Голубой квадрат над нашей головой сначала посерел, потом потемнел. Мы беспомощно сидели на дне и смотрели вверх. Вдруг что-то прошуршало прямо над моей головой. Это была большая крыса. Потом пробежала еще одна, задев меня своим противным длинным хвостом. У меня сердце ушло в пятки, я невольно разжал руки, и щенок вырвался. На лету он ухватил крысу за спину и переломил ей хребет. Гордый собой, он вернулся ко мне, и мы снова замерли.
Не знаю, сколько прошло времени, пока я не заметил мелькание света фонарика.
— Мама, мама! Я здесь! — изо всех сил заорал я тогда.
Свет фонарика приблизился, и я услышал голос отца:
— Ты здесь, сынок? Сейчас я тебе помогу!
В яму сбросили веревку, и по ней спустился папа. Как только он ступил на дно, я обнял его.
— Будет, сынок, будет… Ты как? Все с тобой в порядке?
— Да, папа, да! — сквозь рыдания проговорил я. — Только мама будет ругаться, я штаны порвал.
— Это не страшно, — с облегчением рассмеялся отец, — думаю, она не будет очень сильно сердиться. — Он поднял голову вверх и крикнул: — С ним все в порядке, ребята! Помогите выбраться!
— Не забудь щенка, папа.
— Как можно, малыш? Это ты из-за него сюда попал?
— Нет, это Пол и Эдди столкнули меня сюда, потому что я еврей.
Папа странно поглядел на меня и сокрушенно покачал головой:
— Соседи новые, а люди те же.
Я не понял, что он этим хотел сказать; он же обвязался веревкой, взял под одну руку собаку, под другую — меня, и крикнул, чтобы поднимали.
— Ты сердишься на меня, папа? — спросил я, как только мы оказались наверху.
— Нет, сынок, ты тут ни при чем…
— Тогда ты разрешишь мне оставить у себя собаку?
Песик, словно понимая, что речь идет о нем, радостно завилял хвостиком.
— Мы назовем его Кароп.
Папа взглянул на щенка, потом на меня и рассмеялся:
— Ну, тогда уж не Кароп, а Карра, — ты спас собачью дочь.
В комнате было тепло и уютно. Я лежал под одеялом после горячей ванны и стакана горячего молока с медом.
Снаружи доносились новые ночные звуки, — к ним мне еще предстояло привыкнуть. Я лежал в моей кровати, в моей комнате, в моем доме. Чувство безмятежного покоя овладело мной. Повернувшись к стене, погладил ее.
— Я люблю тебя, мой дом, — прошептал я, уже засыпая.
Под кроватью завозилась Карра, и я опустил руку. Она немедленно ткнулась в ладонь мокрым носом и лизнула. Я погладил ее.
— Я люблю тебя, Карра, — прошептал я, проваливаясь в сон.
Все дни моей жизни
Книга первая
Глава 1
Солнце тепло тронуло мои веки. Я прикрыл глаза рукою и несколько минут еще пребывал в полудреме, но вскоре понял, что уснуть больше не удастся. Рывком сел и конечно же не обнаружил домашних тапочек на месте. Заглянув под кровать, убедился, что похитительница мирно посапывает. Вытащил осторожно из-под головы Карры теплые шлепанцы. Подошел к открытому окну и услышал приглушенные голоса, доносившиеся из спальни родителей. И тут я вспомнил, что сегодня большой день в моей жизни — мой Бар Митцва[2]. В радостном возбуждении я начал повторять слова сложного ритуала, которые специально выучил. Чтобы успокоиться, я несколько раз вдохнул и выдохнул, все будет нормально, я ничего не забуду. Скинув пижаму, подхватил гантели и принялся за утреннюю зарядку. Праздник праздником, но к осени обязательно нужно набрать вес, чтобы приняли в школьную футбольную команду. Десять раз отжался от пола, десять раз наклонился, подошел к зеркалу и осмотрел себя. Из зеркала глядел тощий долговязый подросток с торчащими ключицами и довольно жиденькой мускулатурой. На груди не выросло ни одного настоящего мужского волоска, один лишь золотистый пушок… Жаль, что не брюнет, как все Фишеры, жаль. Делая приседания со штангой, я услышал щелчок выключателя в комнате соседнего дома. Опустив штангу, я подкрался к окну и заглянул туда. Это была спальня Марджори Энн Конлон — лучшей подруги Мими. Иногда ее шторы не были опущены, и я мог хорошенько рассмотреть все, что происходит у нее в комнате. К моей тайной радости, окна дома Конлонов выходили на запад, и Марджори каждое утро приходилось зажигать свет. Штора была поднята. Третий раз на этой неделе Марджори забывала ее опустить. Когда я последний раз подглядывал за ней, мне показалось, что Мардж заметила меня, — нужно было быть вдвойне осторожным. Вообще она была очень странной девчонкой: вечно поддразнивала меня, пристально глядя в лицо. За последний месяц мы успели несколько раз с ней поссориться. Мне не хотелось приглашать ее на свой Бар Митцва, но Мими настояла.
Сейчас Мардж стояла посреди комнаты в тонкой ночной рубашке и что-то напряженно высматривала. Мне было прекрасно все видно из своего укрытия. Пол говорил, что у нее самая красивая фигура в классе, но я с ним не был согласен — полная Мими мне нравилась больше, чем угловатая Мардж.
Теперь она смотрела в окно, казалось, прямо мне в глаза. Я невольно втянул голову в плечи. Вдруг она скинула рубашку, и у меня внутри что-то сладко заныло. Наконец она нашла то, что искала, и, выгнувшись дугой, дотянулась до лифчика и начала надевать. Интересно, догадывается она, что я за ней наблюдаю?
Из холла донесся какой-то шум, и раздался голос Мими. Я мигом нырнул в кровать, не хватало еще, чтобы сестра засекла меня за этим делом. Краем глаза я заметил, что свет в комнате Марджори Энн погас, значит, она знала, что я подглядываю. За дверью раздались шаги, я притворился, что сплю.
— Дэнни, ты спишь? Вставай, засоня!
— Встаю, — ответил я и притворно потер кулаками глаза. — Тебе чего?
Ее глаза подозрительно скользнули по моей голой груди и плечам.
— А где твоя пижама? Ты уже вставал?
— Да, — нехотя ответил я.
— А что ты делал? — спросила она, переводя взгляд на окно Марджори.
— Зарядку… А потом решил еще немного поваляться.
Видно было, что ответ не удовлетворил ее, но она промолчала. Все так же пристально осматривая комнату в поисках какого-нибудь криминала, она подошла к кровати и подняла с пола пижамную куртку. Когда сестра наклонилась, я невольно уставился на ее вполне оформившиеся груди в вырезе рубашки. Она перехватила мой взгляд, покраснела и сердито швырнула куртку на постель.
— Мама попросила меня разбудить тебя и напомнить о душе. Холодный душ тебе не помешает, — язвительно добавила она на прощание.
Как только дверь за ней закрылась, я вскочил и почувствовал прилив сил. В конце концов, не такой уж я слабак. Мой рост приближался к 163 см, а весил я уже 52 килограмма. Еще килограмма три — и я вполне подойду для футбольной команды. А вообще, сестра правильно сказала, да и школьный тренер всегда говорил, что лучшее средство от излишних эмоций — холодный душ. Я смело подставил тело под обжигающе холодные струи и спустя пять минут почувствовал облегчение. Возвращаясь, заглянул в комнату Мими — сестра застилала постель.
— Мими! — неловко позвал я.
— Что? — она посмотрела мне в глаза.
— Да так, ничего, — смутился я, повернулся и пошел было к двери, но по дороге обернулся и поймал ее взгляд. Она отвела глаза в сторону.
— Вы, мальчишки, отвратительны, — пробормотала она. — А ты становишься похожим на Пола, он всегда так же смотрит…
— Нет, я не такой! — воскликнул я.
— А кто подглядывал за Мардж?
— Я… я не подглядывал, — сказал я краснея.
— Вот увидишь, я все расскажу маме!
Я подскочил к ней и схватил за руки.
— Только попробуй! — с дрожью в голосе произнес я.
— Убери руки, мне больно!
— Ты не расскажешь о… своих выдумках, — с угрозой процедил я.
Она подняла на меня свои расширившиеся от боли глаза, в которых нельзя было не увидеть и любопытства.
— Убери руки, дурак, — спокойно проговорила Мириам. — Хорошо, я ничего не скажу, но обязательно дам знать Мардж, что она была права, когда говорила, что ты наверное подсматриваешь за ней.
— Пусть опускает занавески, дура, — с торжеством произнес я и отпустил сестру. Да, я оказался прав: Марджори Энн давно знает, что я слежу за нею, но… занавесок не опускает. Отчего бы это?
Глава 2
Я застегнул рубашку и тщательно причесался перед зеркалом. Мои белокурые волосы казались еще светлее. Мама будет довольна. Заглянул под кровать и позвал Карру:
— Просыпайся, детка, пойдем гулять.
Услышав волшебное слово «гулять», собака мигом выбралась из-под кровати и потрусила вслед за мной. Из кухни доносился взволнованный мамин голос:
— Ты не знаешь эту Бесси. Ей обязательно что-нибудь да не понравится, ведь она считает, что одна разбирается в том, как надо проводить Бар Митцва. А уж ее Джоэль…
— Ну будет, Мери, — рассудительно ворчал отец. — Все пройдет как нельзя лучше. В конце концов, ты сама настояла на том, чтобы вся родня собралась у нас.
Я открыл дверь в кухню.
— Доброе утро. Что купить в магазине, мама?
— Как обычно, Дэнни. — Она едва взглянула на меня.
— Можно я куплю засахаренных каштанов, мама?
Она мигом оттаяла, вспомнив, что у меня сегодня праздник.
— Конечно, сынок. — С этими словами она сняла с полки над раковиной высокий фужер и достала из него доллар. — Сегодня у тебя великий день, сын!
Я взял зеленую бумажку и радостно вышел из кухни. На крыльце о чем-то шептались Мириам и Марджори Энн. Я гордо прошествовал мимо, но Мардж окликнула меня:
— Привет, Дэнни!
Я почувствовал, что краснею, и только кивнул головой. Но она не отстала:
— Дэнни, может быть, все-таки поздороваешься и пригласишь меня на свой праздник? Я обязательно приду.
— Только, пожалуйста, не делай мне одолжение, — грубо ответил я ей.
Она залилась счастливым смехом:
— Как ты разговариваешь, Дэнни! Ты же знаешь, что тебе меня будет не хватать… И потом, ты же станешь мужчиной. Так интересно посмотреть на тебя после этого.
Сердито отвернувшись, я свистнул Карре и поспешил в магазин.
В синагоге царил торжественно-таинственный полумрак. Меня пригласили на небольшой подиум рядом с трибуной, на которой лежала раскрытая Тора. Рядом стояли три почтенных старца в небольших черных шапочках. У меня на голове была такая же, только белого шелка. Ниже, у подножия подиума, стояли все мои родственники и выжидательно глядели на меня. Мириам подбадривающе улыбалась мне, я благодарно улыбнулся ей в ответ, потом медленно положил руку на Тору. Нервный спазм сдавил мне горло, пришлось откашляться. Вдруг меня охватила паника, и все слова, которые я должен был сейчас сказать, которые я зубрил столько месяцев, вылетели из моей головы. Тут же я услышал хриплый шепот святейшего Герцога: «Борошу эсс…» Ухватившись за подсказку, я уверенно продолжил: «Борух ата Адонай…» Мама с гордостью поглядывала на родственников. До меня начал доходить торжественный смысл древней молитвы, и я пожалел, что не очень-то задумывался над ним, когда разучивал ее слова. Я чувствовал, как на мои плечи ложится ответственность, а в душу приходит осознание принадлежности к древнему иудейскому племени. Еще вчера я был ребенком, сегодня я становился мужчиной. Я принимал эту ответственность, перед лицом своих близких и друзей я давал торжественную клятву до конца дней своих оставаться истинным евреем и свято блюсти заповеди Торы.
Последние фразы молитвы слетели с губ моих, и я оглядел собрание. Мама тихонько плакала, отец бесшумно сморкался в большой белый платок. Я сошел вниз — прямо в мамины объятия. Мне было очень неудобно, — ведь я уже стал мужчиной! — и я поторопился высвободиться из ее рук. Подошел отец, вручил маленький бумажный стаканчик и налил немного виски.
— Гарри! — укоризненно воскликнула мама.
— Тихо, мать, — весело проговорил он. — Наш мальчик стал мужчиной!
Я кивнул головой. Отец был прав.
— Лехаим! [3]— сказал папа.
— Лехаим! — ответил я.
Дом был полон людей. Карру пришлось запереть в спальне. Я пробирался через гостиную в отведенную для молодежи просторную кладовую, когда меня окликнул дядя Дэвид.
— Ты уже взрослый, Дэнни, — сказал дядя и повернулся к отцу: — Скоро он сможет помогать тебе в магазине, как мой Джоэль.
— Нет, лавка не для моего Дэнни, — твердо сказал отец. — Мой сын получит хорошую профессию. Он будет адвокатом или, может быть, доктором. А потом, если все будет хорошо, я открою для него контору.
Я удивленно посмотрел на отца. Он впервые заговорил при мне о моем будущем.
— Конечно, Гарри, конечно, — поспешил согласиться дядя. — Но ты знаешь, как дорожает сейчас жизнь, приходится крутиться как белка в колесе, чтобы свести концы с концами. И по-моему, нет ничего зазорного в том, если твой парень поможет тебе во время школьных каникул. А ты сможешь откладывать на его счет пять долларов в неделю, вместо того чтобы платить их твоему подручному. Все-таки пять долларов — это пять долларов, разве я не прав, Дэнни?
— Конечно, дядя. Я не собираюсь прохлаждаться, когда в магазине столько дел.
Папа быстро взглянул на меня, в его глазах была тревога.
— У нас еще будет время поговорить об этом, Дэнни, — медленно произнес он. — До каникул еще целый месяц. А сейчас беги к ребятам, они, наверное, тебя заждались.
Дядя одобрительно хлопнул меня по плечу и сунул в руку новенький блестящий доллар.
Но если у взрослых веселье было в разгаре, у нас царила полная скука: девочки сидели у одной стены, мальчики — у другой. Я подсел к Джоэлю — двоюродному брату.
— Привет, Джоэль, как проводите время?
— Нормально, Дэнни, — ответил Джоэль, не отводя глаз от противоположной стены. Проследив за его взглядом, я с неудовольствием заметил, что он уставился на Марджори Энн, сидящую рядом с Мириам. Они обе захихикали. Мы с братом встали и подошли к ним.
— Что же вас так рассмешило, мисс? Может, посмеемся вместе?
— Просто Мими рассказала одну потрясающую историю. А вообще-то скучно.
— Объявляю конкурс на лучшую игру! — хлопнул я в ладоши.
— Я победила — будем играть в телеграф! — тут же откликнулась Мардж. В эту игру мне хотелось играть меньше всего.
Все расселись полукругом на полу, скрестив по-турецки ноги. Джоэль вызвал на «телеграф» (узкий темный чулан) Мардж «вести переговоры». Я был уверен, что потом она пошлет за мной, и не ошибся: взъерошенный Джоэль вышел из чулана и кивнул мне головой. Мы встретились глазами с Мими, и я снова почувствовал, что краснею. Помедлив какое-то время перед дверью, я открыл ее и шагнул в темноту чулана.
— Я здесь, Дэнни, — тихонько позвала Мардж из дальнего угла.
— Зачем ты позвала меня? — задал я дурацкий вопрос.
— Я хотела узнать, действительно ли ты стал мужчиной? Иди сюда, не бойся, я не съем тебя, трусишка Дэнни.
Я обошел стоявшую посреди чулана плиту и храбро приблизился к Мардж. Здесь было посветлее из-за маленького окна.
— Зачем ты подглядывал за мной утром?
— Я… не подглядывал.
— Нет, подглядывал. Я сама видела тебя, да и Мими мне сказала.
— Что же ты не опустила шторы, если видела?
Она положила руки мне на плечи:
— А может быть, я и не хотела опускать? А может быть, мне было приятно, что ты на меня смотришь? Тебе понравилось то, что ты видел?
Мне нечего было сказать.
— Понравилось, — мягко рассмеялась она. — Я видела, что понравилось. Твой брат Джоэль назвал меня потрясающей, а ведь он не видел и половины того, что видел ты.
Она легко, но настойчиво притянула мою голову к себе. Я деревянно наклонился и почувствовал ее жаркое дыхание на своей щеке. Потом ее теплые мягкие губы прильнули к моим. Я закрыл глаза. Такого поцелуя я не испытывал еще ни разу в жизни. Он не был похож ни на мамин поцелуй, ни на поцелуй сестры…