удостаивает недостойную рабыню своего драгоценного внимания. Ведь, если Тома не доставит ему блаженство, он пойдет за ним к другой, и, кто знает, вдруг она подарит ему большее наслаждение и к Тамаре он не вернется. Нет, рисковать нельзя, и с вопросом предохранения от нежелательной беременности было покончено раз и навсегда, ведь узнать иные способы было негде, ну не спрашивать же Тамаре об этом собственную мать! К подружкам с подобным вопросом обращаться тоже было стыдно, ведь они считали ее девственницей, а она… Спрашивать о подобном у Влада тоже постеснялась, дабы не досаждать господину подобной чепухой. Так и отдавалась целый год, услаждая хозяина. И, о чудо! — нежелательной беременности почему-то не произошло. Даже как-то странно…
Но теперь Тамара хотела забеременеть. Если бы раньше она предохранялась, то теперь попросту перестала бы это делать и ждала бы первых признаков ее наступления. А что же ей предпринять теперь, чтобы поселился в ее теле крошечный Владичка Второй? Ведь это, должно быть, фантастически чудесно — носить в себе частичку любимого мужчины. И вот тогда бы они, наконец, поженились и жили долго и счастливо.
Ребенок, ей непременно нужен ребенок. Тамара зациклилась на этой идее. Теперь она сама просила Влада приходить почаще. Но почему-то Влад, напротив, уделял ей все меньше внимания. Конечно, и возможностей было уже не так много, ведь уже зима и Сушковы никуда не отлучаются на выходные. Теперь Тамара видела любимого лишь два-три часа в две недели, а то и реже, ведь у нее и самой стало меньше времени на любовные утехи. У нее же преддипломная практика, надо очень многое успеть сделать — и дипломную работу написать, и к госэкзаменам подготовиться. Но неужели все это могло бы отвлечь ее от услаждения любимого? Нет, конечно, только бы он вспомнил о ней, только бы пришел. И в редкие часы свиданий уже Тома просила о близости. Нет, она ни за что на свете не осмелилась бы сказать это прямо — ни в коем случае! Но ведь у женщин существует миллион уловок добиться своей цели обходными путями. И она добивалась. То, словно невзначай, коснется вдруг маленькой попкой бедра своего господина, то уронит "нечаянно" заколку и аппетитно наклонится за ней — и Монстр уже, как пионер, в полной боевой готовности, его долго уговаривать не надо! Томе даже боль уже не казалась столь уж нетерпимой — в конце-то концов, жива же она до сих пор, значит, вполне можно терпеть. Зато как хорошо Владушке, как сладко стонет ее господин, ее драгоценное сокровище. Ничего, она потерпит. Она все вытерпит ради своей цели, ради высшего предназначения: всегда быть рядом с Владом и вечно услаждать своего хозяина. А для этого ей нужен ребенок. И она терпела.
Влад
Влад начинал привыкать к семейной жизни. Теперь они с Любашей жили в отдельной двухкомнатной квартире в самом центре Хабаровска. И квартира, и обстановка — совместный свадебный подарок родителей молодоженам. Через полгода после свадьбы тесть подарил зятю Жигули-шестерку цвета белой ночи. Карьера Влада тоже на месте не стояла. Стараниями Адаменко Влад в свои двадцать три с половиной был уже заместителем начальника отдела внешней торговли. Зятек был чрезвычайно благодарен тестю и прекрасно понимал, что всеми своими благами обязан браку с Любашей. Любить ее он, конечно, не любит, но и не обидит никогда. А иначе в одночасье и квартиры лишится, и машины, и с престижной работы вылетит в мгновение ока. Нет, он Любашу должен холить и лелеять, чтобы, не дай Бог, ей не пришла в голову мысль о разводе. В принципе, от Влада требовалось одно — ночевать дома и услаждать супругу. Вопрос о деньгах в их семье никогда не поднимался — состоятельные отцы подбрасывали с обеих сторон, не дожидаясь просьбы о помощи, так что, в принципе, своей зарплатой Влад сам же и распоряжался, финансово был супруге не подотчетен — в общем, куда ни кинь, кругом одна сплошная приятность. И чего он, дурак, так боялся женитьбы? В сущности, у этого брака не было ни одного более-менее неприятного момента. Разве что физическая близость с супругой. Но Влад и тут наловчился. Удовлетворяя Любашу, Влад думал о том, что завтра утром он заедет на часок к Тамаре, а она усладит его так-то и так-то. За приятными мыслями близость с постылой супружницей незаметно катилась сама по себе, вроде он, Влад, как бы и ни при чем, словно и не присутствует при этом действии. Пять минут физических упражнений и супруга, довольная, отворачивается к стене и засыпает. Влад перекатывается на другой край кровати и засыпает не менее спокойно. Его совесть чиста, он удовлетворил жену, а завтра удовлетворится сам. Нормальная, вполне удобная жизнь. Зато сколько выгоды!
А глупышка Тамара даже не подозревает, что ее господин женат. Вот уже больше полугода ему запросто удается скрывать этот факт. Какой он все-таки молодец, какую правильную политику он выбрал для отношений с Тамарой! Он — господин, она — рабыня. Он может делать все, что угодно и не обязан отчитываться перед ней в своих поступках. Она же не имеет никаких прав, она обязана ждать своего господина и услаждать по первому же требованию. Какая послушная девочка! Надо же, в наше время и такой неиспорченный феминизмом и цивилизацией вообще человечек! Откуда такая собачья преданность и готовность на любые жертвы ради любимого? Да еще и так терпеливо сносит измены, обиды… А боль? Влад-то видел, что она не придуривается. Он даже не мог представить себе эту боль, но понимал, что, видимо, "очень и очень", ведь просто так кровь ручьем не польется. Видимо, он действительно каждый раз надрывает плоть. Бедная девочка. Но какая сладкая! Ах, какой он все-таки молодец! Отхватил себе вечную девственницу, вечную любовницу. Ей даже ничего не надо обещать. Сама себе придумала долг перед господином и тщательнейшим образом его выполняет. Ему даже не придется прикладывать никаких усилий для того, чтобы она всю жизнь его ждала, вечно дарила ему свое тело в полное и безграничное использование. При этом совершенно бескорыстно! Фантастика! Чудо, а не девочка!
Вот только когда уже, наконец, закончится ее преддипломная практика? Теперь он не может в любое время утолить свой голод. Приходится договариваться накануне, когда же это удобнее сделать. Но, спасибо тестюшке, он теперь на колесах, а это, как известно, не только средство передвижения. Удовлетворять похоть стало еще легче. Похитил Тамару на полчасика, завез на ближайший пустырь или заброшенную стройку — да мало ли подходящих мест в городе! "Оприходовал" Крошку и поехал на работу. Теперь даже и вечером можно подъехать к знакомому дому и — по той же схеме. А то и вовсе отъезжать никуда не надо, в темноте можно и на месте, прямо под домом, в машине. Правда, не совсем удобно, да и для Тамары особенно болезненно — попробуй в скрюченное тело вогнать его Монстра! Нормальной бабе поразрывал бы все на свете, а уж о Томе и говорить нечего. Но ведь терпит, значит, может вытерпеть. Вот ему, Владу, сложнее — как в машине избавиться от крови? Приходится постоянно с собой канистру воды возить…
Владу нравилось думать о Тамаре: "Глупышка", "Простушка", "Дурочка". Тем самым он ставил себя высоко над нею, мол, я имею ее, как хочу, куда хочу и когда хочу. Да, он действительно имел ее и "как", и "куда", и "когда", но… Но. Он боялся признаваться самому себе, что без Тамары своей дальнейшей жизни не представляет. Да, она, дурочка, молча сносит все обиды. Да, терпит, глупая, безумную боль. Позволяет измываться над своим телом господину. И он подло всем этим пользуется. Но если вдруг завтра эта дурочка одумается, если однажды не простит очередную измену, если взбунтуется и откажется терпеть нечеловеческую боль, что будет с Владом? Ведь эта бесхитростная простушка превратила свободолюбивого Влада в своего рода наркомана. Он настолько привык к ней, к ни с чем не сравнимому наслаждению обладания этим хрупким, почти детским телом. Он привык к безусловному и немедленному исполнению своих прихотей и сексуальных фантазий любой ценой, даже, быть может, ценой физических увечий своей рабыни. Он и сам не заметил, как стал ее рабом, рабом собственных сексуальных фантазий. Только Тома могла воплотить эти зачастую садистские фантазии в реальность, а потому он зависел от нее гораздо больше, чем она от него. А, не дай Бог, встретит она другого мужика, да полюбит, как Влада, до полного самоотречения? И бедный будет Влад… Во что он превратится без своей Шахерезады? Он же станет лунатиком, он будет тенью ходит за ней, целовать ее следы и молить, молить, молить о свидании, об еще одной порции наслаждения, без которого его ломает, как того наркомана без дозы. Да полноте, куда она от него денется? Никуда. Всю жизнь будет исполнять его прихоти, как марионетка на веревочке! Она — ЕГО женщина. И ей даже никогда в голову не придет менять раз и навсегда установленные правила игры. Только это не игра, это жизнь. И ее жизнь принадлежит Владу, он — ее хозяин.
Тома
В хлопотах, в преддипломной суете зима пролетела в мгновение ока. В апреле Тамара вполне успешно сдала госэкзамены и защитила диплом. Теперь она — молодая специалистка. Отец подсуетился, и распределение Тома получила на отцовский завод, чтоб была под присмотром. Завод небольшой, но жутко секретный, обслуживающий военно-промышленный комплекс. И Тома — дипломированный юрисконсульт этого "почтового ящика".
За последние полтора месяца Тамара видела Влада лишь дважды, да и то, так сказать, на скорую руку. Скорее, не столько "видела", сколько "чувствовала в себе". Утолила вечный Владичкин голод — и то хорошо. Самой было не до любви, не до ревности — слишком много дел, проблем, а после — и новых впечатлений. Новая работа, новые обязанности, новые люди. Нет, конечно, никто не посягал на место Влада в ее личной жизни, просто свежие впечатления немного отвлекли ее от зацикленности на главной проблеме собственной жизни: максимально усладить Владушку и выйти, наконец, из подполья, устроив долгожданное бракосочетание. Первое получалось вполне успешно, хоть и не так часто, как раньше. Но, по крайней мере, когда она нужна была Владичке — он получал свою порцию "десерта". Со второй проблемой было сложнее. Чтобы дать понять Владу, что пора бы уже и узаконить отношения, необходимо было приобрести "интересное положение", а это-то положение все никак не приобреталось. Всю зиму Тома "работала" над этой проблемой, стараясь и так и этак, что даже Влад заметил, что она, вроде, как будто вошла во вкус этого дела, уже не только не уклоняется от обязанности обслужить господина, но даже и сама очень даже непротив… Тамара не стала открывать ему глаза на истинное положение вещей, не вдавалась в подробности своих далекоидущих планов. Но, к ее величайшему сожалению, беременность не наступала, а значит, у нее опять не было повода намекнуть на желательность в скорейшее время покончить с позорным положением любовницы и стать, наконец, законной супругой своего господина.
На смену переполненной суетой весне пришло более спокойное лето. Новизна "взрослой", рабочей жизни, окружения пошла на убыль — работа и новые сотрудники постепенно становились обыденностью и не занимали уже так много места в личной жизни Тамары. Вновь открылся летний сезон на ставшей уже родной базе отдыха "Бриз". Но почему-то Влад не только перестал туда приезжать, но запретил ездить и Тамаре. Озвучить причину столь странного запрета он не соизволил, но пригрозил строго настрого даже не поднимать этот вопрос. Теперь Тома была обязана все выходные безвылазно находиться дома в ожидании Владички. Теперь он не предупреждал ее о своем появлении, заявляясь, когда пожелает. Тамара уже привыкла к тому, что он перестал оставаться на ночь. Теперь же он ее приучал к тому, что может появиться в любой момент, а может и не появляться вовсе. Но она обязана всегда быть в полной боевой готовности. Никаких поездок, никаких пляжей, никаких выходов в магазин в выходные. Иногда оставался до позднего вечера, иногда производил пятнадцатиминутный марш-бросок и уходил, не попрощавшись. В середине июля вообще исчез и не появлялся целый месяц. Это потом Тома поняла, что он, видимо, уезжал из города. А тогда… Целый месяц ожидания в пустой квартире (родители взяли отпуск и сидели на даче, поглощенные постройкой дома; Надя же, как обычно, лето проводила в Болотной Пади), целый месяц затворничества, когда на дворе — жара, когда так хочется окунуться в серые, глубокие воды Амура, но нет, нельзя, а вдруг Владичка придет? Или хотя бы позвонит…
Он появился одиннадцатого августа. Бронзовый от загара, с чуть выгоревшими волосами. Восхитительно красивый, сильный, самоуверенный. И, словно только вчера вышел от Тамары — без разговоров начал раздеваться в прихожей. Снял белую тенниску, легкие светлые брюки, остался в одних плавках. А тело, ах, какое восхитительное у него тело! Как на картинке в глянцевом журнале — могучий торс аж блестел от загара, словно намазанный маслом. Притянул к себе затаившую от такой красоты дыхание Тому:
— Ну здравствуй, Малыш!
Тома прижалась к родной мускулистой груди:
— Наконец-то! Где же ты был, Владичка? Я так соскучилась…
Влад двумя пальцами приподнял ее подбородок и заглянул в бездонные, светящиеся от радости глаза, спросил грозно:
— Ты ничего не забыла?
Тома улыбнулась:
— Разве я могу забыть, что я твоя женщина? А ты? — она имела ввиду "А ты, ты — мой мужчина?", но Влад то ли не понял, то ли сделал вид, что не понял:
— Ну уж я-то об этом не забуду! И не сомневайся! И тебе не позволю забыть. Ты — моя женщина, и только моя. И так будет всегда!
Потом он долго, слишком долго "объяснял" ей, "кто в доме хозяин". За месяц Тамарино тело отвыкло от постоянных пыток, незаживающая два года рана начала было затягиваться. От боли вновь выступили слезы…
На сей раз Влад засиделся у Тамары дотемна. Они долго сидели на диване и молчали. Влад думал о чем-то своем. Тамаре же было невероятно приятно сидеть вот так, прижавшись к родному плечу, ни о чем не думая, наслаждаясь тихим счастьем. Но… "недолго музыка играла" — Влад засобирался. Пока он одевался, Тома стояла, прислонившись к стене в прихожей, любуясь своим ненаглядным. И вдруг, испугавшись, что вот сейчас он уйдет и вновь пропадет на неопределенный срок, и как тяжело ей будет от этой неопределенности, неожиданно для самой себя прижалась к нему всем телом:
— Владичка, не уходи! Останься со мной, я так соскучилась по тебе! Останься, любимый мой. Я так тебя люблю, я так хочу быть с тобой! Владичка, родненький, не уходи — я не могу без тебя, я устала ждать тебя. Я всегда хочу быть рядом с тобой, я хочу ублажать тебя, я хочу быть твоей женщиной. Не уходи, Владичка!
Ее понесло. Все, что два года держала в себе, боясь показать всю свою любовь господину; все, что два года таила от подруг и от матери; все, что накопилось в душе, вся ее изголодавшаяся, истосковавшаяся боль вырвалась наружу:
— Владичка, родной мой, — всхлипывая, приговаривала она, целуя родные щеки, губы, плечи. — Владичка, солнышко мое! Я так люблю тебя, я так хочу тебя… Я так хочу ребеночка от тебя, любимый мой. Подари мне ребенка, и мы всегда будем вместе. Я устала ждать тебя…
И она, краснея от собственного бесстыдства и ломая ногти, стала стягивать с него брюки. Вдруг что-то, выпав из кармана, тихонько звякнуло и покатилось под трюмо.
— Я достану, — и, не дожидаясь, пока Влад ее остановит, Тома наклонилась и пошарила рукой под тумбой. Нащупала что-то, поднесла к свету.
— Что это? — она недоуменно разглядывала находку. На раскрытой ладони лежало обручальное кольцо. Сердце даже не успело обрадоваться, что "ах, он собрался сделать мне предложение!". Какой там, ведь у нее совсем тоненькие, крошечные пальчики, а на ее ладошке лежит большое, явно мужское кольцо. Растерянно, почти шепотом, спросила: — Что это, Владичка?
В глазах Влада сверкали гневные искры. Эх, как же он упустил из виду, почему он сам не поднял проклятое кольцо:
— А сама не видишь? Или тебе все надо объяснять?
Тома молчала. В огромных несчастных глазах читалось недоверие. Нет, этого не может быть, это неправда! А сказать ничего не могла — вновь чья-то железная рука сжала, сдавила горло. Она только мелко качала головой из стороны в сторону: нет, нет, нет… Этого не может быть! Нет!
Влад, растерявшись от дурацкой ситуации, злой от необходимости оправдываться, расстроенный от того, что правда таки выплыла наружу и теперь сложностей не миновать, неожиданно для самого себя закатил Томе звонкую тяжелую оплеуху:
— Ну, зашлась! Успокойся! А я тебе разве что-нибудь обещал? Ты что же, всерьез надеялась, что я на тебе женюсь? На таких, как ты, не женятся, таких всю жизнь бесплатно имеют! Ишь, размечталась она — ребенка ей подавай! Знаю я, зачем тебе ребенок понадобился. Только хренушки ты меня получишь! Ты кто? Раба! Тень! Вот и знай свое место, — а руки, совершенно самостоятельно, независимо от слов и намерений Влада, уже рвали халатик на маленькой Тамариной груди. Он с силой хлестал ладонью по худеньким щекам и, срывая с нее трусики, зло приговаривал: — Раба должна молча исполнять желания своего господина. Вот и исполняй! Ты — моя раба! И ты будешь ею всегда! И ты всегда будешь меня обслуживать молча. И чтобы я больше слова от тебя не слышал!